Памела Сарджент - Повелитель Вселенной Страница 6

И он снова повалил ее на постель.

4

Оэлун встала рано. К тому времени, когда проснулся Есугэй, в котле, висевшем на треножнике над очагом, варилось мясо и был приготовлен кумыс. Муж наблюдал за ней с постели, которую она некогда делила с Чиледу, в юрте, которую она собиралась установить в стане мэркитов.

Есугэй громко зевнул, вскочил и натянул штаны, прежде чем она подала еду. Он взял кувшин, стряхнул несколько капель кумыса на пол, чтобы задобрить духов, и стал пить.

— Вчера я говорил с Сочигиль, — сказал он. — Она знает, что ты будешь моей главной женой, когда родишь сына.

— Мог бы и подождать говорить с ней об этом. — (Наверное, поэтому Сочигиль избегает ее.) — Может, я уже беременна. — Он сощурил глаза. — Ты всегда будешь думать, а твой ли это, если я рожу через девять месяцев.

— Чиледу еще не вошел в мужскую силу, чтобы заставить тебя понести так скоро. — Есугэй осклабился. — Если у меня будут сомнения, ты можешь и не стать первой женой.

Она подняла голову. Ее онгон, резное изображение овечьего вымени, висело над постелью рядом с его онгоном. Ей помогали собирать юрту несколько женщин. Вместе они укрепили деревянные жерди и решетчатые стены, перед тем как привязать к ним войлок. Она подарила женщинам мягкие шерстяные платки, предназначавшиеся семье Чиледу.

Кроме братьев, у Есугэя некому было больше приветить Оэлун. Три года тому назад, когда Есугэю было шестнадцать, его отец Бартан умер, пораженный злым духом, который отнял у него дар речи и способность двигаться. Мать Есугэя последовала за ним два года спустя.

Есугэй теперь — глава рода Кият. Некун-тайджи старше, но его мать была второй женой; он уступил Есугэю, когда другого старшего брата убили во время набега. Даритаю-отчигину, как младшему брату, полагалось оставаться хранителем очага.

— Дни стали слишком длинные, — сказал муж Оэлун. — Мне хочется поскорей в постель с тобой. Тебе будет хорошо, я знаю.

— Ты себе льстишь. — Она ткнула пальцем себе в промежность. — Я могу и без тебя получить больше удовольствия.

Лицо его потемнело; его мрачность восхитила ее. Она ждала, во что выльется его гнев, когда из-за дверной занавески донесся голос Даритая.

— Входи, — крикнул Есугэй.

Вошел Даритай в сопровождении Таргутая Курултуха.

— Приветствую тебя, брат. — Даритай пялился на Оэлун. — Таргутай говорит, что устал от пастушьей работы — целыми днями глотает пыль. Мы могли бы поохотиться.

— Ты будешь пасти, — откликнулся Есугэй.

Мальчишеское лицо Таргутая застыло в недовольной гримасе. Тайчиут оставался с Есугэем, потому что многие его соплеменники были согласны признать старшинство рода Кият; муж говорил об этом Оэлун. Но Таргутай втайне сам мечтал стать вождем. По мнению Оэлун, честолюбие разжигала его бабушка Орбэй.

Есугэй встал. Оэлун подала ему бурдючок с кумысом — он не вернется до ужина.

Когда все трое вышли из юрты, Оэлун привела в порядок войлочное одеяло и овчины на постели. Корзинка У входа была почти пуста; Оэлун надо было собрать сухих коровьих лепешек, чтобы топить очаг. Она взяла корзину и вышла.

Воздух был уже горячий и сухой; даже в такую рань она могла найти навоз, достаточно подсохший, чтобы горел. На востоке горизонт был красный, небо светлело. Она повернула на запад. Темная холмистая земля простиралась за деревьями, окаймлявшими реку.

Коко Мункэ Тэнгри был повсюду. Не существовало места, где бы человек мог спрятаться от Вечного Голубого Неба. Тэнгри палил Свой народ жаром солнца, насылал на него бури, сек ветрами и морозил зимней стужей. Тэнгри раскалял его в жаре и погружал в холод, закалял его, как это делают кузнецы с мечами, которые куют из руды, собранной в горных разломах.

Скотина шла на пастбище неподалеку от стана. Ноги животных скрывались в тучах пыли; туловища их, казалось, плывут над прахом. Конные мужчины гнали табун на равнину, а женщины и девушки с помощью собак пасли овец. Все заглушало мычанье и топот копыт.

Оэлун искала сухие лепешки. Сочигиль с ребенком, привязанным к спине, тоже собирала кизяки. Темноглазая женщина было пошла к Оэлун, но вдруг резко повернула обратно.

— Здравствуй, Оэлун-уджин, — сказал чей-то голос.

Из-за повозки вышла Орбэй-хатун.

Оэлун поклонилась.

— Приветствую вас, высокородная.

— Скоро будет гроза, — сказала Орбэй. — У меня кости ноют. — Черные глаза ханши превратились совсем в щелочки. — Ты не посетила моей юрты, юная уджин.

— Я совсем недавно здесь, — оправдывалась Оэлун.

— Ты придешь ко мне завтра, когда мы соберемся почтить духов, — приказала ханша. — Новая жена багатура должна быть с нами. Сочигаль-уджин тоже приглашается, конечно.

— Сочту за честь, — сказала Оэлун. Она поклонилась, пробормотала слова прощания и поспешила к своей юрте.

Предсказание старой вдовствующей ханши сбывалось — на севере небо потемнело.

На двух шестах возле жилища Оэлун сушились длинные полосы мяса — позапрошлой ночью сдохла старая корова. Оэлун сняла мясо, внесла его в юрту, опустила полог, закрывавший вход, и привязала его.

Она терпеть не могла грозы. Однажды в отцовском стане молния ударила в юрту. Все удивлялись, чем умудрились люди, жившие в юрте, вызвать гнев Неба. Их заставили очиститься, пройдя между двумя кострами под пение шаманов, а потом им еще целый год запрещалось входить в пределы куреня.

Гром прогремел в то самое время, когда Оэлун совала небольшую коровью лепешку под котелок, висевший над очагом. Она потянула за веревку, чтобы закрыть дымоход, потом бросилась на землю и укуталась в войлок.

Она слышала, как кричат дети и женщины, разбегающиеся по жилищам. Мужчины на равнине обычно ложатся на землю, укутываясь во что попало, и молятся, чтобы молния не ударила поблизости.

Завыванье ветра и шум дождя, барабанившего по юрте, бросали Оэлун в дрожь. Грозы всегда были напоминанием, что Тэнгри нельзя умилостивить, что у него можно лишь просить прощения или благодарить, если Божий гнев миновал. «Этуген», — шептала Оэлун, молясь, чтобы Земля защитила ее, но даже саму Землю сек ветер.

Гроза прошла так же быстро, как и началась. Оэлун лежала под войлоком, пока не утих ветер, а потом встала и открыла дымоход.

Ее колчан и саадак с луком висели к востоку от входа. У нее был лук, который может натянуть мальчик. Он не из тех, тяжелых, на изготовление которых мужчины тратят годы, но ее брат говорил ей, что она стреляет почти так же хорошо, как он. Ей хотелось пойти к реке поохотиться на птиц, как бывало в детстве.

Оэлун вздохнула — теперь у нее много обязанностей. Сочигиль, наверно, сейчас в своей юрте. Оэлун заглянула в котелок — коровье молоко скоро закипит. Пришло время поговорить с другой женой Есугэя с глазу на глаз.

— Добро пожаловать.

Сочигиль, державшая на руках ребенка, сделала шаг назад. Младенец был привязан к люльке — доске с закругленной нижней стороной.

Оэлун вошла в юрту и села у очага, спиной к входу. Сочигиль запахнула халат, положила сына на пол, завязала пояс и села.

Оэлун протянула звериную шкурку, что принесла с собой.

— Это для твоего сына Бектера.

Сочигиль погладила мех.

— Надо и мне подарить тебе что-нибудь. У меня есть ожерелье с янтарным камнем. Тебе пойдет — камень почти цвета твоих глаз.

— Сейчас не надо, — сказала Оэлун.

— Ладно, позже.

Молодая женщина налила кумысу в рог, стряхнула несколько капель в сторону изображения домашних духов, что висели у нее над постелью, а потом подала Оэлун. Та выпила.

— Я хотела поговорить с тобой, — продолжала Сочигиль, — да Орбэй-хатун перехватила тебя. Я боюсь ее.

— А я нет, — сказала Оэлун.

Черноглазая женщина сделала жест, отгоняющий беду.

— Говорят, она ведьма.

Оэлун пожала плечами.

— Некоторые старики в нашем стане делали вид, что знают больше, чем на самом деле, чтобы заставить нас работать поусердней и продлить им жизнь. Хатун хочет, чтобы мы пришли к ней завтра, когда знатные женщины соберутся в ее шатре.

Сочигиль поежилась.

— Тогда надо идти.

Она покачивала колыбель, склонившись к сыну.

— Есугэй сказал мне, — тщательно выбирая слова, произнесла Оэлун, — что хочет сделать меня первой женой, когда я рожу сына. Я его не просила об этом. Я бы рада была сохранить твое положение. Я удивлена, почему он сделал такое предложение сразу после того, как мы встретились.

— Он все решает быстро, — пробормотала Сочигиль. — Он не выжидает, а действует.

— Это я поняла.

— Тут есть и моя вина, — сказала Сочигиль. — Почему-то я не понравилась ему. А я старалась быть хорошей женой. Я всегда делала то, что он хотел.

— Ему больше бы понравилось, если бы ты прекословила, — заметила Оэлун. — Есугэй возбуждается сильней, если жена сопротивляется, он становится более пылким, если приходится брать ее силой.