Виктория Холт - Исповедь королевы Страница 59

Всю ночь я боролась, чтобы произвести на свет своего ребенка… а кроме того, боролась и за свою жизнь. Наконец в половине двенадцатого утра девятнадцатого декабря мой ребенок появился на свет.

Я лежала на спине в полном изнеможении. Но мне очень хотелось узнать, кого я родила: мальчика или девочку. Я взглянула на принцессу, сидевшую около моей кровати. Она покачала головой. Это был условный сигнал.

Девочка! Я почувствовала болезненное разочарование… и вдруг начала задыхаться.

Я видела лица вокруг меня… целое море лиц! Лица принцессы де Ламбаль, акушера, короля…

Кто-то закричал:

— Боже мой, дайте же ей дышать! Ради Бога, выйдите все отсюда… чтобы она могла дышать!

Я потеряла сознание.

Потом от мадам Кампан я узнала, что произошло после этого. Ни одной из женщин не удалось пройти сквозь толпу, чтобы принести горячей воды. Мне был крайне необходим воздух, и все доктора признавали, что я была на грани смерти от удушья.

— Освободите комнату! — закричал акушер.

Но люди отказались двинуться с места. Они пришли посмотреть спектакль, а он еще не закончился.

— Откройте окна! Ради Бога, откройте окна!

Но окна по всей их длине были заклеены полосками бумаги, и надо было затратить несколько часов, чтобы снять ее и открыть окна.

В жизни моего мужа бывали моменты, когда он был настоящим королем среди обычных людей, и это был один из таких моментов. Он пробился через толпу и с силой, какую никто не мог бы предположить в одном человеке, рывком распахнул окна. Холодный свежий воздух хлынул в комнату.

Акушер сказал хирургу, что мне нужно немедленно пустить кровь, пусть даже без горячей воды, раз ее невозможно достать. Мне тут же сделали разрез на ноге. Впоследствии мадам Кампан рассказала мне, что, как только кровь хлынула наружу, я открыла глаза, и все поняли, что моя жизнь спасена.

Бедная Ламбаль, как и следовало ожидать, упала в обморок, и ее пришлось вынести из спальни. Король приказал, чтобы все зрители немедленно освободили помещение. Но даже после этого некоторые из них не захотели уходить. Тогда valets de chambres[86] и пажам пришлось хватать их за воротники и выталкивать наружу.

Но главное — я была жива! Я родила ребенка, хотя это и была дочь.

Когда я начала осознавать, что происходит вокруг, то увидела, что на мою ногу наложена повязка, и поэтому спросила, зачем это сделали.

Король подошел к моей кровати и рассказал мне о том, что случилось. Все вокруг плакали и обнимали друг друга.

— Они радуются, что ты пришла в себя. Мы боялись… — сказал он, но так и не смог договорить до конца. После паузы он прибавил: — Этого никогда больше не случится! Клянусь!

— Ребенок… — попросила я.

Король кивнул. Девочку принесли и положили мне на руки. И с той самой минуты, как увидела, я полюбила ее и уже никогда не переставала любить.

Мое счастье было полным.

— Бедная малышка! — сказала я ей. — Может быть, ты — не то, что мы желали, но от этого ты нисколько не менее дорога мне. Мой сын был бы скорее собственностью государства. А ты будешь только моей! Вся моя забота будет предназначаться одной тебе. Ты разделишь со мной все мое счастье и будешь моим утешением в беде.

Я назвала ее в честь моей матушки — Мария Тереза Шарлотта. Но при дворе она с самого начала была известна как Королевская Мадам.

Повсюду были разосланы курьеры с донесениями. Мой муж сразу же собственноручно написал письмо в Вену. По всему Парижу проходили празднества с процессиями и кострами, которые так ярко освещали небо, что всю ночь было светло как днем. Звуки фейерверка и ружейного салюта заполняли дворец.

Все шло хорошо, если не считать тяжелых родов, когда мне совершенно нечем было дышать в переполненной комнате. Вокруг дворца собрался народ, чтобы узнать, как я себя чувствую. Об этом ежедневно выпускались сводки. Я ощущала себя невероятно счастливой. У меня был ребенок, и люди так интересовались моим состоянием, что постоянно требовали сообщать им известия о моем здоровье. Король был в экстазе и тоже чувствовал себя счастливым оттого, что стал отцом! Он постоянно заходил в детскую, чтобы взглянуть на свою дочь и полюбоваться ею.

— Какая она милая! — беспрестанно повторял он шепотом. — Посмотрите на эти пальчики!.. У нее даже есть ноготки, десять ноготков, и они безупречны! Безупречны!

Я смеялась над ним, хотя чувствовала в точности то же самое, что и он. Мне тоже все время хотелось смотреть на нее, любоваться ею. Моя дочь, моя собственная дочь!

Мы были молоды. У нас будет еще много детей. Следующим будет дофин — я была уверена в этом.

Нужно было отпраздновать появление на свет Королевской Мадам.

Несколько дней спустя после рождения моего ребенка произошел странный случай. Во дворец пришел cure[87] прихода Мадлен де ля Сите и попросил о встрече с мсье Кампаном. Оставшись с мсье Кампаном наедине, кюре достал коробочку, которую, как он сказал, ему вручили в исповедальне, так что он не знал имени человека, который дал ее ему. В коробочке лежало кольцо, которое, как гласила исповедь, было украдено у меня, чтобы использовать его в колдовских чарах, направленных на то, чтобы у меня никогда не было детей.

Мсье Кампан принес мне его, и я узнала в нем кольцо, которое потеряла семь лет тому назад.

— Мы постараемся узнать, кто это сделал, — сказал мсье Кампан.

— О, пусть их! Ведь кольцо теперь у меня, а значит, их колдовство будет безуспешным. Я не боюсь их.

— Мадам, неужели вы не желаете узнать, кто этот ваш тайный враг?

Я покачала головой:

— Мне приятнее не знать, кто так сильно ненавидит меня.

Я заметила, что мсье Кампан не был согласен с этим, и подумала, что нам все же следовало попытаться обнаружить наших врагов. Однако моя нелюбовь к неприятностям взяла верх, и я распорядилась, чтобы об этом случае забыли.

Возможно, это была еще одна моя ошибка. Быть может, если бы я провела расследование, которое, по мнению мсье Кампана, было необходимо, я обнаружила бы, что мои враги живут рядом со мной.

Вскоре я забыла о кольце. Было столько всяких забавных событий, которые гораздо больше занимали меня! Мы с королем должны были поехать в Париж, где мне предстояло совершить обряд очистительной молитвы родильницы. В тот день сто бедных девушек должны были выйти замуж, и всем им я дала приданое. Когда я приехала в церковь, они уже собрались там. У всех у них волосы были завиты и выглядели крайне неестественно. Они были обвенчаны в соборе Парижской богоматери. Мы прибыли туда в карете короля. Впереди нас ехали трубачи и возвещали о нашем приближении. Нас сопровождали двадцать четыре лакея в сверкающих королевских ливреях и шесть пажей, ехавших верхом. К двери кареты подошел prevot[88] и произнес речь, на которую король ответил.

Процессия двинулась в путь по улицам Парижа. На улице Сент-Оноре, на балконе, Роза Бертен выстроила в ряд своих помощниц и сама встала во главе их. Все они сделали нам изящные реверансы, когда мы проезжали мимо. Из собора Парижской богоматери мы направились в Сент-Женевьев и на площадь Людовика XV. Хотя многие люди вышли на улицу, чтобы посмотреть на нас, мы почти не слышали приветствий.

Я была в смущении. Что им было нужно? Для них устроили фейерверк, буфеты с холодным мясом и вином. Были освобождены некоторые заключенные. Невестам мы дали приданое. Я родила первого из так называемых «детей Франции». Чего же им не хватало? Почему они оказывали нам такой холодный прием? Откуда эти угрюмые взгляды?

Когда мы вернулись во дворец, я позвала Мерси и рассказала ему о приеме, который нам оказали.

Он кивнул с серьезным видом. Разумеется, он уже знал об этом.

Мерси сказал:

— Они наслышаны о вашей любви к роскоши и удовольствиям. О вас ходило множество скандальных историй. Не проходило ни одного дня, чтобы не появлялась новая песенка или стишок. Причина этого — ваше легкомыслие, ваша расточительность. Сейчас — военное время, а вы думаете только о своих развлечениях. Вот почему люди настроены против вас.

Я была обижена и немного испугана. Так тревожно было ехать по этим улицам, заполненным молчаливой толпой!

— Я стану другой! — твердо пообещала я. — Оставлю все эти развлечения, которые подрывают мою репутацию. Ведь я теперь мать…

Я говорила искренне и действительно хотела этого.

Матушка написала мне из Вены, что она счастлива, что я благополучно перенесла роды и что моя дочь здорова.

«Но у вас должен быть дофин! — писала она. — Нам нужен дофин, наследник престола!»

Трагическое известие из Вены

Я должен признаться Вашему Величеству, что граф де Ферсен был так хорошо принят королевой, что это обидело некоторых людей. Должен заметить, что это наводит меня на мысль о том, что у нее есть склонность к нему. Я видел слишком ясные признаки этого, чтобы у меня могли остаться какие-либо сомнения по этому поводу. Поведение молодого графа де Ферсена в этих обстоятельствах можно назвать восхитительным по скромности и сдержанности, в особенности если принять во внимание его решение уехать в Америку.