Эйдзи Ёсикава - История Хэйкэ Страница 60

Поборов замешательство, которое вызвал в нем рассказ старика, Киёмори повернулся к Мокуносукэ с мрачным выражением на лице. Киёмори почувствовал, что Цунэмори сыграл с ним злую шутку. Ведь это была его мать, его родная мать, которая много лет назад бросила своего обедневшего мужа и сыновей. Он уже давно перестал ее вспоминать, отказывался думать о ней как о своей матери, но Цунэмори, как выяснилось, никогда не забывал ее. Он каким-то образом разыскал мать и привел к отцу, находившемуся на смертном одре. Даже после этого брат, очевидно, встречался с ней, скрывая это как от Киёмори, так и от мачехи Арико.

– Старый, это Цунэмори тебе рассказал?

– Да.

– Возможно, у Цунэмори была такая мать, но не у меня. Я не хочу видеть ее. С какой стати мне ее видеть? Скажи ему об этом.

– Вы не хотите встречаться с ней?

– Старый, зачем мне этого хотеть? Ты ведь все понимаешь лучше, чем кто-либо еще. Зачем ворошить пепел прошлого?

– Я рассказал вам все это, зная о прошлом.

– Тогда почему ты пришел ко мне? Ты растревожил меня в первую ночь паломничества.

– Я опасался этого. Но ваш брат считает, что миновать это место и не встретиться со стареющей матерью в память покойного отца было невозможно. Мне показалось, он говорил весьма искренне.

– Что? Ты смеешь настаивать на встрече? Я уже сказал тебе, пустоголовому, что такой матери у меня нет! Кем бы ни была та женщина, пусть Цунэмори встречается с ней, если считает это необходимым. Я же устал и хочу спать. Где мне лечь?

Служка, дремавший позади Киёмори, пробудился и удивленно заморгал ресницами, услышав голос своего хозяина. Вскочив, он провел Господина Харимы в опочивальню, освещая помещение светильником. Все слуги уже давно спали. Примерно в то время, когда Киёмори должен был уснуть, из его комнаты украдкой выбрался человек. Мокуносукэ, еще не спавший, следил за тем, как он крадется по коридору, натыкается на ставень и затем отпирает дверь. Насторожившись, Мокуносукэ окликнул незнакомца. Это был Киёмори, который вздрогнул, развернулся и стал всматриваться в том направлении, откуда прозвучал голос. В темноте он усмехнулся:

– Это ты, Старый?

– Господин, что побудило вас выходить в сад в такую холодную ночь?

– Никак не могу уснуть в первую ночь в незнакомом месте. Сказать по правде, Старый, я передумал. Где она находится?

– О чем вы, господин?

– О покоях госпожи. О ней говорил Цунэмори.

– Вы решили встретиться с ней?

– М-да. – Киёмори неловко почесал макушку. – Когда я подумал обо всем этом, то пришел к выводу, что ей должно быть лет шестьдесят. Мне уже идет сорок третий год. Смешно позволять прошлому брать над собой власть настолько, что это создает помехи для встречи с женщиной, с которой находишься под одной крышей. Я думаю, что буду сожалеть, если уеду отсюда не повидавшись с ней.

– О, это звучит весьма разумно.

– Старый, ты полагаешь, я поступаю правильно?

– Я с самого начала надеялся, что вы поступите таким образом. Ваш отец тоже хотел бы этого.

– Верно. Он не был таким упрямым, как я. Перед самой смертью отца Цунэмори привел ее к его постели, и я слышал, что отец сказал ей, женщине, которая так часто изменяла ему.

– Я знаю об этом.

– Старый, я плакал, когда слышал их разговор. Плакал, узнав о большой любви отца к той, которая причинила ему столько боли.

– В представлении вашего отца она заслуживала жалости. Он, должно быть, придерживался такого мнения много лет, до их окончательной разлуки.

– Я вряд ли смогу быть достойным его. Но что бы ни было, нельзя отрицать – именно она родила меня. По крайней мере, я могу последовать примеру Цунэмори и встретиться с ней в этот раз. Проводи меня к ней, Старый.

Этой ночью Киёмори встретился с матерью, у нее уже находился Цунэмори.

Она оказалась не такой, какой Киёмори ожидал ее увидеть.

Мать не выглядела ни печальной, ни одинокой. Наоборот, похоже, она была довольна жизнью, которую ведет. Убранство комнаты свидетельствовало о склонности матери жить в комфорте.

– Господин Харимы, – обратилась она к Киёмори, – Цунэмори так щепетилен в вопросах нравственности, что прибыл в Эгути перепуганным и растерянным. Но вы-то в своей молодости знали, как можно развлечься в домах на Шестой улице, поэтому могли заглядывать туда иногда. Когда будете приезжать в Эгути, останавливайтесь у меня и позвольте моим девушкам развлекать вас. Здесь имеются девушки весьма изысканные. Если бы вы не ехали к гробнице Кумано, я бы прислала их к вам, чтобы вы убедились в этом сами.

Да, перед ним была она – его мать. Именно мать добилась от Цунэмори, чтобы Киёмори сделал остановку в Эгути и она могла встретиться с ним. Мать говорила спокойно, без эмоций и без всяких признаков смущения. К своему удивлению, Киёмори обнаружил, что она гордится своим заведением.

Он с волнением смотрел на свою мать. Невозможно было поверить, что она приближается к шестидесяти годам. Эта женщина сохраняла необыкновенную грациозность. Киёмори понял, что именно секрет ее обаяния привлек к ней однажды императора, а потом заставил Тадамори прощать жене измены и капризы. Киёмори прислушивался к ее милому щебету:

– Как хорошо, что вы решили побывать у нас! Жаль, что вы приняли обет воздержания. Но вам нужно провести в Эгути две-три ночи на обратном пути и удостоить нас своим присутствием. Зимой в Эгути скучно, нас посещает мало выдающихся гостей.

В свободной, непринужденной беседе она, казалось, забыла, что является матерью четырех взрослых сыновей. В ней отсутствовала материнская нежность, побуждающая радоваться тому, что сыновья стали мужчинами. Казалось, она забыла даже Тадамори. Казалось, стерла воспоминания о прошлом так же легко и небрежно, как удаляла косметику со своего лица, которой все еще пользовалась.

Самая счастливая женщина, подумал Киёмори. Он начал чувствовать себя свободнее. Едва ли он имел право сердиться на нее: эта женщина рождена быть девой веселья. Природа сделала ее такой, какова она есть. Вины самой матери в этом не было. Киёмори испытывал радость и облегчение от того, что решил встретиться с ней, потому что больше не чувствовал к ней неприязни. Она не заслуживала упреков, потому что не имела иного предназначения, кроме как стать девой веселья. Киёмори следил за выражением лица и движениями матери – в них отражалась жизнь, к которой она привыкла и которой наслаждалась. Выходило, что он многие годы напрасно изводил себя, желая, чтобы она была другой.

– Матушка! То есть уважаемая хозяйка, не найдется ли здесь немного сакэ для оживления разговора? Мне вовсе не обязательно воздерживаться от него. Так есть ли немного или много сакэ?

Она мило улыбнулась.

– Сакэ? Его не так трудно достать. Эй! – позвала она служанку и хлопнула в ладоши. Показалась девушка, и мать шепотом отдала ей указания. Вскоре появились три девы веселья со светильниками в руках. В комнате стало светлее. Были поданы сакэ и еда.

– Уважаемая хозяйка, это все развлечения, которые вы предлагаете?

– Имеется много других развлечений.

– Раз мы здесь, то не мешало бы с ними познакомиться. Цунэмори!

– Да?

– Ты уже ездил сюда развлекаться?

– Я? Никогда.

Настроение Цунэмори, казалось, испортилось. Он чувствовал себя одиноким и лишним, когда наблюдал за общением Киёмори с матерью.

– Это ведь увеселительное заведение. Госпожа – наша хозяйка. Прочь унылое настроение!

Киёмори вновь наполнил свою чашечку сакэ и предложил брату последовать его примеру.

– Давай, ты тоже должен выпить.

– Я буду пить на обратном пути из Кумано.

– Ты боишься выпить с братом, нарушившим обет воздержания? – рассмеялся Киёмори. – Не робей, Цунэмори, беспокоиться не о чем. Я выпью в память о нашем отце, прежде чем мы продолжим путь в Кумано.

– Но почему?

– Ты не понимаешь почему? Неужели ты не понял, что на смертном одре он желал нам счастья? Именно поэтому я пью сейчас – его душа не должна быть потревожена. Уверен, что божество гробницы Кумано сочтет это как выполнение сыновнего долга и не станет проклинать тебя, Цунэмори. Давай пить и веселиться.

Едва Киёмори кончил говорить, как комната стала заполняться девами веселья в разноцветных кимоно. Их оказалось более десяти, одна прекраснее другой. Киёмори коснулся губами большой чаши и передал ее одной из дев веселья. Затем грациозные создания попробовали сакэ из чаши по очереди.

– Господин Харимы в прекрасном настроении, – щебетали девушки.

Последовал взрыв веселого смеха и оживления. Киёмори, раскрасневшийся от сакэ, все больше терял голову от аромата косметики и искусно уложенных причесок девушек.

– Барабаны! Бейте в барабаны! Танцуйте! – крикнул Киёмори хриплым голосом.

– Господин Харимы приказывает нам танцевать. Давайте петь и танцевать!

Послышались возбужденные голоса, легкий шелест длинных рукавов и подолов, свидетельствующий о подготовке девушек к танцам. Были удалены ширмы, отодвинуты раздвижные двери, и две комнаты превратились в одно просторное помещение. Принесли кото, на подставках установили большие барабаны, извлекли флейты из шелковых футляров.