Анн Бренон - Сыны Несчастья Страница 6

И мой отец Раймонд Маури, мирный ткач из Монтайю, загорался гневом и проклинал дрожащим голосом этого дьявола в митре, восседающего на высоком престоле в Риме среди роскоши мира сего. А я чувствовал, как ледяной озноб пробирает меня, так, что волоски на руках становятся дыбом.

И с тех пор, добавляла моя мать Азалаис, Церковь волков не переставала преследовать истинных христиан. Тогда в этом краю их было всё еще много. Говорят, что даже в то время повсюду были еще дома добрых мужчин и добрых женщин — в Монтайю, в Праде, в Жебец. Но постепенно они вынуждены были бежать, скрываться, они исчезали. Таких гигантских костров, как в Монсегюре, больше не зажигали, но Инквизиция всё ужесточала свою охоту, расставляла ловушки, сжимала кольцо; она терроризировала верующих, выслеживала добрых людей и сжигала их одного за другим. Вот почему те, кого не поймали и не сожгли, в Каркассоне или Тулузе, уехали далеко, в Ломбардию, чтобы сохранить Церковь. Говорят, что там Церковь Божью не преследуют с такой жестокостью. Потому добрые верующие стремятся совершить путешествие в Италию, чтобы жить там в мире, устремляясь к Добру, и достичь хорошего конца из рук добрых людей. Но у нас никогда не было на это средств. Увы! Кто спасет наши души, если добрые люди никогда не вернутся в эту землю?

Я снова как будто видел отца Раймонда Маури и мать Азалаис, все эти темные вечера моего детства в фоганье бедного дома. Того, который был отстроен после первого Несчастья. Возле пылающего очага, в выедающем глаза дыме, мать, как обычно, сидела, сложив на коленях руки, а по ее щекам катились слезы. Я видел обеих сестер–шалуний, которые безостановочно ссорились — блондинку Раймонду и брюнетку Гильельму. Мой брат Гийом и я всегда слушали с большим вниманием и сжимали кулаки. А двое самых младших, Бернат и Раймонд, сонно зевали.

Но той прекрасной летней послеполуденной порой, спустившись с пастбища, я увидел, как мать, стоя с маленьким братом Жоаном на руках, сияет от нового тайного счастья. Добрые люди вернулись. И тогда младшая сестра Гильельма, узнав, что я пришел, стала прыгать вокруг меня и просить, чтобы я взял ее с собой, потому что она хочет посмотреть на овец Раймонда Маулена под скалой Керкурт. Ей еще не было десяти лет, и она все время повторяла, что будь она мальчиком, она, конечно же, стала бы пастухом и гоняла бы овец через Пиренеи в самую землю Сарацин.

— Идите, — сказала мать с улыбкой. — Но не забудь вернуть Гильельму на ночь.

ГЛАВА 3

МАЙ-ИЮНЬ 1301 ГОДА

Это было двадцать три года назад, где–то на Пятидесятницу, я шел по серданьскому тракту на землях Монтайю, гоня на выпас овец Арнота Фауре из Монтайю и Раймонда Маулена из Арка. Гийом Маури, мой брат, и Гийом Белот — оба они уже умерли — шли из леса Озе, где рубили дерево для перекрытий. Подойдя ко мне, они сказали, что хорошие люди, добрые христиане, прибыли в этот край, и сейчас они в Монтайю…

Пейре Маури стоял на лугу у серданьского тракта с овцами и собакой. Был почти полдень, и все вокруг словно замерло. Можно было предаться сладким и в то же время тревожным мыслям. Юный пастух думал о Бернаде д’Эсквина. Он вновь увидит ее в конце летнего сезона. Но на этот раз он больше не уйдет из Арка, он так решил. Если Бог так захочет, он не расстанется с этой девушкой, и скоро ей об этом скажет. А ведь это не он сделал первый шаг. Это не он по–настоящему заметил Бернаду — поначалу она для него ничем не отличалась от своих сестер и кузин. Сперва он смотрел на нее так, как на всех других девушек, с которыми ему доводилось встречаться. Обычно он с первого взгляда знал, стоит ли рассчитывать на нечто большее, или они переставали для него существовать. Потому, в конечном итоге, было несколько девушек, суливших ему некоторые перспективы. Бернада относилась именно к этой второй категории, к девушкам, к которым ему хотелось прикоснуться. Но то же самое он чувствовал и к ее сестре Раймонде. И всех этих юных кузин, сопровождаемых матерями, тетями и бабушками, женщинами д’Эсквина, приходившими в гости к Эглантине, жене Раймонда Маулена, когда она собралась рожать… Он тоже был там, юный Пейре Маури, немного сконфуженный в этом женском царстве и атмосфере родильного дома, под этим чужим кровом. В том году Пейре только прибыл в Арк, чтобы помочь кузену Раймонду Маулену пригнать отару на пастбища в Монтайю.

Это Бернада д’Эсквина первой посмотрела на Пейре Маури. И смотрела так долго и значительно, что это поразило и взволновало его. Без тени улыбки. Она смотрела на него, не мигая, широко открытыми, очень черными глазами; у нее был длинный прямой нос и повязка на сияющих волосах. К тому же, когда они, окруженные овцами, остановились по дороге возле Рокфор в Фенуийидес, кузен Раймонд сказал Пейре, что, по его мнению, тот поступил хорошо, избрав ремесло пастуха. И что если он, Пейре, захочет, то Раймонд может нанять его работать в Арке на протяжении всего года, чтобы пасти овец на зимних пастбищах, присматривать за ягнятами и перегонять овец. Тем паче, что Пейре обязательно станет de la entendensa, устремленным к Добру, как все Маури, и потому они могут друг другу доверять. Пейре немедленно ответил, что он как раз об этом думал. И что нужно поговорить об этом с его отцом, Раймондом Маури, по прибытии в Монтайю.

Ему уже было почти восемнадцать, Пейре Маури. Он был красивым, хорошо сложенным юношей, с крупным торсом, меднокожим, светлоглазым и светловолосым, высоко и гордо держащим голову. Черты его лица были присущи всем Маури — небольшой нос с горбинкой и резко очерченные, выдающиеся скулы. Хоть на его подбородке едва пробивалась борода, он уже не хотел быть на иждивении своего отца. Конечно, ему еще требовался год или два, чтобы стать настоящим пастухом и наниматься на работу, приносить в дом заработок — то несколько мотков шерсти для собственных нужд, то несколько ягнят по весне для своей отары. Потому предложение, которое сделал ему Раймонд Маулен, было для него как нельзя кстати, и позволяло ему уже сейчас встать на ноги. Еще и в Арке, в этой далекой благословенной долине, где земля красная и охряная, трава зеленая и дуют ласковые ветры. Там жили переселенцы из Сабартес, люди, которых он знал. Почти все они были устремлены к Добру. Нет сомнений, что отец Маури, сгорбленный над ткацким станком, пытаясь справиться с выводком из шести или семи детей, которых ему нужно кормить, согласится и обрадуется. Это шанс для Пейре.

Именно об этом думал юноша, опершись спиной на ствол молодого бука у обочины битого серданьского тракта, большой дороги, которая пересекала плато д’Айю, шла через Праде и спускалась в долину Акса, а потом поднималась в Пючсерда через Оспиталет Сен — Сюзан и ворота Пьюморен. Шанс для Пейре. Еще и в Арке. В Арке, где живет эта девушка, пустившая в него стрелу взгляда, который так взволновал его. Память о котором тревожит и не оставляет его ни минуту. Бернада, старшая из дочерей д’Эсквина, из маленького хутора на горном хребте за долиной Арка, со стороны ущелья Перруш. Но сегодня Пейре пока что в Монтайю.

Юный пастух потянулся, повернул голову; массивный силуэт замка графа де Фуа во всем его величии возвышался над дорогой. В этой полуденной жаре, казалось, ничто не шелохнется. Даже знамена висели, словно мертвые. Из деревни Монтайю, домики которой лепились по склону, не доносилось ни звука. Все словно уснуло под жарким, южным полуденным солнцем, и даже овцы, собравшись вместе, казались одной большой живой неподвижной грудой. Они стояли, подняв украшенные рогами головы, и совсем не щипали траву. В легкой тени бука собака, растянувшись во всю длину, лежала у ног пастуха, по–дружески прижавшись к нему, и он ощущал прикосновение ее шелковистой шерсти. Высокогорье было еще одето в призрачную зелень, которую жаркое солнце вскоре превратит в медь и золото.

Пейре подумал, что самое время перекусить и промочить горло, и вынул из котомки кусок хлеба и сухую колбасу, которые дала ему мать. Но тут лабрит внезапно вскочил, шерсть у него встала дыбом, он зарычал. Пейре тоже было вскочил на ноги, но потом заулыбался и успокоил собаку. По битому тракту, по направлению к деревне, шел его старший брат, Гийом Маури, приближаясь к нему в бликах белого и зеленого света. Вместе с ним был его друг, Гийом Белот. Старший Маури был высоким и немного худощавым, а старший Белот — коренастым и плотным. Оба они несли какие–то железные инструменты.

— Что вы делаете в такой жаркий полдень? Еще не обедали?

Гийом Маури издал горловой смешок, сбросил со спины большую перевязь, на которой висели топор, пила и топорик, и опустился на траву рядом с братом.

— Мы идем из леса Озе, где рубили дерево для перекрытий. Сейчас как раз самое время. Пока дерево высохнет, будет уже сентябрь. А если лето будет гнилое, то не очень весело всё переделывать накануне зимы… Мы вышли рано утром, чтобы нарубить дерева для крыши дома Маури, а также для дома Маурсов — я имею в виду дом моей красавицы Азалаис…