Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский) Страница 6

Такая же трагическая участь постигла еще один крупный город — Акмесджит, который русские называли Ак-мечеть. Правда, сам Миних туда не пошел, а послал генералов Измайлова и Бирона.

Третьего июля 8 тысяч солдат и 2 тысячи казаков без помех вошли в раскинувшийся на левом берегу поросшего густыми дубравами Салгира Акмесджит. Подвергнув опустевший город обычному разграблению и разрушению, отряд через пару дней вернулся на Альму.

Здесь, в лагере, Миних собрал генералов на совет и объявил о своем намерении идти на Кафу. И снова принц Гессен-Гомбургский высказал свое несогласие с мнением фельдмаршала.

Уже через несколько фраз спор перерос в открытый скандал. Миних, бешено выпучив глаза, свирепо поносил генерала за мягкотелость, нерешительность и стремление сорвать доверенное государыней дело. Принц Людвиг в долгу не остался — с вызовом кричал старому фельдмаршалу:

— До Кафы вы, может быть, и дойдете. Только с кем будете возвращаться назад в Россию?

На этот раз его протесты нашли поддержку у других генералов, даже у тех, кто в начале похода занимал выжидательную позицию. Разногласия зашли так далеко, что разругавшийся вконец с Минихом принц Людвиг убедил генералов подписать письменный протест против действий фельдмаршала и даже собирался его арестовать.

Миних протест отверг, арест не состоялся, но, лишившись поддержки генералитета, фельдмаршал приказал повернуть полки к Перекопу.

В начале сентября остатки некогда грозной армии, взорвав порохом стены, часть домов и башни Перекопской крепости, покинули Крым, направившись к Самаре.

Там, остановившись на берегу реки, фельдмаршал устроил смотр всему войску. И теперь стало ясно, какую дорогую цену заплатила Россия за этот поход. Если в обычное время по штатному расписанию в пехотном полку числилось 1,5 тысячи солдат и офицеров, то сейчас ни один полк не набирал больше 600 человек. Потери в людях были огромные. По самым приблизительным подсчетам, они доходили до 30 тысяч человек. А поскольку в боях с турками и татарами погибли не более 2 тысяч солдат, — то выходило, что все остальные умерли от голода и болезней.

4

Никакой существенной выгоды от похода на Крым Россия фактически не получила. Беспощадный Миних, потеряв треть своей армии, так и не добился желаемого успокоения татар. Они с прежним рвением продолжили свои набеги, и уже в феврале 1737 года перешли Днепр, вторгнувшись в земли империи. Генерал Лесли, охранявший наиболее опасный участок границы, не смог остановить многотысячную конницу — в жестоком бою его отряд был разбит, сам генерал убит, а многие офицеры и солдаты попали в плен к неприятелю.

— Татары наглеют потому, что имеют за спиной турок, — мрачно заметил Миних, узнав о разгроме отряда Лесли. — А когда лишатся их опоры — враз присмиреют!

И как только весенняя распутица пошла на убыль, собрал в апреле 70-тысячную армию и снова двинул полки на юг. Но теперь главной целью похода была избрана расположенная на берегу Черного моря сильная турецкая крепость Очаков.

Просчеты и ошибки прошлогоднего вторжения в Крым, имевшего весьма трагические последствия для тысяч русских солдат, стали хорошим уроком при подготовке нового похода. Теперь, памятуя о постигшем армию голоде, артельные солдатские телеги были загружены большим количеством хлеба и круп. По расчетам кригс-комиссаров, заготовленного провианта должно было хватить по меньшей мере на пять месяцев. Однако столь значительные припасы потребовали не менее значительного числа телег для их перевозки и скота для упряжек. Обоз снова получился огромным, но на этот раз Миних не стал его сокращать.

По землям Малороссии разделенная на три дивизии армия двигалась тремя колоннами. Они переправились через Днепр у Переволочны, Кременчуга и Орлика, а затем соединились в одно войско при реке Омельник.

Первая часть похода — от Днепра до Ингула — прошла спокойно. Подножного корма для скота было достаточно, татарская конница не беспокоила, поэтому Миних двигался неторопливо — поджидая, когда армию догонят несколько тысяч рекрутов и лошадей, направленных на пополнение полков и для укрепления кавалерии и артиллерии.

Осложнения начались на подходе к Очакову.

Сначала шедшие в авангарде драгуны Троицкого полка приметили задымленное на горизонте небо, затем порывы ветра донесли терпкий запах гари. Опытные ветераны решили, что горит степь.

— Татары завсегда так делают, господин прапорщик, — пояснил Долгорукову седоусый драгун причину дыма. — Трава-то уже подсохла под солнцем — вот они ее и запалили.

— Зачем? — не понял Василий. — Это же корм для лошадей!

— Своих-то они накормят без нужды, — снисходительно усмехнулся драгун. — А жгут, чтобы наших в бескормице оставить.

Долгоруков привстал на стременах, вытянул худую мальчишескую шею, тревожно вглядываясь вдаль.

— А далеко до Очакова?

— Не дрейфь, княжич, — снова усмехнулся драгун. — Наших запасов хватит…

Полки прошли еще с десяток верст, прежде чем ступили на голую, без единого куста, выжженную огнем степь.

Десятки тысяч солдатских ног, лошадиных и воловьих копыт, обозных колес и артиллерийских упряжек в считанные минуты вметнули в воздух клубы черного пепла, покрывавшего толстым зловещим ковром все видимое до горизонта пространство. Медленно расплываясь в разные стороны под порывами ветра, над армией повисло огромное смрадное облако. Стало трудно дышать, мельчайшие частички гари запорошили глаза.

По примеру ветеранов, накинувших на головы плащи, прикрывших лица разными тряпками, Долгоруков завязал на голове платок, закрыв тонкой тканью нос и рот, натянул поглубже на лоб суконную шляпу.

В черном пепельном облаке армия шагала еще три дня, прежде чем достигла окрестностей Очакова.

Очаков представлял собой одну из самых сильных причерноморских крепостей. Высокий земляной вал широким кольцом опоясывал поросшие зеленоватыми мхами каменные стены; по вершине вала густым гребнем тянулся крепкий дубовый палисад из толстых, в обхват, бревен; в бойницах башен и бастионов, в амбразурах между зубцами стен тускло поблескивали десятки чугунных и медных пушек, державших под прицелом все подходы к крепости. Большие запасы провианта, военных снарядов и 30-тысячный гарнизон позволяли Очакову выдержать длительную осаду, если таковая приключится.

Начинавшая беспокоить армию бескормица существенно повлияла на планы Миниха. Понимая, что при отсутствии необходимого фуража и травы войско не сможет продержаться под Очаковым более восьми-девяти дней, он не мог планировать длительную осаду, а должен был действовать поспешно и решительно.

Осмотрев мощные укрепления крепости, фельдмаршал послал пять тысяч солдат строить редуты, закрепившись та которых можно было проводить штурм. И когда двадцатого июля — на седьмой день осады — инженерные офицеры доложили ему о готовности двух редутов, — приказал начать бомбардирование.

Первый залп оказался неудачен — ядра, ткнувшись в высокие стены, упали на землю, брызнули пунцовыми разрывами, не причинив осажденным ни малейшего вреда.

Артиллеристы, ругнувшись, быстро увеличили заряды, подправили прицелы, и следующий залп унес ядра на узкие улицы Очакова.

Спустя некоторое время небо над крепостью озарилось ржавыми отблесками пламени, густые клубы дыма взвились над башнями, покачиваясь, поплыли в стороны, наполняя воздух терпкими запахами пожаров.

Воодушевленные артиллеристы, скинув рубахи, блестя потными разгоряченными спинами, усилили огонь.

Канонада длилась без перерыва почти восемнадцать часов, радуя Миниха все большим числом разгоравшихся пожаров. Гарнизон не мог справиться с огненной стихией, охватившей десятки домов, и на рассвете фельдмаршал увидел, что защищавшие один из валов турки стали отходить в крепость, чтобы помочь загасить бушевавшие там пожары.

— Вот теперь мы и начнем! — проскрипел язвительно Миних, отнимая от глаза зрительную трубу. И приказал начать штурм.

Выделенные для приступа штурмовые колонны, в одной из которых находился 15-летний прапорщик Долгоруков, взметнув развивающиеся на ветру знамена, дружно побежали к валу.

Очаков жалобно дрожал размытым заревом пожаров, но держался стойко. Обвесив стены и башни серыми пушечными дымами, гарнизон расстреливал нападавших ядрами и бомбами на подступах к валу, не давая прорваться дальше.

Спустившиеся в ров гренадеры, натолкнувшись на отчаянное сопротивление турок, никак не могли подняться на вал. Количество убитых и раненых солдат росло с угрожающей быстротой — в считанные часы потери достигли двух тысяч человек.

Видя, как один за другим падают вокруг него солдаты, Долгоруков вдруг почувствовал заползающий в сердце неуемный животный ужас. А когда неподалеку с громким треском раскололось турецкое ядро и над головой просвистели горячие осколки, Василий, будучи не в силах противиться страху, бросился в небольшую воронку от бомбы и затих там, зажав грязными руками уши, чтобы не слышать диких криков умирающих.