Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 55

Широко шагая по улице, Николай вдыхал запах так близко расположенного моря. Налетевший с морских просторов резкий ветер продувал Невский проспект по всей его длине. Редкие прохожие, случайно попадавшиеся в столь поздний час, казались призраками, непонятными видениями, прогуливающимися мыслями, порождениями существ из плоти и костей, которые спали в своих кроватях. Это сны жителей Санкт-Петербурга дышали свежим воздухом без ведома их хозяев. И не был ли сам Николай призраком, прогуливающимся по городу, тогда как его подлинное тело осталось там, между его отцом и Софи? Одного того факта, что он мог задать себе такой вопрос, было Николаю достаточно, чтобы осознать, в каком неестественном состоянии он находился.

Костя Ладомиров жил в огромной квартире неподалеку от Исаакиевской площади. Он принял Николая в гостиной, обставленной на восточный манер, с очень низенькими кушетками, разбросанными по полу разноцветными кожаными подушками, настенными коврами, инкрустированными перламутром низенькими столиками, стоящими по всем углам и наргиле для курения в центре комнаты. Ароматические свечки дымились в плошке для благовоний. Хозяин дома был облачен в халат из кашемира, на ногах – желтые туфли без задника и каблука, на голове – феска. Этот наряд он надевал обычно по понедельникам, принимая гостей. Разодевшись таким образом, Костя с его резкими чертами, вихром на лбу и длинными ногами напоминал голенастую птицу, украшенную пышным оперением.

– Я рад, что пришел первым, – сказал Николай, усаживаясь на кушетку по-турецки. – Мне нужно с тобой поговорить… Дома у меня совсем нехорошо!..

– Ну как, по-твоему, может быть хорошо? – ответил Костя, который пока еще не задумывался ни о чем, помимо кончины ребенка. – Потерпи, и время залечит раны!

– Речь о другом!

– О чем? Тебя беспокоит Софи?

– Да, – признался Николай.

Но чуть не проговорившись, что ему придется уехать из Санкт-Петербурга, подчиняясь настояниям жены, он спохватился. Костя, будучи холостяком, не мог понять, что иногда в супружеской жизни именно жена, а не муж принимает важные решения. Опасаясь показаться смешным в глазах приятеля, Николай, уклоняясь от ответа, прошептал:

– Я вижу, что она очень устала, сильно издергана… Деревенский воздух пойдет ей на пользу… Как только она поправится, я увезу ее в Каштановку, и мы поселимся там…

– Надолго?

– Думаю, да. Во всяком случае, я подам в отставку в министерстве.

– Ты с ума сошел! – воскликнул Костя.

Николай надеялся, что друг подбодрит его. Но Костя отреагировал в точности так же, как он сам, услышав об этом нелепом намерении:

– Ты же не можешь взять и просто уехать! Ты просто отупеешь в провинции!

Задетый за живое, Николай сумел все же скрыть свою досаду.

– Не надо так думать! – сказал он. – Я обожаю уединение. И воспользуюсь им для чтения, размышлений, займусь земледелием, животноводством, чтобы поближе познакомиться с крестьянами, которых мы так плохо знаем!..

– Ты странный человек! – заметил Костя, покачав головой, отчего элегантно дернулась кисточка фески, висевшая у его щеки. – Я и представить себе не мог, что тебя может привлечь деревня!

– Неужели я выгляжу таким легкомысленным? – сказал Николай с кислой улыбкой. – Кстати, приезжай навестить меня…

– В это захолустье? Не очень-то рассчитывай на меня!..

– Тогда я сам позабочусь о том, чтобы время от времени приезжать в Петербург!

Он продолжал делать вид, что в добром расположении духа, хотя холод уже врывался в его жизнь. Все превратилось в серость, тоску и ненужность. Костя предложил ему трубку с фарфоровой головкой и янтарным желтым мундштуком. Друзья молча покурили. Затем Костя спросил:

– А что думает о твоем решении Софи? Я уверен, что она не в восторге по поводу отъезда!

– О да! – ответил Николай… – Впрочем, мне было не слишком трудно уговорить ее…

Зазвонил колокольчик. Четыре гостя явились одновременно. Все военные. Они отстегнули пояса и оставили свои шпаги в прихожей. Самым импозантным из этих офицеров был Ипполит Розников, который стал близким другом Николая в Париже. Назначенный адъютантом генерала Милорадовича, губернатора Санкт-Петербурга, «красавец Ипполит» пополнел и приобрел уверенность в себе. Высокий и сильный, курчавый, усатый, он хохотал по любому ничтожному поводу и утверждал, что температура поднимается на три градуса, стоит ему войти в комнату. Вместе с ним пришли невысокий Юрий Алмазов, поручик, служивший в полку в Москве, Володя Козловский, корнет-кавалергард, и огромный Дмитрий Никитенко, драгун. Чуть позже появились также капитан Щедрин из Измайловского полка, и мужчина лет тридцати с подстриженными бобриком белокурыми волосами, взглядом, искаженным толстыми очками, и полным подбородком. Его звали Степан Покровский, он представлялся поэтом, но служил в таможенном управлении. Слуги Кости засуетились. На столе появился кипящий самовар, но его наличие было лишь символическим. Настоящий запас напитков состоял из батареи бутылок: все виды спиртного, известные в мире, были под рукой! Старый лакей Кости по имени Платон наполнял бокалы. Каждый раз, когда один из господ отпускал беззлобное ругательство, Платон должен был воскликнуть «Салям алейкум, да пребудет с вами покой!» и предложить бокал искупления виновному. В бокале обязательно содержалась смесь шампанского и коньяка. Первому пришлось проглотить ее Косте за то, что он описал в циничных выражениях прелести знакомой актрисы. Затем пришла очередь Юрия Алмазова, который рассказал скабрезный анекдот об архимандрите Фотии, любимце экзальтированных дам Санкт-Петербурга.

Николаю было неловко смеяться с остальными, вопреки своему трауру. Все друзья, разумеется, выразили ему соболезнования на дому. Но, исполнив формальный долг, они говорили при нем так же свободно, как прежде. Предпочел бы он остаться дома, чтобы не слышать их шуток? Ему было так хорошо среди этих молодых людей, так ясно мыслящих и словоохотливых! Рассевшись на подушках, развалившись на кушетках в расстегнутых мундирах, раскрасневшись, с трубками во рту, они теперь оценивали сравнительные достоинства двух известнейших балерин – Колосовой и Истоминой. У каждой были свои страстные поклонники. То же самое происходило при обсуждении певиц. Когда Козловский заявил, что он бесконечно восхищается французской певицей Данжевиль-Вандерберг, Костя, обожавший итальянку Каталани, рассердился и, после того как обозвал всех французских сопрано музыкальными отбросами, был вынужден проглотить второй бокал искупительного напитка. Страсти накалились, и, естественно, разговор коснулся политики. В этом все присутствующие пришли к согласию, осудив уловки царя Александра. В прошлом году он пожаловал Польше некое подобие конституции. Чего же он ждал, не распространив эти либеральные меры на Россию? Может быть, считал, что его народ недостаточно зрел, чтобы воспользоваться теми же правами, что его соседи? Полицейская слежка не ослабла, а, напротив, усилилась.

– Нас, господа, в очередной раз одурачили, – сказал Козловский. – Единственное, что меняется в России, это мундиры. Говорят, что во Франции все кончается песнями; у нас же все заканчивается солдатами!

Николай понял, что Козловский намекал на военные поселения, введенные генералом Аракчеевым, ближайшим советником царя. По замыслу этого ужасного человека целые провинции превращались в места расположения войск. Полк прибывал в уезд, и все мужики этого уезда автоматически становились солдатами. Распределенные по ротам, батальонам, эскадронам, они составляли резерв регулярных частей, размещенных на их территории. Мужицкие избы были снесены и заменены симметричными домиками. Одетые в мундир крестьяне обучались военной службе, а в часы отдыха работали, чтобы обеспечивать армию всем необходимым. По уставу они были обязаны стричь бороды, выходить на свои поля в солдатской форме, под звук барабана, записывать своих сыновей в рекруты с семилетнего возраста и получать у полковника разрешение на вступление в брак своих детей обоего пола.

– Мне рассказывали, – сказал Николай, – что в одной из провинций население было переброшено в другие места в течение двадцати четырех часов. Беременных женщин, стариков, больных увезли более чем за тысячу верст от родного дома по распоряжению властей.

– Любопытно то, – заметил Костя, – что Закона у нас как бы не существует, а есть лишь распоряжения властей!

– Как это нет Закона? – воскликнул Ипполит Розников. – А мне кажется, напротив, малейшие наши действия предусмотрены законодателями!

– Да, но предписания законодателей остаются мертвой буквой для центральной власти, – заявил Степан Покровский. – В России, например, нет определенного закона, устанавливающего крепостную зависимость мужиков. Если бы они обратились в суд, требуя свободы, а этот суд оказался справедлив, мужики должны бы были выиграть дело. И что! Только представьте себе судебное разбирательство такого рода! Крепостные, осмелившиеся затеять его, были бы избиты до смерти… по распоряжению властей! У цивилизованных наций Закон выше главы Государства, у нас же глава Государства выше Закона!