Пьер Грималь - Сенека Страница 6

Нам, конечно, хотелось бы считать все эти слухи подлой клеветой. Но какие-то скребущие сомнения на душе все-таки остаются. Тем более что Тацит, сообщающий нам эти речи, ни словом не подтверждает это обвинение, но и не отрицает его. Он не говорит нам, каким путем философ нажил свои сокровища. Между тем слово его было бы решающим.

Таким образом, для нас как будто существуют два совершенно разных Сенеки: один — проникновенный философ, христианин до Христа, другой — искусный интриган, министр Нерона, ловко спекулировавший в провинциях. Как объединить эти два образа? Кто перед нами: лицемер, ханжа, хитрый обманщик или чистый праведник и мы чего-то не понимаем в его жизни? Вопрос этот волновал уже современников великого римлянина. Серен, юный поклонник философа, приехав в столицу, ужаснулся, увидев, насколько образ жизни его кумира расходится с его же писаниями. Знаменитый Петроний открыто смеялся над Сенекой и считал его хитрым пройдохой. А Плутарх и Лукиан утверждали, не называя, правда, имени воспитателя Нерона, что образ жизни стоиков прямо противоречит подчас их прекрасной морали. С другой стороны, тот же Серен, познакомившись с Сенекой ближе, сделался восторженным почитателем философа, отбросив все ранее терзавшие его сомнения. Таким же преданным его учеником стал и Люцилий. И вообще Сенека предстает перед нами окруженным верными учениками. Могло ли это быть, если его двуличие было столь очевидным?

Быть может, также, что в конце жизни с ним произошел нравственный переворот. Быть может, убийство Агриппины тяжелым камнем легло и на его душу. Он удалился от дел. Он попробовал отказаться от богатства. Нерон не принял подарка. Тогда престарелый философ решил жить как простой человек. По мере сил отрешился он от привычной роскоши. Жил в тиши и уединении. Самые замечательные мысли он высказал именно в конце жизни в «Письмах к Люцилию». Он сам признается, что совершенно переродился. «Я понимаю, Люцилий, что я не только меняюсь к лучшему, но и становлюсь другим человеком... Ты и представить себе не можешь, насколько каждый день, как я замечаю, движет меня вперед» (Luc, VI, 1—3).

Наконец, сам философ писал: «Все наши прежние слова и дела — ничто. Любое из этих свидетельств мужества легковесно и обманчиво... Смерть покажет, чего я достиг, ей я и поверю. Без робости готовлюсь я к тому дню, когда придется, отбросив уловки и стерев румяна, держать ответ перед самим собой: только ли слова мои были отважны или также и чувства, не были ли притворством и лицедейством все мои непреклонные речи против фортуны... Смерть вынесет тебе приговор» (Luc, XXVT, 4—6). И это испытание смертью Сенека выдержал.

Вот как рассказывает о его смерти Тацит. Философ получил приказ Нерона. «Сохраняя спокойствие духа, Сенека велит принести свое завещание, но так как центурион воспрепятствовал этому, обернувшись к друзьям, восклицает, что раз его лишили возможности отблагодарить их подобающим образом, он завещает им то, что остается единственным, но зато самым драгоценным из его достояния, а именно — образ жизни, которого он держался, и если они будут помнить о нем, то заслужат добрую славу, и это вознаградит их за верность. Вместе с тем он старается удержать их от слез то разговором, то прямым призывом к твердости, спрашивая, где же предписания мудрости, где выработанная в размышлениях стольких лет стойкость в бедствиях? Кому не известна кровожадность Нерона? После убийства матери и брата ему только и остается, что умертвить воспитателя своего и наставника.

Высказав это и подобное этому как бы для всех, он обнимает жену свою Паулину и, немного смягчившись по сравнению с проявленной перед этим непоколебимостью, просит и умоляет ее не предаваться вечной скорби, но в созерцании его прожитой добродетельно жизни постараться найти достойное утешение, которое облегчит ей тоску о муже. Но она возражает, что сама обрекла себя смерти, и требует, чтобы ее убила чужая рука. На это Сенека, не препятствуя ей прославить себя кончиной и побуждаемый к тому же любовью, ибо страшился оставить ту, к которой питал редкостную привязанность, беззащитную перед обидами, ответил: "Я указал на то, что могло бы примирить тебя с жизнью, но ты предпочитаешь благородную смерть; не стану завидовать возвышенности твоего деяния. Пусть мы с равным мужеством и равною твердостью расстанемся с жизнью, но в твоем конце больше величия"».

После этого они одновременно вскрыли себе вены на обеих руках. Но так как из старческого и ослабленного скудным питанием тела Сенеки кровь еле текла, он надрезал себе также жилы на голенях и под коленями; изнуренный жестокой болью, чтобы своими страданиями не сломить духа жены и, наблюдая ее мучения, самому не утратить стойкости, он советует ей удалиться в другой покой. И так как даже в последние мгновения его не покинуло красноречие, он позвал писцов и продиктовал многое, что впоследствии было издано.

Однако Нерон, не питая личной ненависти к Паулине и не желая усиливать вызванное его жестокостью всеобщее возмущение, приказывает не допустить ее смерти. Рабы и вольноотпущенники перевязывают ей руки и останавливают кровотечение... Она лишь на несколько лет пережила мужа, с похвальным постоянством чтя его память; лицо и тело ее отличались той мертвенной бледностью, которая свидетельствовала о невозместимой потере жизненной силы.

Между тем Сенека, тяготясь тем, что дело затягивается и смерть медлит с приходом, просит Стация Аннея, чью преданность в дружбе и искусство врачевания с давних пор знал и ценил, применить заранее припасенный яд, которым умерщвляются осужденные уголовным судом афинян (яд цикуты)8. Яд был принесен, и Сенека его принял, но тщетно, так как члены его уже похолодели и тело стало невосприимчивым к действию яда. Тогда Сенеку погрузили в бассейн с теплой водой, и он обрызгал ею стоящих со словами, что совершает этою влагою возлияние Юпитеру Освободителю. Потом его переносят в жаркую баню, и там он испускает дух, после чего труп его сжигают без торжественных погребальных обрядов. Так распорядился он сам в завещании, подумав о своем смертном часе еще в те дни, когда владел огромным богатством и был всемогущ» (Тас Ann., XV, 62—64).

Это действительно кончина подвижника и праведника!

Итак, Сенека представляет загадку. Множество людей пытались ее разгадать. Думаю, их будет еще столько же. Ибо книги Сенеки принадлежат к сокровищам человеческой мысли; этот удивительный человек буквально притягивает к себе исследователей, и тысячи людей вновь и вновь будут стремиться проникнуть в тайники его души. Одной из попыток решить эту загадку является и предлагаемая читателям книга.

Автор ее Пьер Грималь, всемирно известный французский ученый, специалист по римской культуре. Его перу принадлежат книги о Плавте и Теренции, о Цицероне, Горации, Проперции и др. С необыкновенной основательностью и доброжелательностью он исследует литературное наследие Сенеки. Его цель — понять именно творчество римского писателя. Жизнь же его он рассматривает только потому, что она помогает лучше понять мысли великого философа. При этом Грималь показывает блестящие знания античной философии, литературы и вообще эпохи Сенеки.

Пожалуй, автору можно сделать один упрек. Как ни велики познания Грималя, есть один пункт, где он оказывается менее просвещенным, чем его русские читатели, особенно читатели старшего поколения. Французский ученый совершенно не представляет деспотического общества, портрет которого, столь мрачный и яркий, на все времена оставил Тацит. Например, он не понимает, почему сенаторы соглашались выступать на сцене вместе с Нероном; он не понимает, почему придворный поэт в одной части своей поэмы восхваляет Нерона в самых приторных выражениях, а в другой тот же поэт хулит принцепса — нам же ясно, что одни главы были официальными, другие же — тайными и распространялись среди ближайших друзей; он не понимает, почему в сенате Нерон не осудил сам человека за насмешливые стихи против правительства, и, кажется, склонен думать, что в этом осуждении виноват сам сенат. Мы же знаем, почему даже несгибаемый Тразея Пет ничего не сказал об убийстве Агриппины, а просто молча встал и вышел. Уже это было невероятной смелостью! Когда человека хотели осудить на смерть за насмешки над Нероном, тот же Тразея сказал, что такой приговор не согласуется с удивительным милосердием принцепса. И эти слова, благодаря которым отважный сенатор вырвал несчастного у самой смерти, Грималь принимает за чистую монету!

В результате своего кропотливого исследования Грималь приходит к парадоксальному на первый взгляд выводу: он считает, что жизнь Сенеки была как бы практическим приложением его учения; в нем не произошло переворота — все, что кажется нам противоречием, таковым не является. Более того. Сенека был одним из тех редких праведников, которые жили в точном согласии с проповедуемым ими учением. Я не буду здесь ни излагать доводов Грималя, ни полемизировать с ними. Пусть читатель сам, следуя за автором, совершит увлекательное путешествие в прошлое и попытается разгадать тайну самого загадочного из римских писателей.