Уго Фонте - Дегустатор Страница 55

Раздался удар грома, небо пронзила молния, как назло пошел дождь. Актеры только что вернулись с площади Сан-Джулио. Актриса, игравшая единорога, сказала, что земля на площади превратилась в такое мокрое месиво, что еще немного — и Гераклу пришлось бы догонять не единорога, а слона.

После того как Федерико отказался меня принять, я пошел на кухню посмотреть, готовит ли Луиджи мои любимые рулеты из дичи, как обещал. Дичь надо тонко нарезать, смешать с телячьим жиром и специями, завернуть в тесто и запечь. Затем взбить два яичных желтка с капелькой кислого сока и помазать рулеты. Но когда я пришел, Луиджи вовсе не занимался рулетами. Он смешивал фарш из куриной грудки с толченым миндалем и хлебным мякишем.

— Вместо рулетов у нас будет mangiabianco, — сказал он, глядя на меня так, словно я был золотарем, чистившим выгребные ямы.

Подумать только! Три года назад он не мог отличить свинину от курятины, а теперь считает себя первым поваром на свете!

— Я решил так потому, что после столь обильных пиров желудок перенасыщен пищей и не надо его дразнить.

— У нас еще не было таких уж обильных пиров.

— Да? А что же тогда было два дня назад? — возмущенно спросил он.

Я глянул на Томмазо, однако тот притворился, что не замечает меня.

— Ты дегустатор, а потому не знаешь о разных видах аппетита, — добавил Луиджи.

Я, дегустатор Уго, не знаю о разных видах аппетита?!

— Аппетит у голодного человека не такой, как у сытого. — Он смешал горстку имбиря с миндалем и сахаром и посыпал ими цыпленка. — Когда человек сыт, он как будто просит: «Удиви меня!»

«Сейчас я тебя удивлю!» — подумал я, выхватив кинжал.

— Чья это идея?

— Томмазо.

Вот почему он меня в упор не видит!

— Мне некогда лясы точить! — крикнул Томмазо, хлопнув себя руками по бокам.

Он сооружал карету и лошадей из сахара и марципана. Мне хотелось раздолбать их на мелкие кусочки. Очевидно, Томмазо почувствовал это, поскольку загородил свой шедевр.

— Чего тебе надо?

Все, кто был на кухне, уставились на меня.

— Ты не имеешь права приходить сюда, когда вздумается, и мешать нам работать, — сказал Луиджи.

— Я буду приходить, когда захочу! — крикнул я в ответ. Я нашел Миранду, но она тоже не стала меня слушать. А сейчас у меня болит голова и зудит вся кожа. Когда же это кончится? Я должен подготовиться к банкету!

На закате

Я еле жив. Мне больше не страшен ад — я уже там. О Господи, какие еще испытания ты мне уготовил?

После банкета, который я не помню, поскольку постарел с той поры на тысячу лет, я уснул как убитый. Не знаю, Долго ли я спал, но мне вдруг приснился Федерико. Он шел по коридору, сжимая в одной руке палку, а в другой — шпагу. Сначала он шел медленно, потом все быстрее и быстрее, сворачивая из одного коридора в другой. Я знал, что он идет к моей комнате. И знал, что я должен спрятать какую-то вещь, только не мог понять, что именно. Я обежал вокруг комнаты, пошарил под кроватью, за креслами, все время чувствуя неумолимое приближение Федерико. Я сорвал с окон шторы и разразился слезами, умоляя маму помочь мне, — и тут вспомнил, что я ищу. Мигом проснувшись, я подбежал к двери Миранды и постучал.

— Кто там? — спросила она.

— Я! Уго! Твой отец! — прошипел я, нутром чуя, как приближаются шаркающие шаги. — Открой дверь! Бога ради, открой!

Дверь открылась — и я увидел Миранду и Томмазо, прикрывающих наготу простынями.

— Вы с ума сошли? Федерико идет сюда!

— У меня будет ребенок от Томмазо, — сказала Миранда.

— Я скажу ему, что мы давно помолвлены, — заявил Томмазо.

Они стояли там, как песчинки на берегу перед приближающимся приливом.

— Он убьет вас обоих!

— Тогда мы будем вместе на небесах, — ответил Томмазо.

Oi me! Я слышал в коридоре трехногую поступь Федерико! Томмазо рванулся к двери, чтобы встретить герцога лицом к лицу. Я с криком швырнул Миранду обратно в постель… Не знаю, откуда силы взялись! Схватив Томмазо за шею, я отволок его в свою комнату, захлопнул дверь и прильнул к ней. Томмазо пытался оттолкнуть меня. Я зажал ему руками рот и, несмотря на то что он колотил меня по голове, пригнул к полу. Мы услышали, как вскрикнула Миранда. Затем до нас донеслись чеканные шаги телохранителей Федерико и его резкий хриплый голос, спросивший:

— Где он?

Только тут Томмазо пришел в себя. Я отпустил его, показал на окно и бросился к двери как раз, когда она открылась. Охранники, сбив меня с ног, вошли в спальню. В дверях стоял Федерико — в точности такой, каким я видел его во сне.

— Кто ты? — рявкнул он с исказившимся от ярости лицом, прижав кончик шпаги к моему горлу.

— Уго ди Фонте, ваша светлость. Ваш дегустатор. Ваш преданный слуга. Я услышал, как Миранда вскрикнула…

Стражники у меня за спиной перевернули комнату вверх дном, обшаривая все углы.

— Я чую! — прошипел Федерико. — Я чую запах!

Он взмахнул шпагой и несколько раз вонзил ее в мою постель.

«Ваша светлость! — хотелось мне сказать. — Миранда не виновата. Это все дурак Томмазо! Убейте его, и все будет нормально». Но, подняв голову, я увидел молящие, переполненные ужасом глаза моей дочери — и ничего не сказал. А кроме того, я понимал, что гнев герцога в любом случае обрушится на нее.

Федерико заковылял в коридор. Эхо повторяло его шаги по каменному полу. Когда они стихли, я вошел в спальню Миранды. Ее всю трясло. Она зарыдала и протянула ко мне руки:

— Babbo! Babbo!

Я сказал ей, что у Господа свои планы и мы должны ему верить. Даже когда весь мир против нас, даже когда мы погружаемся во мрак, нам нужно хранить веру в него. Потому что со временем облака рассеются и снова появится солнце. Если ты веришь в Бога, так будет. Для верующих Господь и есть солнце, и он исцелит нас, когда растают все тучи сомнений.

Миранда ничего не ответила. Да мне и не нужен был ответ, поскольку я понял, что пытаюсь убедить не ее, а себя самого.

День пятый

Господи, почему ты не слышишь меня? Я молю направить меня на путь истинный, но ты молчишь! Oi me! Мир Шатается вокруг меня. Охранники Джованни вновь пришли за мной. На сей раз они без слов ввалились в мою спальню и приволокли меня к кардиналу. Как только я встал перед ним, Джованни спросил:

— Уго ди Фонте, ты веруешь в Бога?

— Конечно! — Я осенил себя крестным знамением. — В Бога Отца, и Сына, и Святого Духа. В создателя нашего. В нашего Отца.

— Нашего Отца?

— Ну да. Мы ведь созданы по образу и подобию его!

Джованни пожевал кончик пера.

— Если мы созданы по его подобию, значит, ipso facto [62], он должен отражать нас, n’est-ce pas [63]?

— Простите, кардинал Джованни, я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Если мы созданы по образу и подобию Божию, стало быть, Господь такой же, как мы, — повторил Джованни. — Наша сила — это его сила, а наша слабость — его слабость.

— Ваши слова острее шпаги, кардинал Джованни. Я простой крестьянин…

— Будь ты крестьянином, ты не носил бы такую одежду и не сидел бы завтра вечером за столом со своим собственным дегустатором рядом с герцогом Федерико, — отрезал он. — Судя по твоим словам, Господь может быть любящим и нелюбящим. Милосердным, но жестоким…

— Кардинал Джованни…

— Эгоистом, снобом, вором, убийцей…

— Мы созданы по образу Божию, однако грехи наши вызваны тем, что мы не исполняем его учение.

— И какой грех самый тяжкий?

Я боялся ответить, поскольку понимал, что в любом случае буду не прав.

— Гордыня, Уго.

— Вам, конечно, виднее.

— Разве ты не гордишься своей дочерью?

— Неужто это грешно?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей.

— Ты гордишься своей дочерью. Ты гордишься тем, что возвысился от дегустатора до придворного. Ты гордишься, что обманул саму Смерть. Твоя гордыня — словно облако зловония, окутывающее тебя. Ты расхаживаешь в шелках, но в душе ты по-прежнему крестьянин. И колдун. Вот и все.

Он махнул рукой, и меня вышвырнули из его покоев. Тем не менее он меня не арестовал. Почему? На обратном пути я увидел Миранду и Томмазо, которые разговаривали в саду Эмилии.

— Вы с ума сошли, — сказал я. — Ночью вас едва не убили, а вы опять за свое…

— Мы обсуждали десерт, который подадут на банкете, — холодно отрезала Миранда и пошла прочь.

Томмазо провожал ее взглядом, и я шагнул, заслонив собой дочь, чтобы никто не заметил, как он на нее смотрит.

— Здесь полно гостей! Не могу поверить, что ты с такой легкостью готов принести ее в жертву!

— Я? — воскликнул он. — Ты уже это сделал. И тоже ушел.

Они врут. Они что-то затевают. Именно поэтому они оборвали разговор, когда я подошел. Они собираются отравить Федерико — и меня тоже. Я знаю это. Знаю. Я, уговоривший Томмазо стать поваром, буду им отравлен! А моя дочь ему поможет. Такой комедии позавидовал бы сам Боккаччо.