Максуд Кариев - Спитамен Страница 6

Как житель пустыни во время засухи боится, что высохнет его колодец, так жителей всей земли во время затмений сковывал страх, что они могут лишиться Солнца, остаться без света, тепла, и хранили как источник жизни в Священных Храмах огонь… Что произошло бы, если бы Митра прогневался на них и погасил Солнце? Земля превратилась бы в глыбу льда, не стало бы на ней ни травы, ни деревьев. Исчезла бы жизнь.

Не смея после молитвы повернуться к Священному Храму спиной, Шердор попятился к краю площади. «О Ахура — Мазда всемогущий, умоляю тебя, сделай меня счастливым!.. Смилуйся, на тебя уповаю». Он провел правой рукой по глазам, потом коснулся губ…

Шердор медленно побрел в сторону Восточных ворот, откуда брала начало дорога в сторону Пенджикента. Задумчиво глядел себе под ноги, и оттого, что долго стоял, обратив лицо к Солнцу, земля теперь казалась темной, подернутой потемками. «Блаженный старец сказал, что Спитамен набирает войско. А я человек вольный, как ветер, куда хочу, туда лечу. Попрошусь с ним в поход. Если стану воином, то, может быть, прославлюсь. И тогда Намич соизволит принять меня в своих апартаментах…» Думая так, он вышел на площадь с прудом, обсаженным плакучими ивами, по ту сторону которого возвышалась цитадель. На высоких стенах с бойницами прохаживались стражники, то появляясь, то исчезая в промежутках между зубцами. Стены, казалось, обтянуты ажурной накидкой: так густо они покрыты узорами. Шердор обогнул пруд, в котором, как в зеркале, отражались деревья, и, подойдя ближе, разглядел выпуклые изображения причудливо переплетающихся растений, животных, птиц, конных и пеших воинов и охотников. Он направился, стараясь держаться тени, к воротам, время от времени прикасаясь ладонью, где мог дотянуться, округлой и гладкой поверхности барельефов, все еще источавших тепло, впитанное в первой половине дня. Ворота были открыты настежь. Два бородатых великана с длинными копьями замерли у них. Но художнику Шердору прежде всего бросились в глаза невиданной красоты створы ворот, сплошь покрытые кружевной резьбой и инкрустированные цветным деревом и слоновой костью, а по углам скрепленные блестящими, как золото, медными бляхами. Такую красоту вряд ли мог создать простой смертный, даже если бы рукой его водил сам Ахура — Мазда. «Оказывается, вон какие мастера есть на свете!.. А я, — прав старый Дариёд, — на то лишь и гожусь, чтобы бродить и лазать по горам и оставлять свои следы на утесах над глухими ущельями, на скалах! Чей взор они могут привлечь, кого восхитить?.. Какого-нибудь отшельника или случайно забредшего туда охотника», — подумал Шердор и хотел было заглянуть во двор, надеясь увидеть дворец, о сказочной красоте которого был наслышан, но перед ним, клацнув, скрестились копья, и он отпрянул, успев только заметить мощенный квадратными плитами двор, по которому разгуливали павлины, за ним заросли пышно цветущих роз и сад, где промелькнула среди деревьев пара газелей. Шердор хотел объяснить, что хочет всего-навсего посмотреть на дворец, но стражники окинули его таким взглядом, что он сразу понял: быть ему брошенным в зиндан, если он попытается занести ногу над сим порогом. И побрел дальше, сопровождаемый насмешливыми взглядами стоящих поодаль людей, думая о Торане, скрывающейся по ту сторону этих неприступных стен. Вдруг ему в голову пришла замечательная мысль, и лицо его засветилось улыбкой. Он выберет в горах большую гладкую скалу. Где-нибудь вблизи дороги, связующей Бихру с Маракандой, по которой постоянно движется поток людей и караванов. И чтобы скала эта была открыта взору Митры. И он изобразит на ней прекрасную принцессу в полный рост. По ночам долину будет заполнять молочно-белый туман, похожий на занавеску ее паланкина. А по утрам роса будет умывать ее светлый лик. А Митра, едва открыв глаза и осветив ее золотистым взором, станет любоваться ее красотой…

Уйдя в грезы, Шердор не заметил, как очутился у Восточных ворот, которые назывались еще Змеиными. К ним вела извилистая узкая улочка, по которой могла легко проползти разве что змея. Потому, наверное, и прозвали так эти ворота. Над ними возвышалась квадратная башня, слегка сужающаяся кверху, отчего она выглядела еще более высокой, ворота в ней, в которые проезжали, не пригибая головы, наездники на слонах, казались небольшим лазом в основании горы. Шердор хотел посмотреть на зубчатый верх башни, с его головы чуть не слетел колпак. Говорят, эти укрепления здесь возвел Кайковус, отец легендарного Сиявуша. Наверное, и он был могучим силачом, если сумел построить такие стены и башни вокруг Мараканды. Сиявуш продолжил дело отца… Жаль, если правы те, кто утверждает, что нет нынче таких могучих батыров, какими в прежние времена славилась земля Согдианы…

Шердор обернулся, отыскивая глазами возвышающийся вдали над крышами домов Храм Огня, еще раз напоследок обратился мыслями к Ахура — Мазде и Митре, перевел взгляд на расплывающиеся в горячем мареве башни цитадели, на которые, наверное, любит взбираться Торана, чтобы обозреть с высоты птичьего полета город, и, смешавшись с потоком арб, всадников и пеших путников, направился под темные своды ворот, по ту сторону которых брала начало дорога на Пенджикент…

Снежный барс

Горы, когда на них смотришь с высоты, взобравшись на одну из вершин, кажутся мгновенно застывшими во время шторма и окаменевшими волнами. Те, что ближе, зеленеют, освещенные солнцем, как изумруд, на их склонах розовеют, чернеют, белеют вкрапления скал. А те, что подальше, подернуты дымкой, просматриваются, как сквозь кисею. Вознесшиеся ввысь вершины покрыты снегом и мнится, что на них держится небо. Глядеть на них в яркий солнечный день — больно глазам. В зависимости от воли Ахура — Мазды, который то заволакивает небо темными тучами, то прикрывает его тонким слоем белых облаков, то, промыв дождем, протирает до ослепительной голубизны, вершины гор по нескольку раз на день меняют цвета и оттенки: то сияют, как алмаз, то багровеют, как жар гаснущего костра, то словно покрываются серым пеплом, но стоит Солнцу устремить на них взор, они загораются вновь, будто драгоценный кристалл. С них вечно струится в долину прохладный ветер, дарует обитателям замков, жителям кишлаков отдохновение и усладу.

Многочисленные горные саи, пробивая себе путь, протискиваются с ревом сквозь тесные ущелья, низвергаются с отвесных скал, рассыпаясь в пыль, и над ними расцветают нежные цветы радуг, а достигнув долины, умеряют бег и разливаются вширь, маня в кущи своих берегов всех жаждущих и ищущих прохлады. Они бережно несут из тех мест, где не ступала нога человека и куда, быть может, редко долетают орлы, вкус и холод тающих снегов и ласкающие слух хлебопашцев песни. В долине саи сливаются в одну большую реку, именуемую Политимет, и она несет дальше свои воды, щедро оделяет благодатью землю — кормилицу. Горы — это колыбель Согдианы…

Особенно красиво в горах весной. С каждым днем снег отступает все выше, к вершинам, где зима соорудила себе оплот из ледяных крепостей, и по пятам за ее белой армией следует зеленое войско весны, щедро рассыпая по склонам всевозможные цветы, что растут огромными колониями и расцвечивают пестрыми пятнами долину, позаимствовав краски у радуги. Деревья окутаны белой и розовой дымкой, будто облако опустилось на их голые кроны, и пройдет немало дней, пока ветер развеет его и деревья оденутся в зеленые платья. Жужжат пчелы, а воздух напоен таким ароматом, что дышишь и не надышишься. За каждым уступом горы, за каждым изгибом сая открываются новые дали. Пусть ты в этих местах уже не единожды бывал, всякий раз все новые картины открываются твоим глазам, и ты не перестаешь восхищаться ими, и душа твоя полнится трепетным волнением. Птицы, громко поющие в кущах, прославляют весну и красоту этой земли. Там, где река промыла себе русло сквозь теснины, прямо из бурлящей воды высоко вздымаются скалы, полные величия. О, им известно много такого, чего никто не знает; они были свидетелями многих событий со дня сотворения мира, но они умеют хранить тайны. Видели они извержения вулканов и разливы рек, страшные оползни и землетрясения, но выстояли…

Там, где река, стремительно выбежав из темного ущелья, вдруг замедляет бег, словно ослепленная солнцем, и разливается вширь, стоит, войдя в нее по пояс, громадная скала, вся в трещинах и складках, из которых растут, причудливо сгибаясь и словно карабкаясь вверх по уступам, можжевельник и сосны. Каменный утес этот гораздо выше остальных, во множестве толпящихся вокруг, и называется он «Скалою Согды». Кем и когда он был так назван, никто не помнит. И широкая, открытая солнцу лощина, разделенная надвое рекой, образующей в этом месте тихую заводь, скрытую от глаз постороннего густой чащей, в которой перемешались ивы, джида, тополя, карагачи, шелковицы, одичавшие фруктовые деревья, столь привлекательна, что тот, кто побывал здесь хоть раз, запомнит ее и непременно захочет побывать здесь еще и еще.