Игорь Генералов - В тени славы предков Страница 59

Новгородский князь не задавал вопросов, как и зачем здесь Белояр. Волхву иные силы ведомы, что не подвластны людям, поэтому часто суровый воин трепещет перед служителем божьим. Белояр замолчал, и Владимир понял, что слово за ним и не ошибиться бы с почином.

— Ключник нужен, — сказал он, глянув в сторону Добрыни, и дождался одобрительного кивка, — казну глянуть, кладовые посмотреть. С варягами рассчитаться надоть.

— Ключник с Ярополком ушёл. Но я найду тех, кто добро примерно ведал, среди вятших толковые люди остались: Гуннар, Претич, да много кого. А теперь давай, княже, домового в печь запустим. Ты угли-то с гнезда своего новгородского привёз?

Два следующих дня Владимир промотался туда-обратно из Киева в Дорогожичи. Нашлись доброхоты из местных, кто подвизался собирать кормы для войска. Было понятно, что люди эти чем-то обижены: если не князем, то родичами или сябрами, но выбирать пока не из кого и некогда, потом можно разобраться, поменять кого. Но это будет после Ярополка, а пока Владимир не чувствовал себя здесь хозяином. Добрыня тем временем с приведёнными Белояром людьми смотрел бертьяницы, считал добро, записывая всё на бересту. Оказалось, что князь забрал только часть казны, то ли тащить всё ни времени, ни сил не было, то ли посчитал, что Владимир найдёт казну и будет доволен. Надо отдать должное Ярополку: казну, истощённую войнами Святослава, он изрядно поправил, не тратясь на собственные удовольствия и удовольствия своих ближников.

Собирались бояре из древних русских и славянских родов. Многие были недовольны Ярополком от того, что порушил Ольгин обычай: передавать боярское звание и кормы по наследству, как в Болгарии, а вернул, как было ещё при Игоре, — дети боярские трудом своим ратным или посольским должны честь отцову подтвердить. Владимир обещал вернуть Ольгин обычай, про себя решив, что брат был прав, ибо тому, кто пользу стране не несёт, нет чести и звания предков. И он сотворит так же, только утвердиться бы в земле Русской.

На вече на Подоле сказал коротко о том, что не он начал ссору братнюю, что вернёт земли, отобранные ляхами, заставит окраины вовремя платить дани. Вече в Киеве не такое бурное и буйное, как в Новгороде: постояли, послушали и разбрелись, втихую обсуждая. Пару слов сказал Добрыня, более красноречивый, привычный не робеть на новгородских народных собраниях.

Наконец пришла весть, что Волчий Хвост запер Ярополка в устье реки Роси в крепости Родень, и Владимир засобирался в путь.

Глава сорок седьмая

Спешили, как могли, по наезженной дороге вдоль Днепра, что петляла мимо сёл и весей. Чем глубже лезли в леса, чем ближе было устье Роси. За Росью — земля уличей, а там, считай, уже в печенегах. Тряслись в возах бабы с детьми и добром. Ближняя дружина, почти в две сотни мечей, мыслилась серьёзной обороной от сугонной рати Владимира. Блуд, осторожничая, высылал вперёд и назад разъезды.

В Родене можно коротко передохнуть, взять снеди, найти лодьи для переправы. Родень[205] — город пограничный и оттого освобождён от дани и оброков. Здесь часто бывали вольные ватажники, шедшие разорять печенежские кочевья или в Тмуторокань за славой и богатством, добываемые морской русской вольницей в походах на исмаильтян. Те же вольные ватажники запросто могли пограбить тех же уличей, тиверцев, греков, живущих по побережью Русского моря или в Тавриде. Правда, теперь вольные ратники заходили сюда гораздо реже — много их легло в Болгарии при Святославе. Крепость в Родене всегда без изъянов, с сотней подготовленных к рати превосходящего противника кметей.

В Родень прибыли вечером, распихались по избам, поели горячего, выпарились в бане. Кмети с боярами расслабились, повеселели. Осталось пережить ночь в сладком сне и назавтра переправиться на тот берег Роси.

Блуд спал с кметями в дружинной избе, разместив семейство на посаде в хоромине какого-то мужика. Сон прервал чей-то крик. Один из местных дружинников, стоявших в стороже, вломившись в избу, бродил по спящим и храпящим телам, громко в голос вещая:

— Чужие на вымолах! Просыпайтесь!

К нему уже тянулись, трясли спросонья головами:

— А? Чего? О чём орёшь?

На улице было ещё темно, серый рассвет едва-едва теснил ночную мглу. Блуд вывалился из молодечной в поддоспешнике, держа под мышкой бронь, ища глазами свой щит, что среди других лежал на завалинке у избы. По улице метались какие-то тени, густел злобный мат, зычно проорал что-то невидный Блуду Варяжко. Воеводу окликнул Колот, он вёл под уздцы осёдланного коня, на ходу подвязывая кольчугу:

— Владимировы ратные вымолы перехватили, корабли рубят все подряд!

Голос Колота хоть и ровен, но всё одно напряжён. Лапа — опытный воин и уже смекнул, как, с кем и против кого поедет биться. Проревел рог к сбору, ждать более некогда. Тёмные вершники — три или четыре десятка — устремились к реке. Колот впереди и Блуд, на полконя сзади, не сговариваясь, повели рать в обход посада, делая крюк, чтобы на пути вдоль берега развернуть отряд.

Рось-река светлела, дышала прозрачным туманом. Первое, что бросилось в глаза Колоту, — набойная лодья, раскачивавшаяся бокастой уткой, погружавшаяся под крики чужих ратных в воду. Колот, опередив всех, намётом скакал к вымолам. Навстречу выехали двое чужаков, намеривавшиеся срубить дерзкого Ярополкова кметя, пока не доскакали остальные. По умению держать оружие и повод коня Колот догадался, что воины не привыкли рубиться верхом. Чуть пригнувшись вправо, Лапа опередил нападавшего, ударив первым и опрокинув его на круп собственного коня. Второй попытался увернуться, резко рванул повод, полностью открыв правый бок.

— Ахс! — выдохнул Колот, почувствовав под клинком сопротивление плоти. Впереди копошились чужие ратные: кто-то на коне, крича и вздымая над головой воеводскую булаву, останавливал тронувшихся навстречу Ярополковым кметям комонных. Это было правильно, ибо непривычные к конному бою словенские или кривичские ратные только сложат головы в бою с днепровскими русами.

Что-то в воеводе было знакомым, даже синий коч и островерхий шелом с соколиным пером в навершии. «Сын Ратши Волка! Этот не отступит!» — догадался Колот, резко останавливая коня. Блуд не успевал остановить разогнавшийся отряд с тускло поблескивавшей сталью клинков над головами, Лапа прянул в сторону, разворачивая коня, чтобы пуститься в помощь своим.

С плеском, в одних рубахах, с топорами в руках, из воды выбегали ратные, становились в строй. Ратные Волчьего Хвоста стали крепко, выпустив навстречу летящему с криком комонному отряду десятка два сулиц. Ярополковы воины, ударившись о стену щитов и копий, откатились назад, чтобы снова сбиться в строй.

— Погибнем, назад надо! — Блуд не выпускал из виду мелькнувших в восходящей заре находников. Самому подумалось: «Кабы все разом, сшибли бы в реку. Эх, поспешили!» Теперь поздно, враг собрался и ощетинился. В неистраченной ярости орал на кметей Варяжко, тоже понимая, что противника больше и надо уходить в крепость. Муравейником шевелился разбуженный посад, на берегу злой ор и мат готовых к драке кметей.

Отряд, петляя между землянками и избами посада, втянулся в крепость. Привычные к ратной тревоге горожане спокойно, без лишней суеты, ещё до рассвета забрались за стены крепости, наполнив её криками детворы, блеянием и рёвом скотины, которую успели захватить. Разом стало тесно, как в избе смерда на сельской братчине.

Воеводы не вместились в светлой повалуше княжеского наместника Живобуда, спустившись в полутёмную душную клеть, поставив у входа кметя — от лишних ушей. Все в бронях, при оружии, не остывшие после утреннего сполоха, сразу принялись яростно обсуждать нападение.

— Тише, други! — перекричал всех Варяжко, видя, что порядок никто не собирается наводить. Князь, то ли в растерянности, то ли в раздумье, ушёл в глубь клети.

— Тише! — Варяжко поднял вверх руку, призывая к вниманию. — Их под стенами ещё не так много, и мы сможем прорваться и спасти князя.

— С семьями-то? Или здесь бросим? — возмутился кто-то, его тут же поддержал Блуд:

— Не дело! Их больше раза в два. Лодьи порублены, с бабами и детями не прорваться. А здесь оставить — врагу на потеху кровавую.

— Иньшая рать подойдёт, так поздно будет! — спорил Варяжко. Его не поддержали, у многих были семьи. Сторону Варяжки вдруг взял Живобуд:

— Кормы, что для вас предназначены, в лодьях были. Бертьяницы пусты, с того нам не усидеть в осаде долго.

В голосе слободского воеводы был упрёк. Беда свалилась нежданно, и от голода помирать он был не готов. Нерешительно, будто думая на ходу, подал голос Вышата Лунь:

— Кабы замятню в стане их сотворить, так под шум и князю с десятком кметей уйти можно.

— Точно! — подхватил мысль Варяжко. — Здесь провожатых найдём, нам броды покажут. Уличей дня за два проедем, а там степь и ищи-свищи!