Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО Страница 59

Механикой уничтожения Михоэлса Сталин не интересовался, в такие подробности он не вникал, полагаясь на поднаторевших в этом ремесле лубянских умельцев. Ему достаточно было произнести одно слово: «ликвидировать». Все остальное было делом искусных исполнителей[11]

На Лубянке решили провести операцию вне Москвы. С точки зрения убийц, осуществить это в Москве было трудно и рискованно. Сталин явно возжелал потайного убийства, загримированного под несчастный случай. В Москве Михоэлс крайне редко оставался один, он всегда был на людях или с кем-то из тех, кто его сопровождал. Любое появление непредвиденных, непривычных людей или событий могло вызвать у него подозрения и сорвать операцию. А сорвать – значит не выполнить личное указание Сталина. К тому же, – посвящать в замысел кого бы то ни было, кроме самого узкого круга лиц, было совершенно исключено.

Обстоятельства, однако, складывались для убийц вполне благоприятно. Среди множества общественных должностей Михоэлса была и такая: член Комитета по Сталинским премиям в области искусства и литературы при Совете министров СССР и председатель его театральной секции. В задачу секции входил отбор и просмотр выдвинутых на соискание премии спектаклей, а затем представление имеющихся отзывов на пленарном заседании комитета. По установившемуся порядку каждый член секции вместе с экспертом-консультантом должен был лично просмотреть хотя бы один спектакль, попавший в финальную номинацию.

На этот раз, наряду со спектаклями московских театров, в шорт-лист попали и спектакли двух не московских: ленинградского и минского. Председатель секции обычно смотрел только московские, но главе всего комитета – сталинскому любимцу и генеральному секретарю Союза писателей Александру Фадееву – какой-то компетентный товарищ, видимо, подсказал, что товарищ Сталин придает большое значение завершающей стадии отбора и целиком полагается на суждение такого авторитета, каким является товарищ Михоэлс. Нет ни малейшего сомнения в том, что Фадеев не был посвящен в потайной заговор и воспринял рекомендацию как нечто вполне естественное, как свидетельство высокой требовательности самого Сталина к уровню произведсний, отмечаемых премией его имени, и еще как акт личного доверия к великому артисту и режиссеру.

Михоэлс был человеком редкой исполнительности и дисциплинированности. К тому же – вакханалия вокруг ЕАК, зыбкость его положения, интриги, которые не могли оставаться для него незаметными, – все это лишало его возможности отказаться от возложенного на него якобы «Самим» поручения. Он склонялся к тому, чтобы поехать в Ленинград. Это же ему посоветовал и близкий друг – художник Еврейского театра Александр Тышлер. Но ленинградский вариант – это можно утверждать на основании совокупности имеющихся свидетельств и документов – устраивал Лубянку меньше, чем минский: круг друзей и знакомых Михоэлса был там ничуть не уже, чем в Москве.

Предполагалось сначала, что вместе с Михоэлсом в качестве «эксперта» поедет театральный критик Юрий Головащенко, но вдруг его поменяли на Владимира Голубова (тоже еврея)., писавшего под псевдонимом «В. Потапов» Он работал ответственным секретарем журнала «Театр». Его перу принадлежит одна из самых восторженных рецензий на спектакль «Фрейлехс», для которого – он поистине не жалел эпитетов: «блистательный», «сверкающий' «мудрый»… Именно Голубов неожиданно стал настаивать на поездке в Минск.

Решение об этой поздке было принято комитетом 22 декабря 1947 года, но, вопреки многолетней традиции, в нем не содержится никаких данных о том, кто же в Минск должен поехать. Стало быть, персональный вопрос еще не был решен. Возможно, Сталин продолжал колебаться. Но скорее всего «колебания" были у тех, кто должен был осуществить его поручение: отрабатывался механизм "операции» и состав участников так что доложить Сталину о полной готовности они пока не могли. Поэтому Комитет по Сталинским премиям, а точнее тот, кто занимался выдачей командировок, – помощник председателя, он же ответственный секретарь, – не получил пока надлежащих инструкций.

Шли последние дни сорок седьмого года. Новый, сорок восьмой, Михоэлс с женой встречали у заведующего музыкальным oтделом Всесоюзного радикомитета Моисея Гринберга. Сохранились воспоминания об этом вечере, но в них нет и намека на то, что Михоэлс обмолвился хотя бы словом про предстоящую ему поездку в Минск. Секрета в этом не было и быть не могло – значит, в точности он о ней еще не знал. Это косвенно подтверждается и сохранившимся командировочным удостоверением: на машинке отпечатаны город, куда предстоит отправится члену комитета (Минск), и дата постановления (то есть приказа по комитету) об этой командировке (22 декабря). Фамилия же Михоэлса вписана от руки, и конечный срок командировки (10 января) исправлен тоже от руки: 20 января. Дата выдачи командировочного удостоверения: 2 января 1948 года.

Таким образом, хронология событий выстраивается следующим образом: окончательное решение было принято Сталиным в последних числах декабря; 2 января Михоэлсу было объявлено, что высокая миссия «принимать белорусский спектакль» поручена ему; поскольку выехать сразу он не мог, а исполнители «операции» должны были иметь резервное время на случай непредвиденных обстоятельств, срок командировки был продлен. Командировочное удостоверение подписал помощник Фадеева – Игорь Нежный, который совмещал эту работу с обязанностью директора-распорядителя Художественного театра: оба здания – и театра, и комитета – находились по соседству.

Игорь Нежный будет арестован через несколько часов после того, как Сталин испустит последний вздох. Одновременно арестуют и множество людей, заранее занесенных в список подлежащих аресту на «день Икс», к трагедии, о которой мы повествуем, никакого отношения не имевших. Про большинство из них уже давно известно, что это были секретные сотрудники Лубянки для особых поручений. В принадлежности Игоря Нежного к той же категории мало кто сомневался, но не было несомненных данных, которые позволили бы это категорически утверждать. Недавно Нежный был дешифрован, и сведения о его принадлежности к сексотам появились в печати: он тайно служил Лубянке с 1937 года под псевдонимом «Чайковский».

Разумеется, несмотря на этот его высокий потайной статус, ни сам Нежный, ни его шеф Александр Фадеев не могли знать ничего о подробностях готовившейся операции. Задание отправить в Минск именно Михоэлса имело вполне пристойное и не вызывающее никаких подозрений обоснование: именно белорусскому спектаклю придается столь большое политическое значение, что дать ему объективную оценку может только такой безусловный авторитет, как сам руководитель театральной секции комитета. Против этого аргумента возразить бы не смог никто…

«Выехать сразу Михоэлс не мог», – написано выше. Это и так, и не так. Он действительно был обременен множеством обязанностей, к тому же только что, поранив руку, попросил ему сделать противостолбнячный укол, после которого всегда известное время лихорадит и вообще организм ощущает некоторый дискомфорт. Но, человек долга, он и в этом случае, преодолев недомогание и отложив прочие дела, тут же выехал бы в Минск – достаточно было ему сказать: «выезжайте срочно». Однако «тормознул» не он, а те товарищи, которые поручили Нежному задержать Михоэлса «по техническим причинам».

Дело в том, что произошел непредвиденный сбой. Вместе с Михоэлсом вдруг вызвались поехать в Минск Перец Маркиш и его жена Эстер. В Минске жил их друг – Герой Советского Союза, генерал-полковник Сергей Трофименко, командовавший тогда Белорусским военным округом. Маркиши познакомились с семьей генерала в эвакуации, в Ташкенте, потом с ними познакомился и Михоэлс, дружеская связь оказалась прочной. Воспользовавшись поездкой Михоэлса, Маркиши хотели вместе с ним побывать в этом гостеприимном кругу[12].

Такой эскорт, однако, совсем не входил в планы организаторов операции. Эстер Маркиш, вдова поэта, пишет в своих воспоминаниях: «Буквально за несколько часов до отъезда Маркиш вынужден был отказаться от поездки: необходимо было вычитать корректуру книги». Вряд ли есть сомнения в том, что корректуру, вычитать которую надо было почему-то с молниеносной быстротой (ведь поездка к минским друзьям могла занять всего два-три дня), Маркишу просто подсунули. Ицику Феферу (то есть сексоту «Зорину»), при его руководящем положении в ЕАК, ничего не стоило это сделать, поскольку книга выходила в издательстве «Дер Эмес». подчиненном ЕАК. Тайное убийство Маркиша тогда не планировалось – всему свое время, – а присутствие осторожного и наблюдательного свидетеля могло бы сорвать всю операцию.

Сопровождавшего Михоэлса – Владимира Голубова – формально отправляли для того, чтобы тот подготовил рецензии на спектакль для своего журнала и для газеты «Советское искусство». Но, конечно, выбор Голубова определялся не этим. Он тоже был секретным сотрудником-осведомителем Лубянки и, таким образом, мог следить за каждым шагом Михоэлса, более того – исполняя получаемые указания, корректировать эти шаги, тем более что сам был родом из Минска и имел там обширные связи.