Джеймс Купер - Моникины Страница 6

— Она была хорошая женщина, мистер Этерингтон! — сказал вдовец, в волнении покачивая ногой.

— Она была хорошая женщина, мистер Голденкалф.

— И хорошая жена, мистер Этерингтон.

— Я всегда считал ее хорошей женой, сэр.

— Верная, послушная и бережливая.

— Три качества, весьма существенные в нашей земной жизни.

— Я не женюсь второй раз, сэр. Священник наклонил голову.

— Да, другой такой жены мне не найти! Священник вновь наклонил голову, хотя на этот раз знак согласия сопровождался легкой усмешкой.

— Во всяком случае, она оставила мне наследника.

— И принесла с собой малую толику, которую он может унаследовать, — сухо заметил священник.

Мой предок вопросительно взглянул на него, но, по-видимому, не уловил сарказма.

— Я передаю ребенка на ваше попечение, мистер Этерингтон, в соответствии с предсмертной просьбой моей возлюбленной Бетси.

— Я принимаю эту обязанность, мистер Голденкалф, в соответствии с обещанием, которое дал покойной. Но вы помните, что с этим обещанием было связано условие, которое должно быть выполнено точно и незамедлительно.

Мой предок привык строго соблюдать кодекс торговой этики, по которому обман допускается только в особых случаях, предусмотренных особыми правилами чести, — своеобразная мораль, основанная больше на удобстве ее приверженцев, чем на общем законе справедливости. Он уважал букву своего обещания, но жаждал уклониться от его духа. И его изворотливый ум уже деятельно искал способа осуществить это желание.

— Конечно, я дал бедной Бетси обещание, — ответил он тоном человека, погруженного в раздумье, — и это обещание было дано при весьма торжественных обстоятельствах.

— Обещания, данные умершим, связывают вдвойне. Уходя в мир иной, они как бы поручают надзор за выполнением обещаний тому высшему существу, которое не может лгать.

Мой предок устрашился, дрожь пробежала по его телу, и он утратил решимость.

— Но бедная Бетси оставила своим представителем в этом деле вас, — сказал он после долгого молчания, устремив на священника задумчивый взгляд.

— В определенном смысле это безусловно так, сэр.

— А представитель, облеченный полномочием, с точки зрения закона, это сам доверитель, только под другим именем. Мне кажется, это дело может быть улажено к нашему общему удовлетворению, мистер Этерингтон, и воля бедной Бетси может быть исполнена в полной мере. Она, бедняжка, мало разбиралась в делах, но оно и лучше для ее пола—когда женщины берутся за крупные дела, это редко кончается хорошо.

— Если воля покойной будет исполнена вполне, вы можете не опасаться моей несговорчивости, мистер Голденкалф.

— Я так и думал. Я знал, что между двумя разумными людьми, которые встретились с целью честно уладить дело, не возникнет никаких затруднений. Бедная Бетси, мистер Этерингтон, желала, чтобы ребенок был поручен вашим заботам, полагая— и я не отрицаю справедливости этой мысли, — что мальчику ваши познания окажутся полезнее, чем мои.

Священник был слишком честен, чтобы отрицать это, и слишком вежлив, чтобы не кивнуть в знак согласия.

— А раз мы сходимся в предпосылках, дорогой сэр, — продолжал мой предок, — рассмотрим несколько подробнее некоторые частности. Мне кажется, всего лишь справедливо, чтобы тот, кто выполняет работу, получал вознаграждение. В этих принципах я был воспитан, мистер Этерингтон. И хочу, чтобы в этих же принципах был воспитан и мой сын. Я же намерен всегда придерживаться их и впредь!

Священник вновь кивнул.

— Однако бедная Бетси — благослови ее небо, это была кроткая и тихая подруга и заслужила большую награду на том свете, — бедная Бетси мало понимала в делах. Она воображала, что, потратив эти десять тысяч фунтов на благотворительность, поступит хорошо, в действительности же она совершила несправедливость. Если все труды и заботы по воспитанию маленького Джека вы берете на себя, кому же, как не вам, положено вознаграждение?

— Я полагаю, мистер Голденкалф, что вы предоставите средства, чтобы обеспечить ребенка всем необходимым.

— Это, сэр, само собой разумеется, — быстро и гордо прервал его мой предок. — Я человек осторожный и предусмотрительный, я знаю цену деньгам, но я не скряга, чтобы жалеть денег для моей же плоти и крови. Джек никогда не будет терпеть нужду в том, что в моих силах ему дать. Я отнюдь не так богат, сэр, как думают соседи, но я и не нищий. Я полагаю, что, если подсчитать мой актив, может набраться до сотни тысяч фунтов.

— Говорят, за покойной миссис Голденкалф вы получили гораздо большую сумму, — заметил священник не без укоризны в голосе.

— Ах, дорогой сэр, мне незачем говорить вам, чего стоят сплетни! Но я не стану подрывать собственный кредит. Давайте переменим тему. Моя цель, мистер Этерингтон, заключается только в том, чтобы поступить справедливо. Бедная Бетси хотела, чтобы десять тысяч фунтов были затрачены на учреждение одной-двух стипендий для школьников. Что же, однако, эти школьники сделали или чего можно ожидать от них для меня и моих близких? Другое дело вы, сэр! У вас будут заботы, много забот, я в этом не сомневаюсь. И вполне уместно, чтобы вы получили достаточное возмещение. Поэтому я собирался предложить вам, чтобы вы соблаговолили принять от меня чек на три, или на четыре, или даже на пять тысяч фунтов, — продолжал мой предок, повышая сумму по мере того, как священник все больше хмурился. — Да, сэр, я готов назвать эту последнюю сумму — она, вероятно, не чрезмерна, если принять во внимание предстоящие вам труды и заботы. И мы забудем про женскую фантазию бедной Бетси насчет двух стипендий и благотворительности. Пять тысяч фунтов на стол, сэр, лично для вас, а о благотворительности забудем навсегда!

Высказав так без обиняков свое предложение, мой отец ожидал ответа на него с уверенностью человека, который издавна привык иметь дело с людским корыстолюбием. Но против обыкновения он ошибся в расчете. Лицо священника вспыхнуло, затем побледнело и, наконец, приняло выражение скорбного порицания. Он встал и несколько минут молча ходил по комнате. Все это время мой отец сохранял уверенность, что мистер Этерингтон обсуждает сам с собой возможность выговорить за свое согласие сумму побольше, как вдруг он остановился и обратился к моему предку мягким, но решительным тоном.

— Я считаю своим долгом, мистер Голденкалф, — сказал он, — предостеречь вас: вы повисли над пропастью. Любовь к деньгам, это начало всякого зла, заставившее Иуду предать даже своего господа, пустила глубокие корни в вашей душе. Вы уже не молоды и, хотя все еще гордитесь своей силой и благосостоянием, будете скорее призваны к ответу, чем вы склонны думать. Не прошло и часа, как вы были свидетелем отхода смиренной души, которая уже предстала перед Всевышним. Вы слышали просьбу умирающей из ее уст. В такую минуту, в такой обстановке вы обещали исполнить ее желания. И вот проклятый дух наживы уже обуял вас, и вы пытаетесь играть этими священными обязательствами только для того, чтобы сохранить немного бесполезного золота в руке, и без того переполненной. Что, если бы чистый дух вашей доверчивой и простодушной жены присутствовал при нашем разговоре? Как он оплакивал бы вашу слабость и вероломство! Да и как знать, не было ли это на самом деле? Ибо нет причины думать, что счастливым духам не дано витать возле нас и скорбеть о нас, пока мы не будем освобождены из той трясины греха и пороков, в которой обитаем. А в таком случае представьте себе ее печаль, если она услышит, как скоро ее прощальная просьба забыта и как напрасен был пример ее светлой кончины, как глубоки и ужасны ваши пороки!

На моего отца больше подействовал тон священника, нежели его слова. Он провел рукой по лбу, словно ограждая себя от призрака своей жены, потом повернулся, придвинул к себе письменные принадлежности, выписал чек на десять тысяч фунтов и вручил его священнику с покорным видом провинившегося мальчика.

— Джек будет передан вам, дорогой сэр, — сказал он, вручая чек, — как только вы соблаговолите прислать за ним.

Они расстались безмолвно. Священник был слишком возмущен, а мой предок — слишком огорчен, чтобы произносить слова, требуемые вежливостью.

Оставшись один, мой отец боязливо оглядел комнату, проверяя, не принял ли укоряющий дух его жены форму более осязательную, чем воздух, а потом не менее часа с большой тоскою раздумывал о главных событиях минувшего вечера. Говорят, что занятия до некоторой степени могут смягчить горе. Так оказалось и в этом случае. К счастью, мой отец как раз в этот день составил для себя полный отчет о своем состоянии. Поэтому, взявшись вновь за это приятное дело, он выполнил простое действие: вычел из итога только что истраченную сумму и, убедившись, что остался хозяином семисот восьмидесяти двух тысяч трехсот одиннадцати фунтов и нескольких шиллингов и пенсов, извлек весьма естественное утешение из сравнения величины истраченной суммы с величиной остатка.