Я знаю точно: не было войны - Влад Тарханов Страница 57

Чувствуете одесский акцент? А кто вам сказал, что Могилев-Подольский это не маленькая Одесса? Я вам говорю, что это таки маленькая Одесса! Там даже Набережная есть! Пусть это не Приморский бульвар, но тоже красиво!

Да, свадьба была простой и откровенной, как бывают простыми носовые платочки, или как бывают откровенными девочки на первом свидании, вообще, свадьба была хорошей. А вы подумайте — начало мая! Воздух наполнен весенним теплом, но еще нет жары, зелень распустилась, и все еще сочно-зеленая, светлая, молоденькая, листики такие нежные, что прикасаться к ним боязно — дотронешься, так порвешь ненароком. А небо! Какое пронзительно-яркое в мае небо! И ни облачка, чтобы не затмить молодым их новый жизненный путь. А вот и жених с невестой — молодые, красивые, подтянутые, немного растерянные, а кто не растеряется, всего столько нужно сделать и успеть, а еще подготовиться к свадьбе, а еще роспись. А куда же без местного ЗАГСа? И пусть он находится в немного облупленном здании, пусть это здание само похоже на сарайчик, какое это имеет значение? Они вошли — невеста в новом платье из отреза, выделенного отцом именно по такому случаю, мама пошила его сама за два дня, выкроив по ладной фигурке Монечки так, что ее полнота перестала быть недостатком, наоборот, стала приятным достоинством. Арончик — в черном костюме и таком же черном галстуке, как положено по традиции. Костюм привезла ему в подарок тетя Пэся, а галстук жених одолжил у Есика, у того как раз было. Знаете, приезд тети Пэси был что-то необыкновенное! Как только она появилась в доме Гольдбергов, так сразу устроила проверку подготовки к свадьбе. И тут началось — она заявила, что они, Кацы, знают как надо, и блюда готовятся не те, и что стол накрывается неправильно, и что надо сделать это так, а это вот так! На что всегда спокойная мама Лейза, таки была готова вот-вот вспылить. Выручил отец. Он чуть-чуть приобнял тетю Пэсю за плечи и отвел из кухни в гостиную. Так они называли комнату, что чуть побольше. Что он говорил приезжей будущей родственнице, неизвестно, но тетя Пэся из Вапнярки покинула кухню, не сказав никому ни слова и потом всю свадьбу вела себя более чем прилично. А ее сын, двоюродный брат Арончика, Зорик, оказался вообще своим человеком, отличным, открытым парнем, который быстро сошелся с Ривкой и Эвочкой. Да, Абрахам Гольдберг умел воздействовать на женщин, этого у него нельзя было отнять никогда! Церемония в ЗАГСе была простой и обыденной. Да и церемонии не было. Пришли, расписались в амбарной книге, в которой регистрировались акты гражданского состояния, получили дежурное поздравление из уст регистратора — пожилого вислоусого поляка по фамилии Валевский, и пошли домой.

А там все уже было готово. Невесту в белом платье с едва заметным голубеньким горошком и жениха уже ждали родные и друзья. На улице стояла Хупа — что-то вроде беседки о четырех столбах с помостом. Хупа — это образ нового дома, новой жизни, которую начинают молодые. На самом деле она представляла собой эти самые столбы, украшенные просто белой тканью и покрытый сверху той же тканью. Что-то вроде балдахина. Правда, Эвочка тут постаралась — она украсила ткань ленточками самых разных цветов, но подобрала ленты так, что смотрелись они самым нарядным образом. Раввин, старый Ицык, ждал молодых уже под хупой. Абрахам и Лейза стояли там же. Равви выглядел уставшим, но глаза были радостными. Новая еврейская семья, что может быть лучше? Он знал, что молодые не хотели такой свадьбы, а настаивали на скромной росписи в ЗАГСе и семейном ужине, но Абрахам настоял на своем. Ему перед соседями было бы стыдно. Знал равви, что Арончик Кац наотрез отказался от Уфруфа (церемония, когда жених во время службы в синагоге объявляет о предстоящей свадьбе), вместо Арончика что-то вроде Уфруфа произнес сам Абрахам. Но что делать? Молодежь все больше отходит от Веры, все больше занимается только собой, забывает читать Тору, они читают Маркса, это тоже еврей, но лучше бы читали Тору. Вообще-то Абрахам Гольдберг человек уважаемый, кто знает, если бы не был он из колена Давида, так быть бы ему раввином. Как такому отказать? И Ицык тяжело вздохнул. Да, церемония пройдет не совсем по правилам, вот и брачного контракта подписывать не будут, кетуба почти всеми забыта, а зря. Это древний обычай, его надо сохранять. Молодые, смущенные, но светившиеся от счастья, подошли и, наконец-то встали под хупу. А еще они выглядели голодными. Конечно, обычай говорит молодым воздерживаться от еды, они и воздерживались. Но если Арончик перенес это более-менее спокойно, то Монечка чувствовала себя подавленной и очень-очень голодной. Увидев радостные лица родителей, сестер и друзей, соседей, которые сошлись посмотреть на хупу (точно так же называют и саму свадебную церемонию под балдахином) и Монечка тут же забыла о голоде, она была счастлива, и это было замечательно! Жених стал около Абрахама, а Монечка обошла его семь раз, как положено обычаем, под одобрительные взгляды раввина и собравшихся. Число семь особо почитаемо в еврейской традиции. И вот настало время Ицыка. Он подозвал молодых к себе, в руках раввин держит бокал вина из простого стекла — бокалу предстоит быть разбитым. Над бокалом он благословляет молодых, говорит недолго, негромко, но каждое слово падает в благословенную тишину, которая воцарилась на улице. И только голоса городских птиц, наблюдающих с соседних деревьев за церемонией, тонко подчеркивали торжественность момента. Вот жених и невеста отпили из бокала — вино, в меру сладкое, красное, как кровь было единственным глотком пищи за сегодня. Мгновение — и бокал полетел на землю, а Арончик стал усердно давить его правой ногой. Что же — все сделано по закону. Наступило время семи благословений. Их произнес раввин, добавив от себя несколько слов в конце, напоминая, что молодежь должна чтить традиции и не забывать Тору. А потом пришло время для бедекена — Арончик накрыл невесту белым покрывалом, и они ушли в дом, там мама приготовила для них немного еды — подкрепиться, пока будет готов стол и гости рассядутся по своим местам. Сама церемония — хупа на этом закончилась. Гости, а приехали родственники Абрахама и из Яруги, и из Ямполя, и даже дядя Хаим из самого Бердичева! Не было двух старших братьев Абрахама, которые в первый год революции были вынуждены бежать заграницу. Они работали в Жмеринке, в депо, поддерживали