Сигрид Унсет - Венец Страница 58

Немного спустя он заснул. Кристин села у очага, следя за огнем. Но на рассвете, когда она сама чуть было не задремала, брат Эдвин неожиданно произнес с постели:

– Я рад, Кристин, что это дело с Эрлендом, сыном Никулауса, и тобою приведено к благополучному концу.

Тут Кристин залилась слезами.

– Мы совершили столько дурного, пока добились этого! И сердце мое мучительно раздирается – больше всего оттого, что я причинила так много горя своему отцу. Он и теперь не рад этому. А ведь он еще не знает… Если бы он знал все, то, наверное, совсем лишил бы меня своей дружбы!

– Кристин, – сказал брат Эдвин ласково, – или ты не понимаешь, дитя, что именно потому ты и должна, молчать обо всем и именно потому ты и не должна причинять ему новое горе, что он никогда не потребует с тебя никакой пени? Что бы ты ни сделала, это не изменит сердечной любви к тебе твоего отца.

Через несколько дней брат Эдвин почувствовал себя настолько лучше, что выразил желание ехать на юг. Видя, что это желание овладело им, Лавранс велел сделать нечто вроде носилок. которые подвешивались между двумя лошадьми, и таким образом довез больного до самого Листада; здесь брату Эдвину предоставили новых лошадей и новых провожатых и так довезли его до Хамара. Там он и умер в монастыре братьев-проповедников и был похоронен в их церкви. Но потом нищенствующие монахи потребовали, чтобы останки были переданы им потому что многие в окрестных приходах считали брата Эдвина святым человеком и называли его святым Эвеном. Крестьяне молились ему на протяжении всего Опланда и вверх по Долинам, к северу до самой Трондхеймской области. Потому между обоими монастырями возникли долгие споры и пререкания о теле.

Обо всем этом Кристин узнала гораздо позже. Но она неутешно горевала, расставаясь с монахом. Ей казалось, что один лишь он знал вполне всю ее жизнь, – он знал ее несмышленым ребенком, когда она находилась на попечении отца, и знал о ее тайной жизни с Эрлендом, и потому ей казалось, что он был каким-то связующим звеном между всем тем, что когда-то был ей мило, и тем, что сейчас наполняло всю ее душу. Теперь же она была совершенно отрезана от той Кристин, которая была когда-то девушкой.

VII

– Мне кажется, – сказала Рагнфрид, пробуя тепловато сусло в чанах, – оно уже настолько охладилось, что теперь можно подмешивать дрожжи.

Кристин сидела в дверях пивоварни и пряла, ожидая, пока варево остынет. Она отложила веретено на порог, развернул ветошку, в которую был завернут жбан с распущенными грибными дрожжам и начала отмерять.

– Закрой же сперва дверь, – приказала мать, – а то будет сквозняк! Ты ходишь как во сне, Кристин, – сердито сказала она.

Кристин цедила дрожжи в пивные чаны, а Рагнфрид размешивала.

"Г'ейрхильд, дочь Дрива, воззвала к Хатту, но это был Один[58]. Он пришел и помог ей сварить пиво; в награду же потребовал себе то, что находилось между чаном и ею". Такова была старинная сага, которую Лавранс рассказывал однажды, когда Кристин была маленькой.

"…То, что находилось между чаном и ею!.." Кристин почувствовала тошноту и головокружение от жары и сладкого, пряного запаха в темной запертой пивоварне.

На дворе Рамборг водила хоровод с толпой детей и пела:

Орел на высоком утесе сидитИ острые когти сжимает…

Кристин прошла вместе с матерью через маленькие сени, где стояли пустые пивные бочонки и разная утварь. Наружная дверь вела отсюда на небольшой участок земли между задней стеной пивоварни и плетнем, огораживавшим ячменное поле. Целая куча поросят дралась из-за выброшенной тепловатой барды, толкаясь и с визгом грызясь.

Кристин заслонила глаза рукою от ослепительного блеска полуденного солнца. Мать посмотрела на свиное стадо и сказала:– Нам не обойтись меньше чем восемнадцатью оленями.

– Вы думаете, нам столько надо? – рассеянно сказала дочь.

– Да, придется ведь подавать дичь и свинину ежедневно, – отвечала мать. – А мы вряд ли достанем больше птицы и зайцев, чем пойдет на одну только верхнюю горницу! Ты должна помнить, что сюда съедется почти двести человек, считая слуг и детей, да еще нищие, которых надо кормить. И даже если вы с Эрлендом уедете на пятый день, то все же некоторые из гостей останутся здесь, наверное, до конца недели по меньшей мере!.. Побудь тут и присмотри за пивом, – промолвила Рагнфрид, – а я пойду позабочусь о еде для твоего отца и косарей.

Кристин принесла прялку и уселась на пороге задней двери. Она сунула было палку с куделью себе под мышку, но потом бессильно уронила на колени руки, державшие веретено.

Колосья ячменя за плетнем блестели на солнце, отливая шелком и серебром. Сквозь журчанье реки до Кристин время от времени доносился со стороны лугов на острове звон кос – то железо иногда ударялось о камень. Отец и работники спешили поскорее покончить с сенокосом. Ведь нужно было еще столько дел переделать, готовясь к ее свадьбе.

Пахло теплой бардой, и резкая вонь шла от свиней – Кристин снова почувствовала тошноту. А от полуденного зноя кружилась голова и во всем теле чувствовалась слабость. Побледнев и выпрямив спину, сидела Кристин, ожидая, когда это пройдет, – она не хотела, чтобы ее опять стошнило.

…Так она еще никогда себя не чувствовала. Напрасно она старалась утешить себя: это еще не наверное, может быть она ошиблась… "То, что находилось между чаном и ею…"

…Восемнадцать оленей… Почти двести свадебных гостей… Людям будет над чем посмеяться, когда станет известно, что все это затеяно только ради беременной бабы, которую надо было выдать замуж поскорее!

…Ох. нет!.. Она отбросила пряжу в сторону и вскочила на ноги. Прислонилась лбом к стене пивоварни, и ее начало рвать в крапиву, буйно разросшуюся вдоль стены. Крапива кишела коричневыми гусеницами – при виде этого Кристин затошнило еще сильнее.

Она провела руками по влажным от пота вискам. Ох, нет, так это и есть!..

Их должны повенчать во второе воскресенье после Михайлова дня, а свадьба будет праздноваться в течение пяти дней. До этого времени остается еще свыше двух месяцев. Тогда, вероятно, у нее уже очень будет заметно – и мать и другие замужние женщины обязательно увидят. Они всегда так догадливы в этих случаях, всегда знают, если какая-нибудь женщина беременна, за целые месяцы до того, как Кристин наконец сообразит, по каким признакам они это видят. "Бедняжка, она так поблекла!.." Кристин нетерпеливо потерла себе щеки, почувствовав, что они бескровны и бледны.

Прежде, правда, она очень часто думала, что это обязательно случится рано или поздно. И не так, уж этого боялась. Но тогда все было бы совсем иначе, чем теперь, – ведь тогда они не могли и не должны были отдаться друг другу законным образом.

Считалось, – да, конечно. – тоже и позорным и грешным, но если молодые люди не хотели позволить, чтобы их насильно разлучали, то это скоро забывалось, и люди говорили о них с радушием. Ей бы тогда не было стыдно! Но если так бывает между женихом и невестой, то тогда над ними только смеются, глупо шутят. Она и сама понимала, это смешно; вот теперь в пиво намешают вино, будут колоть скот и печь и варить на свадь6у, чтобы слава об этой свадьбе прогремела по всей округе, а ее, невесту, начинает тошнить от запаха еды, и она в холодном поту забирается за сараи да пристройки и там ее рвет…

Эрленд… Она гневно стиснула зубы. Он должен был бы избавить ее от этого. Потому что ведь она не хотела. Он должен был бы помнить, что раньше, когда будущее было для них так неявно, когда она ни на что не могла надеяться, кроме его любви, тогда она всегда, всегда с радостью предоставляла себя его желанию! Он должен был бы оставить ее в покое сейчас, когда она пыталась ему отказать, потому что ей казалось, что нехорошо брать себе что-либо украдкою после того, как отец соединил им руки в присутствии их родичей как жениху и невесте. Но он все таки взял ее, почти насильно, со смехом и ласками; и она не в силах была показать ему, что сопротивлялась и отказывала по-настоящему,

…Она вошла в пивоварню и взглянула на пиво, потом опять вернулась к плетню и задумалась, облокотившись на него. Колосья ячменя тихо покачивались от легкого дуновения ветра. Кристин не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела хлеба такими богатыми и буйными, как в этом году… Вдали поблескивала река, слышен был голос Лавранса, кричавшего что-то – слов нельзя было разобрать, но работники на острове смеялись.

Если пойти к отцу и сказать ему? Не лучше ли бросить все эти приготовления и в тишине соединить нас навеки с Эрлендом без церковного венчания и большого празднества, – раз теперь все дело только в том, чтобы ей получить звание супруги пока всем не стало ясно, что она носит уже под сердцем ребенка от Эрленда.

Он тоже подвергнется, насмешкам. Эрленд, как и она сама – или даже еще больше. Ведь он-то уже не юноша. Но он сам желал этой свадьбы, ему хотелось видеть Кристин невестой в шелку к бархате, с высокой золотой короной на, голове, – он хотел этого и вместе с тем хотел обладать ею во все эти сладкие тайные часы! Она исполняла его желания всегда и во всем. И должна была продолжать исполнять его волю и в этом.