Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды Страница 6

Спустившись с холма на равнину, всадник остановился, потом спешился. Его примеру последовали остальные.

- Абулхаир! – тихонько, словно сам себе, шепнул Тайлан. Мальчик недоверчиво глянул на отца.

Абулхаир отдал повод коня слуге и, поманив за собой Мырзатая, направился к полю. Тайлан нагнулся к сыну:

- Беги, встречай своего нареченного отца!

Смуглый мальчишка послушно двинулся вперед, к гостям, но поминутно оглядывался на отца, будто призывал его не отставать, не оставлять его наедине с ханом.

Тайлан и Абулхаир-хан приближались друг к другу, широко улыбаясь.

«Парнишка пошел в мать, такое же большеглазый, с таким же прямым носом. ладный сын у Тайлана», - Абулхаир потрепал мальчика по голове.

- Совсем джигитом стал, вон какой вымахал! – оживленно произнес хан.

Мальчик смущенно потупился.

- Слава всевышнему, что хоть узнал его! – с радостью воскликнул Тайлан.

- Недаром говорят: человек понимает, как стареет, глядя на своих детей, - улыбнулся Абулхаир и раскрыл объятия Тайлану.

Тайлану было стыдно и неловко за свою поношенную будничную одежду. Не так надо бы встречать хана. Он преодолел смущение и бросился к хану. Они направились рука об руку к юрте, одиноко темневшей вдали.

Когда-то юрта была шестикрылой белой красавицей. Теперь же свалялся, пропылился насквозь ее белый войлок, будто покрылся от старости паршой. Жена Тайлана не осмелилась подойти к гости и приветствовала его низким поклоном: Абулхаир хоть и курдас – ровесник и друг ее мужа, да ханских кровей.

Молодые джигиты приволокли к юрте тушу жирного куланенка.

- С охоты возвращаемся, - пояснил Мырзатай, - хан дарует твоему сыну свою добычу!

Абулхаир прошествовал на почетное место. Убранство юрты свидетельствовало о том, что ее хозяин не копил добра, не гнался за достатком. Вывели краски на остове юрты, на предметах и вещах из дерева. Циновки из чия поредели, пообтрепались кошмы и коврики. У входа была подвешена торба с творогом, из которой в подставленную посуду лениво падали капли. В юрте было душно от застоявшегося воздуха.

- Наверное, пить хотите? – бросился Тайлан к бурдюку с кумысом. Он суетился, волновался, движение его были нервными. Жена Тайлана от неожиданности не знала, за что браться. На лице ее отражались смятение, растерянность и радость.

- Готовь циновку для барана, - бросил ей через плечо Тайлан.

- Тайлан-ага, давайте я помешаю кумыс, подсоблю вам, - предложил Мырзатай.

Тайлан вышел из юрты и вернулся с крупным валухом, который упирался, никак не хотел идти, будто чуял, какая участь ждет его.

- Повелитель, это дар вам от вашего нареченного сына. Благословите!

Абулхаир опустился на колени и раскрыл ладони:

- Пусть всевышнему будет угодно ваше приношение. Да примет он его! Да пошлет он долгую жизнь вашему сыну! Пусть мальчик станет богатым, влиятельным среди людей! Аллах акбар! – от всей души вымолвил хан. Он провел ладонями по лицу, и все, кто был в юрте, повторили жест хана.

Тайлан оттащил валуха подальше от юрты, вслед за ним отправился Мырзатай. послышались голоса, какая- то возня; мужчины готовились резать валуха.

Абулхаир сидел на торе, прямой, как тополь, время от времени бросал осторожные взгляды на смуглого мальчика. Тот застыл в сторонке, в его позе были и скромность, и достоинство, и готовность вскочить по первому слову.

«Как же мы тогда назвали сорванца? – силился вспомнить хан. – Как же? Вот незадача, вылетело из головы!»

- Сразу видать, валух полазил на камнях! Вон какие у него истертые копыта! - донесся до ушей Абулхаира голос Мырзатая.

Хан встрепенулся: «Слава богу, вспомнил! Туяк – «копыто» - вот как зовут мальчика! Мырзатай кстати произнес это словечко!.. Как однако, летит время! В ту пору еще был жив аксакал Матэ!..»

Как и нынче, Абулхаир возвращался с охоты на кланов и завернул по приглашению Тайлана в аул Матэ, в дом отца. Так же одиноко белела у родника юрта, только родник тот был на северном склоне Каратау. Свита Абулхаира была куда многочисленней, чем сегодня. Он оставил ее поодаль. К юрте пошли Букенбай, Есет, Абулхаир и Тайлан.

Старик Матэ обнял Абулхаира на пороге и вдруг смахнул слезу, всхлипнул.

- Что случилось, отец? – в тревоге бросился к отцу Тайлан.

- Схватки у снохи, не знаю, что делать…

- Как не знаете? Наши предки, привычные к одинокой жизни в безлюдной степи – начал было Абулхаир, но прикусил язык. – Что же мы стоим, зря теряем время? В юрте стонала женщина. Вцепившись руками в веревку, протянутую на особый манер, специально для родов, она корчилась от боли. Заметив рядом чужих мужчин, она испугалась, вскрикнула, и через минуту юрта огласилась долгожданным «уа-уа!»

Мужчины растерялись, засмущались, и лишь решительный Букенбай поддержал валившуюся на бок женщину.

- Абулхаир, вынимай кинжал! – скомандовал Букенбай. – Это следует совершить тебе!

К хану пулей подлетел Мырзатай, вытащил у него из ножен кинжал, протянул ему:

- Букенбай говорит, чтобы вы отрезали пуповину ребенку. Это сын вашего курдаса, поэтому такая честь вам! – пояснил Мырзатай хану, который не мог сразу взять в толк, чего от него хотят.

Абулхаир покосился на женщину. Из глаз у нее текли слезы, лицо покрылось потом. Мырзатай взял руку хана в свою, сжал ее и сал опускать…

Так восемь лет назад появился на свет этот мальчик. Когда Туяку исполнилось пять лет, хан послал ему в подарок через Мырзатая жеребенка. Сам же давненько не объявлялся у друга. Прав его курдас, упрекая за это. «Жених, тайком пробравшийся в дом к невесте…» Не случайно он при встрече мимоходом обронил: «Слава богу, что хоть узнал сына!..» Прав Тайлан, прав! Абулхаир отвечал на укоры друга, высказанные или невысказанные. Так меж ними повелось. И тот принимал это молчание как извинение и не теребил больше бахрому слов. Настоящий мужчин, настоящий друг… Абулхаир кашлянул, и Тайлан тотчас же, будто ждал сигнала, откликнулся:

- Вы чего-то желаете, алдияр?

- Пусть Мырзатай один доведет до конца дела, которое вы начали. Пока мясо будет готовиться, мы прогуляемся.

- Слушаюсь, алдияр!

Абулхаир, Тайлан и Туяк поднялись на крутой холмик, уселись на зеленой травке. Гость хранил молчание. Он внимательно наблюдал за женой Тайлана, за джигитами, хлопотавшими около очага. Всматривался пристально вдаль, будто хотел навсегда запомнить, сохранить в сердце все, что окружало его сейчас.

Тайлан старался понять, почему хан покинул свою ставку, почему не пожалел своего времени и приехал сюда. Если он собрался в поход, то вел бы за собой большой войско. Может, охота и вправду была единственной его целью? Или хан хочет что-то открыть, доверить ему?.. неужели Абулхаир-хан нуждается в его совете? Совете голого, босого хлебороба, охраняющего жиденькие всходы на единственном своем поле. Вон они торчат, как бороденка у молодого козла! «Вряд ли, - думал Тайлан, - вряд ли. Я не баловень судьбы, не храбрый военачальник, за плечами которого войско… Скорее всего хан пожаловал ко мне погадать. На бобах или бараньей лопатке. Так оно и есть. Недаром со вчерашнего дня у меня стянуло мышцы на спине, да так, что больно было рукой двинуть. У меня всегда это служит предзнаменованием того, что кто-то приедет и попросит погадать».

- Ты пожаловал, чтобы я погадал или растолковал сон? – решился наконец Тайлан нарушить затянувшееся молчание. Спросил и потянулся к сыну, убрал со лба мальчика волосы.

- Я сам гадал на джидовых косточках. Остались справа три в остатке, в середине одна и слева тоже одна. Потом так и дальше рассыпались, как помет куропатки… К чему бы это?

- Это зависит от того, на что ты гадал. Что это значит?.. если ты гадал на беременную женщину, то родит она сына, но роды будут тяжелыми. Если же искал пропажу, то весть о ней ты получишь, обязательно получишь, а вот вернешь ли ее – неизвестно… Если же забота твоя, дума твоя о путнике… - Тайлан остановился и после паузы закончил: - Путник уже на подходе. В сердце у него, сдается мне, неразбериха – то ли от радости не находит себе места, то ли от сомнений, колебаний каких-то… Но он близко, уже близко.

- Хм-м-м! – глухо выдавил из себя хан и легко поднялся. Стряхнув ладонью траву с кожаных, с разрезами, брюк, Абулхаир решительно, бодро двинулся назад, к юрте. Взяв за руку сына, удивленный Тайлан поспешил следом.

Хан огрел камчой коня – спешил скорее добраться до своего аула.

Попрощавшись с Тайланом, он сел на коня веселый, энергичный. Еще вчера сковывала его то ли грусть, то ли усталость. А сегодня душа его ликовала, кровь бурлила, словно пена на кымране – кислом верблюжьем молоке. «Дом друга… Очаг друга… Там я был бодр, полон сил и светлых надежд!» - Хан потом вспоминал о Тайлане и его юрте как о чем-то утраченном навеки.

Да, надежда, рожденная толкованием курдаса, окрылила его в тот памятный день, сделала его таким счастливым, каким он давно себя не помнил.