Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник) Страница 57

- Порежем их плоть, как порезали всех в Дедке!

- Конец всякой плоти, дабы и корня тут не осталось!

- Сжигай эти избы!

- Бей!..

Нищие с рёвом кинулись к складам.

Скоро возле Страшко завязалась свалка: тиун успел вытянуть кол из ближней кучи строительных брёвен, встал к складам спиной, размахнулся - и нищие отшатнулись.

- Рушь добро князя! - кричал быковидный парень, пытаясь ударить Страшко дубиной.

Страшко отвечал, с натугой махая колом:

- Чего ты орёшь, безумный? Ох, князем будешь судим и сядешь на кол, проклятый! Не лезь!

Ему удалось ударить парня в висок, и тот упал, зажимая рану руками. Но тощий, смиренный мужик успел в это время сбоку толкнуть самого Страшко.

Кол выпал из крепких рук, толпа затоптала Страшко ногами. Потом она сбила дубинами с новых дверей замки и ринулась в склады. Кто-то успел побывать и в княжьей избе, раскинуть по полу угли. Из широко распахнутой двери клубами пошёл синеватый дым…

Ростислав вдруг будто очнулся от тяжкого забытья. Он с какой-то особенной ясностью разглядел всё то, что творилось на взгорье. Его поразило, как зло, нелепо и дико скакали у складов люди. Вон лезет в лютую драку избитый дубьём Страшко. Вон сбоку, ближе к посёлку, старый волхв Клыч с кучкой нищих поймал молодую бабу, сорвал с головы платок, неистово крикнул:

- Эта здесь тоже детей рожает… а в теле - хоронит хлеб!

Крикнул, склонился над бабой и вдруг ударил её ножом. Ударил не просто, а так, как вспарывают мешок, ведя лезвие ножа от низа до верха.

Крик бабы был остр и громок. Потом он затих, и Клыч в тишине стремительно поднял руку.

- Мы знаем, кто хлеб в своём теле держит! - сказал он властно. И все увидели в поднятой, грязной руке полукруглый хлебец.

Толпа покачнулась.

- Ах!

Клыч кинул хлебец в толпу. Не задерживаясь, он призывно взмахнул ножом и быстро пошёл вперёд - к ближайшей избе посёлка…

Страх, злоба и гнев сдавили княжичу горло. Увидев разгульное буйство нищих, и медленный дым над княжьей избой, и кровь зарезанной бабы, он хрипло крикнул своим притихшим отрокам:

- Рубить!

Они по привычке услужливо подбежали.

- Рубить зачинщикам руки! - опять вскричал Ростислав. - Немедля велю: рубить!

Слуга-меченоша поспешно прыгнул к крыльцу - за мечом, лежавшим в избе. Но оттуда дым выходил уже густо - жёлтый, горячий. Как видно, огонь поедал там не только меч Ростислава, но княжье добро и мёд. Значит, поздно было грозить волхвам…

Это видел и княжич, видел и меченоша. Отроки нерешительно затоптались возле избы.

Княжич в бессильной злобе скрипнул зубами.

«Нельзя давать им добро отцово! - подумал он быстро, пытаясь придумать что-нибудь главное и большое. - Добро это всё ж таки и моё: чай, сын я и княжич… сын!»

Впервые за все последние годы в нём вдруг поднялось желание помочь отцу, встать в делах его рядом - к плечу плечом, забыть о своих обидах.

Но было поздно вставать здесь, как верный щит: немало лет лежал этот щит без пользы; прошли по нему чужие, враждебные ноги; свила под ним своё гнездо змея нелюбви к отцу.

«Не щит, а труха гнилая!» - невольно подумал княжич.

Горестно усмехаясь, он в дикой задумчивости опять поглядел на разгул голодных людей. Они из сараев тащили еду и зерно, делили между собой. Горящая княжья изба бросала на них живую, алую тень. Изба хрустела в пламени и вздыхала. За ней начинал хрустеть один из сараев.

Потом и в посёлке вдруг выбился чёрный дым. Он взвился зловещей гривой, как будто огненный, буйный конь стал ударять в конюшне пудовым копытом: ломал сосновое стойло, рвал удила, стремился в чистое поле…

Гул от посёлка доходил сюда всё громче. Он то сменялся томительной тишиной, такой тугой и глубокой, что сердце сжималось в страхе (в это мгновенье Клыч наклонялся к повергнутой наземь жертве), то вдруг опять возникал, как тяжкий сторотый вздох.

«А-а-ах!» - доносилось оттуда, и вслед за этим летел пронзительный женский крик.

С криком вместе явственно доносились и треск ломаемых досок, и гул голосов, и удары - будто конь ударил копытом в глухую стену.

И вновь - тишина.

И опять - удар и смятенье…

Над княжьей избой уже развевалась густая чёрная грива. Конь пламени бился в ней всё свирепей, нетерпеливей. Блеск его красных глаз тревожил речную гладь.

Как большой бубенец, привязанный к гриве, в посёлке звенел и бился набат. Это чернец Феофан ударял в старенький колокол на холме, и голос набата летел над рекой в Заречье, к востоку - в усадьбу, на юг и на север, куда ещё утром уплыл в походной ладье Андрей.

От разорённых, горящих сараев подполз к Ростиславу тиун Страшко и ткнулся избитым лицом в траву. Но княжич его не заметил: он пристально, напряжённо глядел уже не на дым, а за холм - туда, где за устьем Неглинки, на светлом речном просторе вдруг показались белые паруса. Как видно, Андрей в Дедок не доехал. Похоже, в дороге встретился с князем, и вот - надутые ветром белые паруса, это - князь…

Страшко не видел ладей, появившихся на реке. Он видел лишь княжича Ростислава да дым над княжьей избой и горящим складским сараем. С трудом приподняв от земли окровавленное лицо, он хрипло сказал:

- Скорей… помоги мне, княжич! Чай, видишь: горит добро… И добрых жён там секут ножами… Пошли своих отроков, сам иди: волхвов тех надо мечом посечь…

- Теперь уже поздно! - ответил княжич, опять обретая привычное равнодушие к делу князя, думая лишь о заботах своей судьбы.

- Ты видишь неудержимость того голодного буйства? - спросил он с бессмысленной, злой усмешкой, не отрывая глаз от реки, где плыли отцовы ладьи, и быстро прикидывая: как скоро надо спускаться к своей ладье, чтобы князь не застал его здесь, в посёлке? - То буйство грозе подобно!

- Да… сотворил ты дело! - с тоской ответил Страшко. - Твоё нераденье сгубило многие души.

- Меня не срами: убью! - Ростислав свирепо склонился над тиуном. - Ибо не я сгубил, а судьба!

- Ан, ты…

Ростислав с размаху ударил Страшко сапогом в лицо. Тот бессильно ткнулся в траву и горько заплакал.

- Что я отвечу князю? - забормотал он с тоскливой болью. - Чем перед ним оправдаюсь в погибели добрых душ? Как за добро порушенное отвечу?

А белые паруса подходили к холму всё ближе. Княжич мог уже видеть, как много плывёт их, что первая - больше всех и с алым княжеским знаком.

Спеша, он подумал о Пересвете:

«Ох, где же ты, юная дева? Ужели уеду в Киев один? А надо бы вместе с нею…»

Подумал и вмиг забыл: за космами чёрного дыма, уже густо летевшего не только от складов, но и от изб разгромленного волхвами посёлка, неслись, как в битву, белые паруса. Испуганный ими больше, чем делом волхвов, Ростислав велел своим отрокам:

- Ну, пошли! - и с этой минуты уже не смотрел ни на дым, ни на белую стаю княжьих ладей.

Не вслушиваясь в далёкие гулы и крики, в горький призыв набата, словно чужой, он заспешил от избы к своей походной ладье.

У самой реки он вдруг оглянулся: послышался хруст песка. Это за спинами отроков, вдоль воды, сюда же бежали парень, две девы и босоногий мальчишка. Видно, они успели уйти из посёлка низом, засели где-то в кустах, но вот - увидели лодку. Увидели и пошли к ней, чтобы залезть в неё и уплыть от беды подальше. Ан княжич дошёл к ней первый…

Не зная, идти теперь к ней или снова бежать в кусты, они нерешительно затоптались на месте. И в это мгновение княжич в одной из двух девушек, шедших с парнем, узнал Пересвету. Вторая была Любава. Лицо некрупного парня тоже было заметным: на нём алел узловатый огромный шрам, идущий от уха до уха…

«Да это же отрок Данилы-книжника, Кирька! - сообразил Ростислав, и в сердце его опять колыхнулась удаль. - Ну, вот со мною и дева! - подумал он с жадной силой. - Прощай же навеки, отче!..»

Дав знак своим отрокам погодить с отъездом, Ростислав пошёл к Пересвете.

- Боярышня… ты? - спросил он по-братски мягко, еле сдерживая ликующую усмешку. - Ну, вот и славно. Всё тут само собою сошлось…

Пересвета беспомощно оглянулась. Сзади неё, у нижней избы, кричал одержимый Клыч. А здесь, впереди, стояли немилый, злой Ростислав и трое угрюмых слуг. Рядом же только мальчик Ермилка, испуганная Любава да слабый, хоть смелый Кирька с луком и тулой, из которой торчали стрелы…

Откуда ей ждать защиты? Была с утра она у Чурайки, ан страшный Жом хотел отвести к отцу. Едва у волхва отбил её парень Кирька. Потом пошла она прятаться к Полусветью, и вдруг эти крики, набат… Вон Клыч загнал их в кусты. Теперь повстречался проклятый княжич…

- Не тронь меня, княжич! - сказала она с укором. - Всем сердцем молю: плыви без меня, не тронь…

Тот лживо ответил: