Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша Страница 6

— Поверь, я буду тебе верной женой. Ты успокоился?

Нину не ответил.

— Возьми меня, – прошептала девушка.

— Что? – не понял мужчина.

— Возьми меня. Войди в меня и ты убедишься, что умненькие слаще.

Вновь долгая, протяжная пауза. Нину совсем затих, сидел молча, наконец признался.

— Мне трудно тебя понять, но хотя бы раз я могу поступить вопреки твоему желанию?

— Зачем? У нас с тобой одна судьба. Прикажи Одноглазому отогнать людей от повозки.

— Далеко?

— Подальше, чтобы они не слышали мои крики.

— Ты будешь кричать?

— Мне хочется целовать тебя, мне хочется любить тебя, но мне страшно. Я исполню все, на чем ты будешь настаивать, но я буквально трясусь от страха, поэтому начну петь. Но если ты захочешь, я буду кричать.

— Не надо, – поморщился Нину, – не люблю шума.

Шами ловко, через голову сняла нижнюю тунику, прижалась к мужчине. Нину совсем обмяк, кроме того места, которое натужно рвалось на свет. Шами погладила мужчину, шепнула.

— Исполни мою просьбу, чтобы мне было легче справиться со страхом. Одну малюсенькую, глупую просьбишку.

— Что еще?

— Позволь дернуть тебя за бороду.

Нину изумленно глянул на девушку.

— Твое коварство бездонно. Ладно, дерни. Можешь даже выдрать волосок, если хватит сил. Может, тогда я приду в себя и вместо любви выкину тебя из повозки.

Трудно передать с каким наслаждением Шами вцепилась в бороду. Она ухватилась за нее так, как обычно хватаются за самое дорогое, самое существенное в жизни. Все остальное порхало мимо сознания – и стоны Нину, пять раз овладевшего ею, и снова десять раз овладевшего ею, и пронзительная боль, и нараставшее радостное возбуждение. Ей было хорошо, она была спокойна, ведь она держалась за настоящую бороду. Волосы были неломкие, жесткие, рождающие счастье.

Глава 2

До вечера Шами убеждала любезного друга рискнуть. Убеждала и до и после – нам теперь не расстаться, мы не можем друг без друга, необходимо заткнуть глотки недоброжелателям в Вавилоне. Нинурта обмолвился – в столице тоже хватает тех, кто сразу насторожит уши, услышав, что племянник туртана просит разрешение посвататься к дочери царя Вавилона. Это действительно немалая честь, подобное бракосочетание может резко выделить его, которого все считают худородным молокососом, из дальнего круга приближенных к Салманасару людей. Нину признался, что завистников и недоброжелателей у рода Иблу в Калахе хватает. Прежде всего, Шурдан* (сноска: сокращенное имя Ашшур–данин–аплу), старший сын Салманасара и его наследник.

Молодой человек покрепче обнял девушку, шепнул – если все пройдет гладко, великий царь может оказать ему милость, может придвинуть поближе. Добавил – это так важно сейчас, когда между великим царем и Шурданом пробежала черная кошка. Девушка замерла, а Нинурта разоткровенничался. После двух неудачных походов в Сирию в стране Ашшура заговорили, что Салманасар утратил илу. Кое‑кто полагает, что он слишком долго правит – считай, уже двадцатый год. Этот кое‑кто и поддерживающие его города считают, что пора уступить место более молодому и удачливому наследнику.

— Почему же великий царь не может заставить их замолчать?

— У нас, в Ашшуре, другие порядки, нежели в Вавилоне. У вас царь подотчетен жрецам и сильным в городе, а у нас – войсковой сходке, на которой очень большой вес имеют городские общины. Кроме того, общины сильны сами по себе, а добычи за эти два похода было взято куда меньше, чем ожидалось. Переселенцы, приведенные Салманасаром, должны сначала обжиться, доход от них появится через несколько лет, и он будет куда больше, чем военная добыча. Но до этого времени надо дожить. А тут еще Вавилон вечно строит козни!

Шами возразила.

— Вавилон – это Небесные врата. Это город ликования, в котором каждый, кто живет в подлунном мире, может поклониться тому богу, которому он доверяет. В Вавилоне более двух сотен храмов, а уж алтарей и жертвенников не счесть. В Вавилоне знают все о прошлом и будущем.

Нинурта снял руку с плеча Шами, нехотя отозвался.

— Так‑то оно так, но я имел в виду твоего отца.

— Его можешь не опасаться. Он трусоват, и, узнав, что письмо попало в руки к Салманасару, будет целовать тебе пятки.

Нину надолго замолчал, потом, видимо, окончательно одолев внутреннее сопротивление, согласился.

— Получается складно, но как отнесется дядя? Что решит великий царь?

— Нину, дорогой, любимый! Боги на моей стороне, ведь рассуди, как помимо их воли мы могли бы встретиться в степи. Или тебя послали следить за караваном?

— Нет, мы выехали на охоту.

— Вот видишь. Теперь тебе удалось поймать на лету птицу–удачу…

— Тебя, что ли?..

— Меня, любимый, меня. Нам нельзя мешкать, эта ночь все решит. Мы должны срочно отправиться в Ашшур Мы вдвоем.

— Без охраны?

— Ты знаешь дорогу?

— Дорогу‑то знаю, но по степи гуляют разбойники–бедуины. Наши разъезды их приструнили, и все‑таки…

— Тогда возьми самого лучшего лучника, способного стрелять ночью. Далеко до Ашшура?

— День пути.

— Значит, к полудню мы можем быть в священном городе. Караван оставь под присмотром Ардиса …

— Ушезуба!

— Кто такой Ушезуб?

— Одноглазый.

— Хорошо. Пусть командуют оба. Их нужно строго–настрого предупредить, чтобы никаких ссор, никакого шума. Пусть караван доберется до Евфрата и там укроется. Тебе нужно многое успеть, а времени в обрез. Ты видал, как Сарсехим целовал пятки Одноглазого. Вот также и мой отец будет лизать твои ноги. Но об этом никто не должен знать, кроме великого царя и твоего дяди. Пусть враги в Сирии тешатся надеждой на удар в спину, который нанесет Вавилон, когда полки грозного Салманасара выступят в поход. Пусть степь услышит тысячеголосое «ала–ала».

Нину некоторое время задумчиво молчал, потом неожиданно спросил.

— Что, если дядя откажет мне в согласии на брак с тобой? Он старший в роду.

Шами вздрогнула, потом прильнула к мужчине. Слезы выступили у нее, она нежно поцеловала Нину.

— Я не хочу расставаться с тобой. Не знаю, как я буду без тебя…

Нину судорожно обнял девицу, прижал ее голову к щеке. Шами жарко зашептала.

— Заступись за меня. Я всегда буду с тобой, но я так боюсь позора, любимый.

Она разрыдалась.

Лицо у Нину окаменело.

* * *

На следующий день Нинурта и Шаммурамат добрались до священного Ашшура – древнего города на берегу Тигра, родового гнезда ассирийцев.

Нинурта сразу поспешил к дяде, а Шами поместили на женской половине дворца наместника. Три семидневки Шами провела взаперти, под присмотром старенькой служанки родом с северных гор и пожилого, страдавшего неумеренной болтливостью евнуха. Новую подопечную он встретил доброжелательно и первым делом сообщил, что более всего на свете любит сказки. Известны ли госпоже какие‑нибудь волшебные истории? Он охотно послушал бы и сам в свою очередь с радостью поделится тем, что знает.

Неуместность предложения навылет сразила Шами. Ей, лишенной роду и племени, тайно, без всякой защиты оказавшейся в чужом городе, о котором небезосновательно говорили, что лучше угодить в пасть крокодила, чем в логово безжалостных ассирийцев, самое время слушать сказки. Она уже готова была записать противного старикашку в число своих главных врагов, но, взглянув на его сморщенное личико, на доброжелательные, понимающие глазки, решила, что гневаться на евнуха, значит, обижать ребенка.

Стоит ли дразнить своих ангелов–хранителей, позволивших ей полакомиться чудом?

Сердце шепнуло – итог в твою пользу, и если за все в жизни приходится платить – так утверждал ее учитель в Вавилоне Набу–Эпир, – сказки можно считать самым легчайшим из наказаний, какое могли выдумать боги за доверчивость по отношению к ассирийскому бандиту и предосудительную потерю девственности.

Она ласково улыбнулась уроду.

— С какой же начнешь, Ишпакай?

— С самой занимательной и поучительной, царевна.

Шаммурамат обреченно кивнула, присела, устроилась на пятках и приготовилась слушать. Ишпакай проворно уселся напротив – тоже на пятки, затем с удовольствием потер руки и начал так.

— Дошло до меня, о прекрасная царевна, что в городе Дамаске проживал дровосек по имени Али–Бабайя…

* * *

Дней через десять к Шаммурамат заглянул дядя Нину, наместник Ашшура Иблу. Во время встречи также присутствовал старый евнух. Наместник, человек необычно высокий, в присутствии царевны держался настороженно, сначала больше присматривался, чем говорил. Кратко поинтересовался, как ей здесь живется, не обижает ли кто?

Как еда?

Шами от всего сердца поблагодарила его и, словно догадавшись, чего от нее ждали, ни словом не заикнулась о деле, чем, по–видимому, расположила к себе стареющего полководца. Иблу уже более заинтересованно расспросил, как ей жилось у отца, кто такая Гула и с какой целью она отрезала у нее косу? Расспросил о настроениях при вавилонском дворе, слыхала ли она что‑нибудь о сношениях ее отца с царем Элама? Шами объяснила, что свобода, дарованная дочерям царя Вавилона, невелика – раз в неделю можно было в сопровождении служанки выйти в город. О том, чтобы посетить рынок или выехать на охоту и речи не было, так что ни о каких сношениях она не слыхала. Здесь в глазах старого вояки мелькнул откровенный интерес, и он переспросил – ты умеешь ездить на лошади?