Василий Седугин - Владимир Мономах Страница 6

В день свадьбы Владимир встал со странным ощущением, будто не он, а кто-то другой одевается, завтракает, говорит с кем-то, ходит по дворцу, а он наблюдает за ним со стороны. Эта раздвоенность какое-то время забавляла его, а потом пришло равнодушие. Ему было безразлично происходящее вокруг него, он стал желать, чтобы быстрее все это закончилось.

Его обрядили, поставили посреди горницы. Вошел боярин, громко сказал:

– Государь, проси милости у Бога, время идти тебе к своему делу.

Они пошли в гридницу, где на уложенной мехами скамейке сидела невеста. Владимир опустился рядом. Что-то говорил священник, чем-то занимались с невестой женщины, он не понимал и не вникал. Запомнил только, как подскочил в вывернутой шубе ряженый, стал приплясывать и приговаривать:

– Желаем вам, князь и княгиня, иметь столько детей, сколько в моей шубе шерстей!

Их благословили родители, причем Гиту благословляли посаженые отец и мать, и процессия вышла на улицу. Там их ждали красочные возки, один для жениха, другой для невесты. Возки были устланы коврами, под дугою подвешены лисьи и волчьи хвосты, на седалища положены бархатные подушки.

Ехать было недалеко. Возле собора Святой Софии возки остановились, и по уложенной цветной материи жених и невеста направились к алтарю.

Когда венчал священник, Владимир впервые взглянул на Гиту и поразился ее спокойствию. Он был накануне душевного помрачения, а ее будто ничто не волновало, и это вызвало в нем волну раздражения. Тоже мне цаца выискалась!

При выходе из собора окружающие бросали в молодоженов семенами конопли и льна, желали счастья. Поезд вновь вернулся во дворец, и началось свадебное веселье. Присутствующие кричали, пели, громко играла музыка. По требованию разгоряченных людей он вставал и целовал Гиту в сухие, холодные губы, а в голове крутилась одна и та же мысль: «Скорее бы уж все кончилось…»

Дружкой был Олег. Он суетился, подкладывая молодоженам разную вкусную еду, но они, согласно обычаю, не имели права даже что-то отведать. Наконец Олег убрал лебедя и поставил жареную курицу, которую завернул в скатерть и подал жениху, а потом обратился к отцу и матери Мономаха:

– Благословите вести молодых опочивать.

Всеволод ответил:

– Благослови Бог!

Их повели в опочивальню. Там стояла широкая кровать с наложенными на ней перинами, пышными подушками; помещение было увешано дорогими мехами, пол устлан коврами, возле брачного ложа была поставлена кадушка с пшеницей и зажженными свечами. Пожелав спокойной ночи, все вышли.

Владимир сел на скамеечку, поглядел на Гиту. Она стояла посреди горницы по-прежнему спокойная, будто и не ее касался весь этот обряд, не она выходила замуж, не она связывала свою жизнь, свою судьбу с его жизнью и судьбой, и это породило в нем новую волну раздражения. Он собирался в первую брачную ночь быть с ней по возможности ласковым и нежным, но вместо этого вдруг вспомнил про старинный обряд разувания, дошедший со времен язычества и постепенно забывавшийся. Ему вдруг захотелось унизить ее и показать свою власть над ней.

И он вытянул ноги и приказал грубо:

– Снимай с мужа сапоги!

IV

Вскоре после свадьбы великий князь Святослав вызвал к себе Олега и Мономаха, усадил с собой за стол, стал угощать едой и питьем, говорил ласково:

– Выросли вы незаметно, Владимир вон семьей обзавелся. Старые старятся, молодые растут! Но это присказка, сказка будет впереди. Надумал я большое дело, которое потребует вашего участия. Нет мне большей веры никому, кроме вас! Оба вы честные люди и смелые воины, вы будете моей правой рукой.

Быстрым взглядом оглядев их, продолжал:

– Годы у вас почти одинаковые, Олег немного постарше тебя, Владимир. Но не на много. Так что легко будет вам понять друг друга, легче принимать решения.

– В чем дело, отец? – не вытерпел непоседливый Олег.

– В поход собираюсь отправить вас. Во главе большого войска думаю поставить, чтобы вернулись вы с победой и славой.

– И куда мы должны идти?

– Вот это главный вопрос – куда и против кого! – внезапно развеселился великий князь и неожиданно стукнул кулаком по столу. – Проучить надо некоторых правителей, чтобы они уважительнее относились к Руси, не принимали у себя разных проходимцев, не пригревали под своим крылышком врагов нашей родины!

– Значит – поход на запад? – догадался Мономах.

– Да, да, против чешского короля Врастислава, во владениях которого долгое время обретался изменник Изяслав. Вместе с вами пойдет польское войско. У поляков свои счеты с Чехией, они будут нашими надежными союзниками.

– И с ними есть договоренность? – спросил Олег.

– Разумеется. Все лето шли переговоры. Польский король начал их, потому что война эта выгодна в первую очередь ему. Ну и нам тоже в определенной мере…

Скрывал Святослав, что имел свои личные интересы в этом походе. Прошли годы, и забылась его победа на реке Снови, когда он с тремя тысячами разбил двенадцатитысячное войско половцев. Молва о нем тогда разнеслась по всей Руси. Вот ему и сейчас хотелось увенчать себя новыми победами, но уже в западных странах. Однако годы ушли, возглавить войско стало не по силам. Мономах и Олег должны были добыть славу и честь великому князю, показать мудрость и силу правителя.

– Отец, мы с Мономахом справимся! – горячо проговорил Олег.

– Не сомневаюсь, сын. Только мне надо определиться, кого из вас поставить старшим…

– Чего ж тут думать! У кого больше лет, тот и старший! – весело ответил Олег.

– Так-то оно так. Но я тут прикидывал в уме… Ты, Олег, пылок, безумно храбр, и это хорошо. Можешь выиграть битву, но не способен продумать весь ход боевых действий на месяцы вперед…

– Что-то я не пойму тебя, отец…

– Я веду разговор к тому, чтобы поставить во главе войска человека, устремленного в будущее, предвидящего все трудности и сложности похода. Иначе противник может переиграть, запутать, завести в ловушку и разгромить.

– Я, по-твоему, не обладаю такими качествами?

– Ты живешь сегодняшним днем, текущими заботами. Ты такой, и ничего с этим не поделаешь. Поэтому я решил поставить во главе войска Мономаха.

Олег опустил голову. Он не скрывал, что огорчен решением отца, но, подумав, нашел в себе силы сказать:

– Пусть будет так. Наверно, ты прав, отец. Я обещаю, что буду неукоснительно выполнять все приказы и распоряжения моего двоюродного брата.

Сказав это, Олег встал и удалился. Глядя ему вслед, Святослав проговорил:

– Самолюбив! Но, наверно, каждый на его месте был бы недоволен. Ничего, перемелется – мука будет. Главное, чтобы дело не пострадало. Поэтому своего решения я не изменю.

Они просидели долго, обсуждая, каких князей необходимо привлечь к походу, каков будет обоз, что брать из продовольствия и снаряжения.

Когда Мономах сказал Гите о предстоящем походе, по ее лицу пробежала тень. Задумавшись, она произнесла:

– Я опасаюсь походов. Боюсь с тех пор, когда отец допустил ошибку перед битвой под Гастингсом. Только что он выиграл сражение. Разгромил норвежского конунга Гарольда Смелого. Это случилось на севере страны. И тут пришло известие о высадке норманнов на юге. Высадились большие силы, вел их Вильгельм Рыжебородый. Отец двинулся навстречу ему. Войску пришлось идти через всю страну. Отец измотал его длинным переходом. А потом бросил в бой, не дав отдохнуть. Англы были разгромлены, а мой отец погиб. Бароны потом говорили, надо было остановиться хоть на сутки. Ведь битва склонялась в нашу сторону. Но не хватило сил на последний натиск. Самый последний, решающий. Потому что воины не отдохнули, не набрались сил перед сражением. Постарайся, супруг, не повторить этой ошибки в своих походах!

Мономах уже знал, что после победы под Гастингсом Вильгельм Рыжебородый захватил Лондон и установил норманнское господство над всей Англией. Королевская семья бежала на один из островов, оттуда переправилась во Фландрию, затем в Данию, ко двору короля Свена, который находился в состоянии войны с норманнами. С его помощью братья Гиты пытались собрать войско и отвоевать отцовские владения, но потерпели неудачу. Гита с родственниками влачила жалкое существование на скупые подачки датской королевской семьи…

Когда Мономах впервые услышал рассказ о прежней жизни Гиты, он не почувствовал к ней большого сострадания. Умом он, конечно, понимал, что ей пришлось многое пережить, но сердце оставалось глухим к ее бедам. Что поделаешь, судьба всех правителей такова: сегодня ты у власти, а завтра могут выкинуть на обочину; на Руси во время феодальных смут он немало повидал такого… Только подумал огорченно: «И стоило отцу свататься к изгнанной из страны принцессе! Неужели не мог найти подходящую пару из правящего дома?»

Они сидели за столом, завтракали. Слуги бесшумно меняли блюда, наливали напитки. Владимир был несколько удивлен: жена впервые проявила к нему участие. До этого она вела себя сдержанно и замкнуто, видно, была занята своими переживаниями. Ее слова он выслушал внимательно, ответил вежливо, но прохладно: