Филип Казан - Аппетит Страница 55

Я принялся смущенно мять в руках свою шапку. Кардинал вел себя безукоризненно дружелюбно, но при этом он являлся одним из самых могущественных людей в Риме. Однако он привык к болтовне окружения, так что терпеливо склонил голову.

– Я простой сын мясника и, уж конечно, вовсе не ученый, но процессы восприятия вкуса завораживают меня с… с профессиональной точки зрения. Может ли ваше высокопреосвященство сказать мне, что именно сообщает о том, что еда из Мантуи, а не с болот к югу отсюда?

Кардинал заморгал.

– Дорогой мой, – медленно начал он, как будто обращаясь к изрядному тупице, – я знаю, что она из Мантуи, потому что вижу расписки из Мантуи. В сочетании со знанием, что рецепты, которыми вы пользуетесь, были записаны моим личным поваром, мантуанцем до кончиков ногтей, это сообщает мне, что съеденная мною пища правильная, как ты говоришь.

– Превосходно… прекрасно, ваше высокопреосвященство. – Я внутренне вздохнул. Мои подозрения оказались верными: вкус у кардинала обладал утонченностью рогожи. – Если вы находите мою работу удовлетворительной, то я не могу и надеяться на большее счастье.

Я поклонился и вернулся на кухни, чувствуя себя еще более подавленным, чем прежде. Возможно, если бы я сел за трапезу в абсолютной убежденности, что все ингредиенты прибыли из Флоренции, как и повар, и ел бы, просматривая записи хозяйственных расходов, чтобы удостовериться в происхождении каждой составляющей, меня бы перенесло… Нет, это казалось не слишком вероятным. Я взялся за корзину с прекрасными вальдшнепами, понимая, что мог бы вместо вальдшнепов подать этому человеку наверху… да хоть дроздов, наловленных силками в саду палаццо, и он бы вообще не уловил разницы.

В те дни кардинал Гонзага частенько развлекался. Он был в милости у Ватикана, посему поток гостей за его столом никогда не иссякал. Во время одного пира Зохан вызвал меня в обеденную залу.

– Тебе следует познакомиться с моим давним нанимателем, – сказал он.

Весьма длиннолицый человек разговаривал с кардиналом, который возвышался над ним, глядя на солдата сверху вниз сквозь густую черную челку, словно терпеливая лошадь. Гонзага был уж слишком хорошо воспитан, чтобы передернуться, увидев, что к нему сквозь толпу гостей приближается его повар, так что дергаться пришлось мне. Но длиннолицый человек не обратил на меня ни малейшего внимания. Узрев Зохана, он испустил рев:

– Зохан из Феррары! Я думал, ты помер в Палермо!

– Это Джан Джакомо Тривульцио, – шепнул мне Зохан. – Кондотьер и флюгер для всех текущих политических ветров. Я был его поваром здесь, в Риме, много лет назад.

– Господин, позвольте представить Нино ди Никколайо Латини из Флоренции, в недавнем прошлом личный повар и диететик[17] Лоренцо де Медичи. Нино, это его превосходительство Джан Джакомо Тривульцио из Милана.

– Восхищен, – сказал Тривульцио.

– Диететик… Боже правый! – ахнул кардинал. – Это правда? Почему мне не сказали?

– О… Ваше высокопреосвященство, имеется в виду…

– Семейные дела вынудили мессера Нино покинуть Флоренцию, – быстро продолжал Зохан. – Но я могу поручиться, что он уехал со… всесторонним благословением Великолепного.

Одну чудовищную секунду я думал, что маэстро мне подмигнет, но он этого не сделал.

– Как неожиданно и необычайно. Я утратил дар речи, – сказал кардинал. – Я считал, что вы всего лишь один из протеже маэстро Зохана, и ничего больше. Какая невероятная удача для моих кухонь!

– Гонзага, у вас есть диететик? – сурово спросил Тривульцио. – В Милане ни один важный человек не обходится без собственного диететика.

– Нет, – нахмурился кардинал.

– Так берите этого. Я совершенно точно знаю, что у вашего брата в Мантуе есть диететик. И у ваших кузенов.

– Я и не думал…

– Вам и не нужно думать. Он стоит перед вами – доктор Лоренцо Великолепного. Черт подери, Гонзага, сделайте его своим диететиком!

Кардинал задумчиво уставился на меня, его губы сжались. Зохан коротко переговорил с кондотьером, пока я переминался с ноги на ногу, потом мы вернулись на кухню.

– Диететик, маэстро? – прошипел я, как только нас окутал безопасный кокон шума и пара.

– Конечно. Из тебя выйдет превосходный врач. Ты слишком много думаешь, Нино, и все не о том. Идеальное качество для диететика.

– Я никогда…

– Да там нечему учиться. Это все вздор и пустые словеса.

– Но что я буду делать?

Зохан испустил басовитый раздраженный рык:

– Про гуморы[18] ты знаешь.

– Конечно, маэстро. Все знают про гуморы.

– Четыре гумора, так? – (Я кивнул.) – Диететик использует свои умения и знания, чтобы обеспечить уравновешенность гуморов. Чтобы великий и достойный человек, его хозяин, имел сбалансированную пищеварительную систему.

– Но маэстро! Я же повар!

– Ты Галена читал? – (Я покачал головой.) – Дам тебе почитать свою редакцию его трудов. Читай только строчки, которые я подчеркнул. Остальное – философия и… и… – Он фыркнул. – Ладно. Еще ты прочитаешь книгу моего бывшего коллеги из Феррары, некоего Джованни Савонаролы, – тоже мою версию, только подчеркнутые строчки. Прочитай и делай так.

– Но это для какого-то ученого, маэстро!

– Послушай меня, Плясунья. Это работа маэстро – приглядывать за своими людьми. Донна Фортуна предоставила возможность, подобные которой случаются только раз в жизни. Ты, мой мальчик, был слишком глуп, чтобы воспользоваться ею, так что я добыл ее для тебя. Будь благодарен. Тебе нужно как-то продвигать себя самому. Это почетная должность, Нино. Это высокое положение. Воспользуйся им. Пара лет – и ты сможешь стать стольником. Я устал оттого, что ты болтаешься в моей тени. И… – Он умолк, сжал губы, нахмурился. – И в любом случае ты достоин хорошей должности. Это подарок, который я могу тебе сделать. Бери его.

– Я благодарен, маэстро. Всегда. Но что я буду делать? Я же ничего не знаю – вообще ничего!

– Заткнись! Ты знаешь очень много. Прочитай мои книги. Но позже: тебе уже пора подавать эту еду. Гости ждут.

На следующий день кардинал Гонзага сделал меня своим личным диететиком.

Кардинал Гонзага, прежде заботившийся только о том, чтобы его еда происходила из Мантуи, с головой вляпался в новую моду на диеты. Когда я только начал работать у него, он ел все, что приносили на стол, даже без комментариев, не говоря о жалобах. Теперь он подозрительно изучал каждую тарелку, как будто любой салатный лист скрывал свернувшегося аспида, и смотрел на меня, будто спрашивая разрешения. Мне требовалось представить какие-то благовидные обоснования тому, что он опять ест лук-порей или пирог с побегами хмеля. Тогда он кивал и жадно набрасывался на еду, полностью удовлетворенный. Я бы все отдал, только бы вернуться на кухню, но боялся обидеть Зохана. Нет худшего порока в ученике, чем неблагодарность. Так что я стал актером, выступающим в мрачном и чопорном костюме знатока медицины, хотя не имел вообще никакого опыта и знаний, а лишь выучился говорить на жаргоне диететиков. Радость была изгнана из обеденного зала, и кардинал уже больше не выглядел таким счастливым, как раньше. Я обнаружил, что тоскую по ушедшим дням линя, и угря, и даже цапли. Однажды ночью мне приснилось, что я приготовил громадного жареного лебедя со всеми перьями, а также пламенем, вырывавшимся из глаз и клюва, и напустил его на кардинала, словно бойцового пса, а сам бомбардировал его набором самых холодных, наиболее флегматических блюд. Я проснулся, когда ряса кардинала заполыхала, и решил поискать другую работу. Тем же утром я зажал Зохана в уголке.

– Где твоя благодарность? – проскрипел он.

Деревянная ложка, не так часто бывавшая на виду в последнее время, внезапно появилась, трепеща, в пространстве между нами.

– Но я уже не могу больше, – возразил я. – Это ерунда, все это.

– Конечно ерунда! Ну так и что? Тебе ведь платят, да? У тебя есть должность…

– Должность? Я повар, а не врач! Я больше не могу подавать его высокопреосвященству еду, которую я не дал бы и кошкам на рыбном рынке. Я так вам завидую, маэстро! Вы готовите пиры – настоящую еду.

– А я завидую тебе.

– Маэстро! Тогда займитесь этим сами. Вы же научились всему этому у этого dottore Савонаролы? Всем этим неприятным способам лишить еду радости. Забирайте мой наряд вместе с моим благословением! Ради всего святого, маэстро, я буду ощипывать цыплят… Мыть горшки!

– Ах… – вздохнул Зохан. – Ты не думал, что я бы тоже предпочел стоять, ничего не делая, только перекладывая стебельки спаржи или досыпая немного специй? Я стар, Нино. Моя спина сдает, и мне бывает трудно помочиться. Я хочу поехать домой, в Феррару, пить колодезную воду, есть свежие фиги.