Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость Страница 59

А где же мои фотографии? О Господи! Совсем вылетело из головы!

- Ты не представлять себе de ce qui se pass;, mon pauvre idiot! – звучит в ушах ее вкрадчи-вый голосок. Но все же Симона пыталась как-то определить нашу жизнь apr;s la guerre. Не смешно ли: меня она видела стоящим за стойкой в кондитерской, в наглаженной белой куртке, нарезающим пирог. А толпы немцев отрабатывают барщину в угольных шахтах. Я же …. Да, Симона умела описывать мое будущее яркими красками.

Вдруг меня прошибает холодный пот при воспоминании о моем складе в Фельдафинге: бес-численные записи и фотографии, которые я там спрятал. Их может кто-нибудь обнаружить! Меня внезапно осеняет, кто мог арестовать Симону. Если СД приложило к этому руку, а не только флотская контрразведка, то пиши пропало! От охватившего меня ужаса я цепенею.

Хранящиеся на моем чердаке два чемодана, в которые я годами складывал все, что думал бу-дет крайне важно для будущей книги, это настоящая бомба. Но только не отчаиваться! Если рассмотреть ситуацию более подробно, то все что в этих чемоданах – это совершенно секрет-ные материалы – некоторые даже слишком взрывоопасные. А уж в глазах этих чокнутых слу-жак из цензуры в Берлине, конечно же, каждый листок бумаги и каждая фотография вне вся-ких сомнений взрывоопасны! Если бы эти задницы только знали, что за груз спрятан на чердаке в Фельдафинге!

Боже мой! Только не отчаиваться! Но как? Как я могу теперь попасть в Фельдафинг? А под каким предлогом могу еще раз выехать в Мюнхен? Если они спустят своих ищеек, то те уж след не упустят.

Никак не могу сосредоточиться. Счастье, что вообще еще способен мыслить! Если Симона арестована, то ей так или иначе пришьют шпионаж. А что же еще? А мне значит – соучастие в шпионаже. Нужно держать ушки на макушке, чтобы избежать этой мясорубки. Если же еще всплывет, что Симона дважды со мной была в Германии – тогда все, каюк! Мы тогда, наверное, с ней спятили – просто спятили!

И в Фельдафинге тикает часовая мина и неясно только одно: сумеет кто-нибудь остановить эти часы или нет. Если же эти свиньи доберутся до моей комнатушки и начнут искать, то они доберутся и до люка ведущего на чердак. И как только они это сделают, то уж никаких сомне-ний – шансов спастись у меня не будет никаких. Так всегда6 посеявши ветер – пожнешь бурю. А в моем случае – целую лавину.

Проклятье! Знать бы об этом раньше! Кому можно позвонить в Мюнхен или Фельдафинг и попросить как можно скорее забрать два старых чемодана? Как с наименьшим риском обтяпать это дельце? Может быть Рут, из Туцинга? Нет, мы же с ней расстались навсегда. Она слишком изыскана, слишком чувствительна, слишком непрактична и очень нервная. На двух других мо-их подружек из-за их общеизвестной тупости рассчитывать в этом деле не приходится: м надо сначала все досконально и не менее трех раз повторяя, все объяснить.

Но есть же еще Хельга! Счастье, что она не осталась в Фельдафинге, в своем доме в Мюнхе-не. Я наизусть помню номер ее телефона: 3-25-58. сумасшествие какое-то: я едва знаю Хельгу, и в тоже время она единственная, кому я доверяю, она быстра и понятлива.

После недолгих размышлений прихожу к выводу, что Хельга – самая безопасная моя гавань: в течение многих лет она была секретаршей в каком-то большом страховом бюро – и ее не уди-вит, если я, безо всяких объяснений, попрошу забрать с моего чердака два старых чемодана с бумажным хламом и сохранить их у себя в доме. Она ориентируется в моей комнатушке и даже имеет ключ от квартиры. Как подняться наверх ей также известно: ключ от чердачного люка висит в прихожей на стене, за большой керамической чашей.

В принципе, если скоро нас не откопают, то о будущем можно не беспокоиться. Чушь какая-то: здесь я словно в подлодке. Как тогда, когда команде нашей подлодки удалось чудом ус-кользнуть из окружения – просто потому, что на борту был Я: Я – неуязвим, и очевидно, судьба приложила к этому руку, т.к. мне обычно удавалось выскочить из дерьма целым и невредимым, а значит и окружающие меня люди имели шанс уцелеть.

Масленка нигде не видно. Может быть, сидит, скрючившись где-нибудь в углу за спинами толпящихся людей. Сидит, охватив голову руками, и тупо смотрит в пол: а вместо лица лишь блеклое пятно под темным козырьком фуражки. Довольно нелепо: у всех присутствующих фу-ражки на голове. У меня тоже.

Вдруг из-за угла, где столпились дамы, доносится визг. Что там стряслось? Какая-то тол-стушка взяла на себя роль проповедника и вновь воцарилась тишина.

Кажется, здесь нет даже аптечки. Если наше пребывание здесь затянется, то потребуется до-вольно много успокаивающих средств.

Время тянется бесконечно! Сказала бы моя бабушка. Кручу часы и так и сяк, чтобы разгля-деть стрелки: ага, уже прошло два часа. Секундную стрелку не разглядеть – она тонкая, как паутинка.

Как-то сейчас дела у Старика? Наверное, здорово прихватило – несмотря на симпатичный Железный Крест. Сможет ли он теперь выпутаться из создавшегося затруднительного положе-ния? Архитекторша – это уж чересчур!

Вот черт! На этот раз опасность пришла не от Томми, а с другой стороны. И не сыграет ли свою роль этот «довесок» – кто знает? «Довесок» – так назвал Старик фугасы, которые эсмин-цы конвоя сбрасывали на наши головы и они почти с первого залпа легли тогда чертовски точ-но, почти рядом с бортом. Могу надеяться лишь на то, что Старик не сдрейфит, если его нач-нут спрашивать о Симоне во флотилии.

Прошло уже почти четыре часа. Сколько еще времени продлится это заключение? имею-щийся опыт не помогает.

Чтобы хоть кК-то отвлечься от грустного, представляю, как выглядит снаружи наше убежи-ще: лисья нора, загроможденная бетонными обломками, хаотично лежащими друг на друге и торчащими повсюду крюки и копья разорванной арматуры. А вокруг куски и глыбы бетона и кирпича, вперемешку со щебнем и пылью – настоящая гора строительного мусора.

В эту минуту снаружи доносится шум: скобление, скрежет, царапанье, а затем удары молота. Шум становится сильнее, затем ослабевает и опять усиливается. Никаких сомнений: к нам про-биваются спасатели. Пробьются ли? Уже слышны голоса!

Один из высоких чинов пробивается к двери, стучит в нее изо всех сил ножкой от сло-манной табуретки. Мощный звук ударов металла о металл разносится по нашей норе.

Вдруг снаружи доносится громыхающий скрежет – видно расчищают подход к двери. А вот ясно слышны голоса: отдают приказы, очевидно.

Все молчим. А тот визг, что я слышал до этого? Не значил ли он… да, скорее всего так и есть, он означал, что дверь нашего убежища пробовали долбить. Теперь же у двери видна щель, через которую пробивается полоска дневного света.

- Осторожнее, черт вас возьми! – раздается громкий крик. – Этот обломок может рухнуть на ваши задницы!

Я и окружающие меня люди стоим, словно столбы, боясь спугнуть удачу. Ну, что, съели? Хочется кричать во все горло, но я лучше помолчу.

Полоса света у двери становится шире. Вновь доносится скрежет и дробь, будто бьют в ли-тавры. И тут же: «Начинайте здесь! Давайте же!» Скрежет и стук усиливаются. Наверное, бьют ломом или двумя сразу. Они добрались до нас! Добрались!

Глубоко вздыхаю и тут же захожусь от кашля: в воздухе полно пыли. Кашель бьет не пере-ставая. А затем события несутся с огромной скоростью: дверь открыта почти на три четверти, какой-то солдат, спотыкаясь на обломках кирпичей пробирается к нам, а с ним столб пыли и грязи. Затем еще солдат и еще один.

Солдаты спрашивают нас: «Все живы? Все в порядке?» – «Да, все отлично!» – «Отлично!». А затем еле верю ушам: «После Вас, господин майор!»

Свербит у него в заднице, наверное, у этого господина майора! – хочу крикнуть на весь под-вал. Кто-то толкает меня в бок, да так, что чуть не падаю на грязный пол – еще один майор, едва переставляя ноги, чопорно вышагивает к выходу.

Едва удерживаюсь на ногах, карабкаясь по осыпающейся щебенке, и вдруг падаю на колени. Это и понятно: так и надо, коленопреклоненно благодарить своего ангела-хранителя! Совер-шенно невероятно, что нас так быстро нашли и откопали.

Приходится карабкаться по торчащим тут и там глыбам из остатков стен и бетонных пере-крытий. Они лежат в беспорядке нагроможденные друг на друга, словно детские кубики. Об-ломки причудливо окрашены: в розовый, красный, оранжевый цвета – цвета ужаса. Не отвле-каться! Каждый из них легко раздавит тебя как муху!

Шинель грязная, брюки тоже. Туфли запорошены пылью. Масленок тоже весь покрыт пы-лью. Он выглядит здорово разозленным. Для него это уже слишком: почти фронтовое впечат-ление!

Тут впервые вижу несколько озорных девчонок, которые находились в глубине убежища. Они все перемазаны с ног до головы, но звонко хохочут.

- Осторожнее, господин лейтенант! – звонко кричит одна из них, когда я спотыкаюсь на ка-ком-то обломке. Группа солдат, человек в тридцать с лопатами, кирками и ломами – вижу даже установленные тали – разбирают завалы. Солдаты потные, тяжело дышат. Проходя мимо двоих из них, пожимаю им руки: Спасибо, парни, вы все хорошо сделали!