Вальтер Скотт - Обручённая Страница 6

Слезы струились из глаз старого воина, словно у девушки, плачущей о своем любимом.

— Не думай, верный старый слуга, — ласково взяв друга за руку, успокаивал его Раймонд, — что я не дал бы тебе места рядом со мной, если б мы шли за воинской славой. Но мы идем на безумное, безрассудное дело, уготованное мне судьбой или собственной моей глупостью. Я погибну, чтобы спасти свое имя от бесчестья. Но, увы, оставлю память о своем безрассудстве.

— Дозвольте же мне разделить ваше безрассудство, дорогой мой господин, — горячо умолял Деннис Морольт. — Бедному оруженосцу не подобает быть умнее своего господина. Во многих боях доставалось и мне немного славы. Не лишайте меня права разделить с вами и порицания, какие может вызвать ваше безумство. Пусть никто не скажет, что поступок ваш был столь неразумен, что даже старому оруженосцу непозволительно в нем участвовать. Ведь я — часть вас самого. Беда каждому, кого вы возьмете с собой, если не возьмете и меня!

— Деннис! — воскликнул Беренжер. — Ты заставляешь меня еще горше раскаиваться в моей глупости. Я исполнил бы твою просьбу, как она ни печальна. Но что будет с моей дочерью?

— Рыцарь, — сказал фламандец, слушавший их разговор несколько менее флегматически, чем ему было свойственно. — Я не намерен нынче отлучаться из замка, и если вы доверите мне, простому человеку, попечение о леди Эвелине…

— То есть как? — спросил Раймонд. — Ты не намерен отлучаться из замка? Кто дал тебе право решать это, пока ты не знаешь, какова будет моя воля?

— Я не хотел бы препираться с вами, сэр кастелян, — ответил невозмутимый фламандец. — Но у меня в здешнем городе дома, мануфактуры и прочее. За них я несу службу по защите замка Печальный Дозор и служить готов. Однако, если вы прикажете мне идти отсюда, оставив замок без защиты, и рисковать жизнью в бою, который вы сами считаете проигранным, приходится мне заявить, что к этому моя служба меня не обязывает.

— Подлый ремесленник! — крикнул Морольт, схватившись за кинжал.

Но Раймонд Беренжер остановил его словом и жестом.

— Не тронь его, Морольт, и не осуждай. У него есть чувство долга, хотя и отличное от нашего. Ему и его людям лучше сражаться за этими стенами. Фламандцы весьма опытны в защите городских стен и крепостей. Особенно искусны они в обращении с баллистами и другими военными машинами. Кроме его слуг в замке сейчас находится еще несколько его соотечественников. Их я и хочу здесь оставить. И подчинятся они охотнее именно ему, не считая, конечно, тебя. Как ты думаешь? Знаю, что ради ложно понятой чести или из слепой любви ко мне ты не оставил бы столь важный пост и безопасность Эвелины в ненадежных руках.

— Благородный рыцарь, — ответил Деннис, радуясь полученному разрешению, словно большой удаче, — Уилкин Флэммок всего лишь фламандский мужик, но я должен сказать, что он надежен и верен не менее любого из тех, кому вы доверяете. К тому же он смекалист и поймет, что ему выгоднее защищать такой замок, чем сдать его противнику, который едва ли станет соблюдать условия сдачи, что бы ни сулил.

— Что ж, решено! — сказал Раймонд Беренжер. — Ты, Деннис, будешь при мне, а его мы оставим здесь. Уилкин Флэммок, — продолжал он, обращаясь к фламандцу, — я не стану говорить с тобой ла языке рыцарей, ибо он тебе неведом. Но как честного человека и верующего христианина заклинаю тебя: защищай замок! Пусть никакие посулы врага не соблазнят тебя, никакие его угрозы не склонят сдаться. Подкрепление должно скоро прибыть. Если верно послужишь мне и моей дочери, Хьюго де Лэси щедро тебя вознаградит. Если предашь — сурово покарает.

— Сэр рыцарь, — ответил Флэммок, — я рад, что вы доверились простому ремесленнику. Что до валлийцев, то ведь я родом из земли, за которую нам с ранних лет приходится бороться с морем. А тем, кто умеет справляться с бурными волнами, не страшна и ярость дикарей. Дочь ваша будет мне столь же дорога, как моя собственная. Так что будьте спокойны за нее, идя на бой. А еще лучше и мудрее было бы запереть ворота, опустить решетки, поднять мост, выставить на стенах ваших лучников и моих людей с арбалетами и показать негодяям, что вы не столь безумны, как они полагают.

— Это невозможно, добрый человек, — сказал рыцарь. — Но я слышу голос мой дочери, — добавил он поспешно. — Я не хочу видеть ее, чтобы тотчас расстаться. Да хранит тебя Небо, честный фламандец. За мной, Деннис Морольт!

Старый кастелян торопливо спустился с южной башни; Эвелина подымалась в это время на восточную, чтобы еще раз проститься с отцом. Ее сопровождали Альдрованд, капеллан отца, старый немощный егерь, отслуживший свое на охоте, а теперь присматривающий на псарне за любимыми собаками господина, и Роза Флэммок, дочь Уилкина, голубоглазая, пухленькая фламандка, которую с некоторых пор приставили к знатной норманнской девице в качестве то ли смиренной подруги, то ли доверенной служанки.

Эвелина, взбежав на стену замка с распущенными волосами и лицом, залитым слезами, взволнованно спросила фламандца, где ее отец.

Флэммок отвесил ей неуклюжий поклон и хотел ответить, но голос ему не повиновался. Он бесцеремонно отвернулся от Эвелины и, не слушая тревожных расспросов егеря и капеллана, сказал своей дочери на родном языке:

— Безумство! Чистое безумство! Ты уж позаботься о бедной девушке, Розхен. Der alter Herr ist verriickt[4].

He сказав больше ничего, он спустился вниз и поспешил в кладовую. Там он стал громовым голосом звать хозяина этих мест, называя его «каммерер», «келлер-мастер» и тому подобными званиями, на которые старый норманн Рейнольд, разумеется, не откликался, пока фламандец не вспомнил наконец его англо-норманнское звание «дворецкий». Только это звание и открыло двери кладовой. Старик тотчас явился — в своем сером кафтане, в рейтузах и с увесистой связкой ключей, подвешенной на серебряной цепочке к широкому кожаному поясу. Так как время было тревожное, он счел нужным пристегнуть к поясу с другого боку огромную саблю, казавшуюся чересчур тяжелой для его старческих рук.

— Что тебе, Флэммок? — спросил он. — А вернее, каковы будут твои приказания, раз мой господин велел им повиноваться.

— Всего лишь кубок вина, добрый господин келлер-мастер, то бишь дворецкий.

— Рад, что ты помнишь мое звание, — заметил Рейнольд с досадой доверенного слуги, полагающего, что повиноваться чужаку ему все же не пристало.

— Бокал рейнского, уж будь так добр, — сказал фламандец, — ибо на сердце у меня печаль, и вино мне надобно самое лучшее.

— Будет тебе лучшее вино, — пообещал Рейнольд, — если оно придаст тебе отваги, которой тебе, может быть, не хватает.

Он спустился в потайной погреб, вверенный его хранению, и принес серебряный сосуд, вмещавший, должно быть, кварту.

— Вот вино, какое тебе редко доводилось пробовать. — И он приготовился отлить оттуда в кубок.

— Нет уж, давай всю бутыль, друг Рейнольд. Перед важным делом я люблю выпить, — объявил Уилкин.

Взяв в руки серебряный сосуд, он сперва отпил глоток, как бы пробуя крепость и аромат напитка. Видимо, довольный, он одобрительно кивнул дворецкому и, снова поднеся сосуд ко рту, стал медленно наклонять его, пока дно бутыли не оказалось параллельным потолку; при этом он не давал ни одной капле пролиться мимо.

— Да, вкус тут есть, господин келлер-мастер, — признал он, медленно переводя дух. — Но, да простит тебя Бог, если ты полагаешь, будто это вино лучшее из всего, что мне доводилось пить. Плохо же ты знаешь погреба Гента и Ипра!

— И знать их не желаю! — проворчал Рейнольд. — Благородные норманны предпочитают выдержанные вина Гаскони и Франции, бодрящие и легкие, всей кислятине Рейна и Неккара.

— Дело вкуса, — возразил фламандец. — Но скажи, много ли этого вина у тебя в погребе?

— Оно как будто тебе не понравилось? Ты ведь очень разборчив, — язвительно отозвался Рейнольд.

— Нет, нет, друг мой, — успокоил его Уилкин. — Ведь я признал, что вкус в нем есть. Может, мне и доводилось пить кое-что получше, но хорошо и это, если другого не достать. Итак, много ли его у тебя?

— Полная бочка, — ответил дворецкий.

— Вот и отлично! — обрадовался Флэммок. — Приготовь-ка сосуд, чтобы вмещал кварту, бочку выкати сюда, в кладовую, и пусть каждому воину в замке поднесут столько, сколько сейчас выпил я. Мне оно пошло на пользу. А то ведь у меня сердце кровью облилось при виде черного дыма над моими сукновальнями. Так вот, пусть каждый получит по полной кварте. Кто же обороняет замки, если и хорошего вина не выпьет?

— Так я и сделаю, мой добрый Уилкин Флэммок, — пообещал дворецкий. — Но не забывай, что все люди разные. Что фламандца только чуть разогреет, то в норманне может разжечь огонь. Твоих земляков вино подбодрит выйти на крепостные стены, а мои от него, чего доброго, взовьются на воздух.