Дмитрий Мережковский - 14 декабря Страница 59

Он больше не мог читать; письмо выпало из рук. «Зачем такое письмо в такой день?» – подумал. Сам не знал, какое в нем чувство сильнее – радость или отвращение к собственной радости. Вспомнил самую страшную из всех своих мыслей, ту, от которой в Алексеевском равелине едва не сошел с ума: любовь – подлость; любовь к живым, радость живых – измена мертвым; нет любви, нет радости, ничего нет, – только подлость и смерть – смерть честных, подлость живых.

На следующий день, 14-го июля, вечером, зашел к нему отец Петр. Так же, как тогда, в Вербное воскресение, когда Голицын отказался от причастия, он держал чашу в руках, но по тому, как держал, видно было, что она пустая.

Старался не глядеть в глаза Голицыну; был растерян и жалок. Но Голицын не пожалел его, как Рылеев. Посмотрел на него из-под очков долго, злобно и усмехнулся:

– Ну, что, отец Петр, дождались гонца? Конфирмация – декорация?

Отец Петр тоже хотел усмехнуться, но лицо его сморщилось. Он сел на стул, поднес чащу ко рту, закусил край зубами, тихо всхлипнул, потом все громче и громче; поставил чашу на стол, закрыл лицо руками и зарыдал.

«Экая баба!» – думал Голицын, продолжая смотреть на него молча, злобно.

– Ну-с, извольте рассказывать, – проговорил, когда тот немного затих.

– Не могу, мой друг. Потом когда-нибудь, а сейчас не могу…

– Могли на казнь вести, а рассказать не можете? Сейчас же, сейчас же рассказывайте! – крикнул Голицын грозно.

Отец Петр посмотрел на него испуганно, вытер глаза платком и начал рассказывать, сперва нехотя, а потом с увлечением; видимо, в рассказе находил усладу горькую.

Когда дошел до того, как сорвались и снова были повешены, побледнел, опять закрыл лицо руками и заплакал. А Голицын рассмеялся.

– Эка земелька Русь! И повесить не умеют как следует. Подлая! Подлая! Подлая!

Отец Петр вдруг перестал плакать, отнял руки от лица и взглянул на Голицына робко.

– Кто подлая?

– Россия.

– Как вы страшно говорите, князь.

– А что? За отечество обиделись? Ничего, проглотите!

Оба замолчали.

Окно камеры выходило на Неву, на запад. Солнце закатывалось, такое же красное, но менее тусклое, чем все эти дни: дымная мгла немного рассеялась. Вдали, за Невою, пылали стекла в окнах Зимнего дворца красным пламенем, как будто пожар был внутри. Красное пламя заливало и камеру. Давеча, во время рассказа, отец Петр взял чашу со стола и теперь все еще держал ее в руках. Золотая чаша в красном луче сверкала ослепительно, как второе солнце.

Голицын взглянул на нее, встал, подошел к отцу Петру, положил ему руку на плечо и проговорил все так же грозно:

– Теперь понимаете, почему я не хотел причаститься? Теперь понимаете?

– Понимаю, – прошептал отец Петр и, взглянув на него, даже в красном свете, увидел, что лицо его мертвенно-бледно.

Опять помолчали.

– Где похоронили? – спросил Голицын.

– Не знаю, – ответил отец Петр. – Никто не знает. Одни говорят – тут же, у виселицы, во рву с негашеною известью; другие – на острове Голодае, на скотском кладбище; а иные – зашили, будто, в рогожи, навязали камни, положили в лодку, отплыли на взморье и бросили в воду.

– А панихидку-то я отслужил, как же-с! – помолчав, прибавил с простодушно-лукавою усмешкою. – Нынче парад был на Сенатской площади, благодарственное молебствие за ниспровержение крамолы. Святою водою войска и площадь кропили, очищали от крови – все крови боятся – да, чай, и святою водою крови не смыть. Владыка митрополит служил со всем духовенством, соборне. Ну, а я не пошел. Матушка протопопица говорит: «Уж очень много, говорит, ты себе позволяешь, отец Петр! Смотри, как бы не налетело от архиерея по потылице». – «Ну, и пусть, говорю, пусть налетит!» Отпустил Казанскую с другими попами, а сам не пошел, облачился в черные ризы, да панихидку и отслужил по пяти рабам Божиим новопреставленным. «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, Сергея, Михаила, Петра, Павла, Кондратия, иде же праведные упокояются. Прими, Господи, в мир Твой»… Ну, да уж что говорить, – примет, небось, примет.

Вдруг поднялся во весь рост и воскликнул торжественно:

– Свидетельствуюсь Богом живым: как святые умерли. Как готовые спелые гроздья, упали на землю, но не земля их приняла, а Отец Небесный. Венцов мученических сподобились, и не отнимутся от них венцы сии во веки веков. Слава Господу Богу! Аминь.

Опять, как тогда, в Вербное воскресение, Голицын стал на колени и сказал:

– Благословите, отец Петр.

Тот поднял руку.

– Нет, чашею.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – благословил его отец Петр, касаясь чашею лба, груди и плеч; потом дал поцеловать ее. Когда Голицын приложил к ней губы, красно-кровавый луч солнца упал на золотое дно, и, казалось, что чаша наполнилась кровью.

Отец Петр молча обнял его и хотел выйти.

– Постойте, – сказал Голицын, расстегнул ворот рубахи, пошарил за пазухой, вынул пачку листков и отдал ему.

– Что это? – спросил отец Петр.

– Записки Муравьева, «Завещание России». Велел вам отдать. Сохраните?

– Сохраню.

Еще раз обнял его и вышел из камеры.

Голицын долго сидел, не двигаясь, не чувствуя, как слезы текли по лицу его, и смотрел на заходящее солнце – небесную чашу, полную кровью. Потом опустил глаза и увидел на столе Маринькино письмо. Теперь уже знал, зачем такое письмо в такой день.

Вспомнил слова Муравьева: «Поцелуйте от меня Мариньку!» Взял письмо и поцеловал, прошептал:

– Маринька… маменька!

Вспомнил, как после свидания с нею в саду Алексеевского равелина целовал землю. «Земля, земля, Матерь Пречистая!» И как Муравьев, в последнюю минуту перед виселицей, тоже целовал землю. Вспомнил предсмертный шепот его сквозь щель стены: «Не погибнет Россия, – спасет Христос и еще Кто-то». Тогда не знал. Кто, – теперь уже знал

Радость, подобная ужасу, пронзила сердце его, как молния: Россию спасет Мать.

Примечания

1

Лабзин, Александр Фёдорович (1766–1825) – переводчик, издатель журнала Сионский вестник

2

Самая прекрасная любовь —

Та которая начинается и кончается в один день (франц.)

3

Мари, где же ты, дитя моё (франц.)

4

Осёл Константин (франц.)

5

Это первый долг, который я плачу природе (франц.)

6

Пятнадцать дней играют Российской короной, перебрасывая её как мячик один другому (франц.)

7

Бедняга! Я становлюсь прозрачным! (франц.)

8

Аромат Двора (франц.)

9

Св. Николай был архиепископом Мирликийским

10

В нем много от прапорщика и мало от Петра Великого (франц.)

11

малиновом (франц. amarante)

12

Байярд, Пьер дю Террайль (1476–1524) – известный французский полководец, «Рыцарь без страха и упрека»

13

Мужайтесь, ваше величество, мужайтесь! (франц.)

14

т. е. масонов (от франц. macon – каменщик)

15

Мария и Марфа – сестры, которых посетил Христос. Марфа готовила угощение, а Мария слушала Христа (Евангелие от Луки, X, 38–42)

16

от франц. puce – блоха

17

с этим вопросом обратился Христос к Иуде (Евангелие от Луки, XXII, 48)

18

в виде виноградных гроздьев (франц.)

19

от франц. jeu de hazard – азартная игра

20

этот очаровательный повеса (франц.)

21

Фонтенель, Бернар (1657–1757) – французский литератор и ученый

22

Я считаю вас очень приятной женщиной, сударыня (франц.)

23

от франц. dejénerer – приходить в упадок

24

общество (франц. societé)

25

Весь в вашем распоряжении, мадемуазель (франц.)

26

Маремьяна-старица за весь мир печалится

27

Иверская икона Божьей Матери находилась в надвратной церкви Иверских ворот Китай-города

28

Евангелие от Иоанна, XVI, 21

29

Евангелие от Иоанна, XVI, 22

30

Плохо дело, ваше величество, (франц.)

31

Хотите застрелить Михаила? (франц.)

32

Очень хочу, но где же он? (франц.)

33

лица, прислуживающие архиерею во время церковной службы

34

квадратный плат с изображением креста

35

обращение к митрополиту – «ваше высокопреосвященство» или «владыка»