Сестра самозванца - Владимир Александрович Андриенко Страница 60

– Я доставлю письмо.

– Вот и отлично, пан шляхтич. Сейчас же сяду его писать…

***

Люди Марии Годуновой тайно пришли за Михайлом и Петр сам двери им отворил.

– Он спит, – сказал Петро. – Подсыпал я ему сонное зелье в питье и до утра не проснется.

– Хорошо. Спеленаем и доставим в Приказ.

– В Приказ?

– В пыточную Разбойного приказа. А ты заместо брата здесь останешься.

– Как прикажет матушка-царица, – ответил Петро.

– С тобой здесь будут три моих человека. Коли посланец от вора придет, они тебе помогут. Сделают все как надобно.

– Стало воровского посланца вязать?

– А то не твого ума дело. Ты токмо примешь посланца заместо брата.

– Как прикажет царица. Я готов служить…

***

Михайло все слышал. Не зря он не стал пить того питья, что принес брат. Слишком хорошо знал он Петра, и заметил трусливый блеск его глаз, когда говорил о приказе Мнишека. Но не думал, что отважится Петро донести на него.

«Продал! Продал братец родный. И вот пришли за мной. Надобно из этой ямы выбираться. Но отсюда мне хода нет. Я в этой горнице словно в ловушке. Надобно было ранее бежать. Замешкался. Не думал, что так скоро они явятся».

Михайло был уже одет.

Что делать?

Завалить двери лавками? Нет! Что это даст? Только задержит их ненадолго. Потом все равно скрутят. Нужно вниз прорваться.

Он вытащил большой нож из-за голенища сапога.

Люди Годуновой поднялись наверх. Их было трое.

– Заходим и вяжем вора, – послышался голос за дверью.

– Вдвоем зайдите. Я здеся обожду.

– Веревку давай. Вдвоем управимся.

Двери скрипнули.

Первый вошел. Под его сапогами скрипели половицы, и Михайло понял, как звучат шаги смерти.

«Но помрет ныне не тот», – подумал он про себя.

Человек увидел лавку, на которой лежал кожух. В сумерках не разглядел, что тела под кожухом нет.

Михайло убил его сразу. Широкое лезвие распороло ему горло, и мужчина, обдав Михаила фонтаном крови, упал лицом вниз.

Затем последовал второй удар. И снова по горлу. Умел Михайло пользоваться ножом. Двое даже не вскрикнули.

Третий сразу не понял, что произошло, и спросил из-за двери:

– Чего там? Али проснулся вор?

Михайло придержал тело второго, дабы не было шума.

– Чего там? – снова спросили из-за двери.

– Делаем, – глухо ответил сам Михайло, дабы голос не узнали.

– Поспеши.

Отворилась дверь.

– Готово? Спеленали уже?

Ответом ему был удар. Лезвие вошло в живот, и человек захрипел. Он хотел закричать и упредить остальных внизу, но не смог. На его губах появились кровавые пузыри и глаза стали стекленеть.

Михайло вышел из горницы и усмехнулся. Теперь у него был путь для отступления. Он быстро спустился и ушел через второй ход. Пусть теперь его братец объяснит все людям Годунова…

***

Москва.

Разбойный приказ.

Апрель 1605 года.

Через два дня.

Царский оружничий Клешнин прибыл в Приказ к Патрикееву.

Он вышел из возка и приказал доложить о себе. Подручные дьяка то исполнили.

– Прибыл окольничий Клешнин, – доложил слуга.

– Кто? – переспросил Патрикеев, отрываясь от чтения бумаг.

– Клешнин, господине.

– Вот принесли черти!

– Прикажешь звать, господине?

– Зови! Куда его девать, коли приперся!

Дьяк принял окольничего с неохотой. Сейчас дружба с ним не была выгодной. Пошатнулось положение этого человека. Но и прямо отказать ему еще опасно. Мало как все повернется.

«Все как упреждали меня! Приперся этот оружничий. Пес! Прикажут мне девку пытать, а потом меня люди самозванца со свету сживут. Все на меня повесить желает волчица Годунова. Но не дам я головы своих детей под топор положить!»

– Здравствуй, дьяк. Давно не говорили мы с тобой, – сказал Клешнин.

– Дак все дела, Семен Андреевич. Служба царская.

– Знаю. Принес тебе приказ от государыни. Матушка-царица помнит о твоей верности.

– Готов служить, Семен Андреевич.

Клешнин рассказал все, что велела Годунова.

–Что это такое, Семен Андреевич?

–К пытке девицу снаряжай не медля.

– Я?

– Ты, дьяк. А кто же еще?

– Сие не в моем Приказе делать надобно!

– А где?

– Дак забирай девку себе, и делай чего хочешь. Она не по разбойным делам идет. Дела изменные это у тебя, Семен Андреевич.

–Али палачей при тебе нет добрых?

–Палачи есть. Но они девку Отрепьеву не тронут.

–С чего так? – спросил Клешнин.

–Али не разумеешь? – спросил дьяк.

–А чего разуметь? Есть повеление царицы!

–Ты на улицах московских бывал? – спросил Патрикеев.

–Бывал.

–Так что говорят там?

–Дак мне нет дела до баек черни, дьяк.

–А говорят, что Борис Федорович сам на себя руки наложил в страхе перед царевичем истинным. И еще говорят, что не по закону Федора царем объявили!

–За сии разговоры надобно три шкуры спускать с изменников!

–Дак снимали десять шкур, а разговоров тех менее не стало на Москве. Не любит наша чернь семейство Годуновых. А коли завтра царевич сюда пожалует? Что тогда? – спросил Патрикеев. – Тогда те, кто шкуры снимал, и станут изменниками.

–Но у Федора Борисовича армия. И скоро самозванца приволокут к нему.

–Как бы не так! Приволокут! Ожидай! При жизни Бориса не приволокли, а нынче дело дрянь.

–Так ты приказа царицы исполнять не станешь? – спросил Клешнин.

–Семен! Ты в умели ли? – спросил Патрикеев. – Ты про кого молвишь? Это кто царица? Али позабыл, что она дочь Малюты Скуратова? Да кто её царицей признает?

–Так что делать? Нам за царя Федора держаться надобно! Али позабыл про то?

–Не позабыл. Но так получается, что не удержать Федору власти. Пока ропот на Москве тихий. Но это затишье перед бурей.

–Дак имают воров по Москве!

–Имают. Но только менее тех воров не стало, Семен. Похоже, что быть самозванцу на Москве.

–А с девкой-то что?

–Ты не про девку думай, Семен. Ты про себя подумай. Припомнят тебе службу Годунову.

–Припомнят, – согласился Клешнин. – И мою семейку не помилуют.

–Так бери своих и беги, – посоветовал Патрикеев. – Беги Семен, покуда не поздно.

–Бежать?

–Беги! Ты ведь уже думал, куда тебе бежать, Семен? Знаю, что приготовил для себя путь к спасению.

–Кое-чего приготовил. Как без того, дьяк? Кто про деток моих думать станет? Кто защитит от ворогов?

–Вот и беги, Семен.

–Но время ли ныне? Может обождать? Царь то еще на троне!

–Чего ждать? Потом поздно будет! И я сие сделаю. Но греха такого на душу не возьму. Девку пытать не стану.

–А про ворога своего в стане самозванца не забыл? – спросил Клешнин дьяка.

–Не забыл. Я кое-чего придумал! Только бы ты мне не мешал.

–А я не стану мешать. Я к дому поеду.

–И верно, Семен. Езжай к дому.

–Прощевай, дьяк.

–Прощай, Семен! Храни тя Господь!

***

Дьяк Патрикеев после ухода Клешнина взял факел и приказал одному из подручных палача сопроводить его в каземат к девице Елене.

Рослый детина провел дьяка вниз по ступеням и отворил обитые железными листами двери.

– Здесь жди! – велел дьяк.

– Как прикажешь!

Патрикеев вошел к Елене.

В каземате было темно и сыро. Елена не спала. Она сидела на кровати и куталась в меховое одеяло, выданное по приказу дьяка.

Патрикеев вошел. Укрепил факел на стене и сел на табурет.

–Что? – спросила она.

–Беда, красавица.

–Что за беда?

–Дак помер Борис Федорович Годунов!

–И то беда? Для меня