Гор Видал - Империя Страница 6

Когда Хэй перебрался в романскую крепость напротив Белого дома, его карьера, казалось, подошла к концу. Но затем политический барометр снова показал на Огайо, этому штату в очередной раз суждено было дать Америке президента; кандидатом стал губернатор штата Уильям Маккинли, по прозвищу Майор. Ветеран Гражданской войны и долгие годы член палаты представителей, Майор поклялся в вечной верности покровительственному тарифу, этому символу веры истинных республиканцев, чем привлек к себе благосклонное внимание партийных боссов и торговых магнатов. Маккинли был в их глазах безукоризненным кандидатом. Он был беден, следовательно, честен; красноречив, но без оригинальных идей, следовательно, безопасен; предан своей жене-эпилептичке, которая всегда сидела за столом с ним рядом, и как только у нее начинались конвульсии, он тотчас накидывал ей на голову салфетку и продолжал разговор, как будто ничего не случилось; когда конвульсии проходили, он убирал салфетку и жена возобновляла прерванный обед. Хотя миссис Маккинли в целом не была идеалом в качестве потенциальной Первой леди, ее нездоровье и преданность мужа вызывали отклик в бесчисленных сентиментальных душах.

К несчастью, Маккинли разорился на самом старте избирательной кампании. Из дружеских чувств он поставил свою подпись на долговом поручительстве на 140 тысяч долларов, которое друг оказался не в состоянии оплатить. Кампания Маккинли едва не кончилась, так и не начавшись, что сулило победу на выборах так называемому мальчику-оратору с берегов реки Платт, огнедышащему популисту и врагу богачей Уильяму Дженнингсу Брайану[22]. Но поскольку в случае победы Брайана даже луна покраснела бы от крови новой гражданской войны, менеджер кампании Маккинли, богатый бакалейщик по имени Марк Ханна обратился к другим столь же богатым людям, в том числе и к Хэю, с просьбой оплатить поручительство и спасти луну от грозившей ей печальной участи. Майора переполняло чувство благодарности. Хэй, которого обошли с назначением на высокий дипломатический пост при прошлом президенте, поскольку считалось, что его «назначение лишено политического смысла», теперь оказался в фаворе у нового лидера из Огайо, поселившегося напротив, через дорогу.

Майор назначил Хэя послом при Сент-Джеймсском дворе; Хэй приехал в Лондон год назад в сопровождении Генри Адамса, чей отец, дед и прадед занимали когда-то этот пост. В Саутхемптоне посла и его спутников встречал Генри Джеймс, всегда державшийся в стороне от политики, околополитических кругов и просто знаменитостей. Но на сей раз, проявив неожиданную лояльность, он появился в таможне, немедленно атакованный международной прессой. Понаблюдав, с каким мастерством Хэй обращается с цветом британской журналистики и ее колючками, Джеймс прошептал на ухо Хэю, но так, что его услышали многие: «Как вы терпите всех этих насекомых, что мельтешат вокруг и говорят вам гадости?» — «Этого человека я впервые вижу», — с комичной суровостью сказал Хэй, садясь в поджидающий его экипаж.

— Так или иначе, — подытожил Дел свой рассказ Каролине, — фирма Хэя — Адамса процветает с тех пор, как они поселились в своем общем доме.

Каролина чувствовала, что здесь не обошлось без умолчания.

— Но ведь с самого начала были две дружеские семейные пары?

— Да. Мои родители и супруги Адамсы.

— Что же стало с миссис Адамс?

— Мариан умерла еще до того, как они поселились в этом доме. Это была милая миниатюрная женщина — вот то немногое, что я помню. Говорят, она была блистательна и умна для женщины. Увлекалась фотографией, сама проявляла и печатала. Была очень талантлива. У нее было ласковое прозвище Кленовый листочек.

— Отчего она умерла?

В глазах Дела Каролина прочитала сомнение. В самом деле, можно ли ей доверять? И до какой степени? Впрочем, он наверняка знает только то, что знают другие, подумала она.

— Она покончила с собой. Выпила реактив. Адамс нашел ее лежащей на полу. Это была мучительная смерть.

— Почему она так сделала? — спросила Каролина, но не получила ответа.

Гости потянулись в столовую, выходившую окнами на юг, откуда открывался роскошный вид на Кентский Уильд. Миссис Камерон подбежала к Хэю.

— Он приехал! Говорит, что вы его пригласили.

— Кто? — спросил Хэй.

— Мистер Остин[23]. Наш сосед и ваш поклонник.

— Боже, — пробормотал Хэй. — Он думает, что я тоже поэт.

— Но вы же со всем триумфом были… — начал Джеймс.

— Скажите Остину, что тут ошибка. — Однако дворецкому никто ничего не успел сказать.

— Всеанглийский поэт-лауреат Альфред Остин с супругой! — возгласил Бич.

— Какая радость! — воскликнул Хэй нарочито громко, чтобы все могли его слышать и оценить, и поспешил навстречу самому скучному, по мнению многих, английскому поэту.

Каролина сидела за столом между Делом и Генри Джеймсом. Столовая была самой приятной из всех парадных комнат старого дома, и миссис Камерон умело управлялась здесь со всеми — с детьми, подростками, государственными деятелями, а сейчас и с бесцветным поэтом, увенчанным королевскими наградами.

— У мистера Остина сложилось впечатление, что наш друг Хэй является американским поэтом-лауреатом, — сказал Джеймс, отдавая должное палтусу в сметане. Напротив него маленькая девочка Керзон фыркнула на свою гувернантку, вероятно, что-то ей несправедливо запретившую.

— Отец уверяет Остина, что не написал ни строчки с тех пор, как…

Как низкая громовая струна органа, зазвучал голос Джеймса, вырывающийся из набитого палтусом рта:

Спасти от гибели дитя,Взрастить его без жалоб и без стонов,Клянусь, почетнее стократ,Чем праздность у подножья Трона.

Половина присутствующих зааплодировала четверостишию. Голос Джеймса звучал на редкость завораживающе.

— Это произведение всегда казалось мне удивительно трогательным, хотя и не вполне тактичным с точки зрения богословов, — сказал поэт-лауреат.

— Я стыжусь этих строк, — сконфуженно произнес Хэй.

— То же самое, должно быть, чувствовал Данте, когда цитировали «Ад», — улыбнулся Адамс.

— Скажут мне, что это такое, наконец? — прошептала Каролина Делу, но у Джеймса был великолепный слух.

— «Короткие штанишки», — возгласил он, — поучительный рассказ, нет, эпос о четырехлетнем мальчике, спасенном после катастрофы некоего деревенского средства передвижения, как выясняется, столь рискованно приводимого в движение лошадьми, злосчастного средства передвижения сомнительной ценности, которое можно, пожалуй, назвать…

— Коляской? — предположила Каролина.

— Вот именно. — Джеймс ликовал. Подали жареную дичь, что еще больше подняло его настроение. — Маленький мальчик, которого Адамс предпочел бы назвать «дитя», хотя для Адамса дитя — это любая незамужняя девица, в том числе собственная племянница, это дитя по имени Короткие штанишки, — голос Джеймса снова гулко вибрировал, и Каролина заметила, как передернуло Хэя, и даже Дел откашлялся, собираясь перекрыть неумолимый голос Джеймса, — по всей вероятности, это сельское дитя, оставленное без присмотра, упало с движущейся повозки и было спасено сельским героем, который пожертвовал своей жизнью ради сей пары коротких штанишек, то есть их содержимого, и за этот благородный подвиг, несмотря на не вполне порядочную и даже греховную земную жизнь, попал в рай.

— Церковь до сих пор недовольна папиным стихотворением. — Дел попытался переменить тему разговора.

— Но стихотворение разошлось в виде памфлета в миллионах экземпляров, — сказал Джеймс, выковыривая застрявший между передними зубами кусочек дичи. — Точно так же, как и более позднее и, пожалуй, более глубокое стихотворение «Джим Бладсоу», знаменитейшая баллада вашего папеньки, герой которой отдал свою жизнь ради спасения пассажиров, находившихся на борту на сей раз водного средства передвижения, «Красотки прерий». Озабоченность Хэя трудностями передвижения в Америке весьма характерна для семидесятых годов. Так или иначе, эта движимая паром посудина взорвалась, если мне не изменяет память, на середине некой бурной американской реки, предоставив тем самым нашему герою возможность отдать свою жизнь за бесчисленные детские штанишки, не говоря уже о других деталях туалета, в том числе юных дам, короче, всех пассажиров, обеспечив себе тем самым прямую дорогу в рай на том демократическом основании, а прочнее этого основания не придумаешь, что «Иисус не может быть жестоким к тому, кто людям отдал жизнь свою». — Голос Джеймса стал драматически замирать и на сей раз его не слышал, наверное, никто, кроме Каролины. Слева от нее Дел беседовал с Абигейл Адамс, одной из всамделишных племянниц Генри Адамса, крупной простоватой девушкой, покинувшей недавно женский монастырь в Париже.