Александр Волков - Зодчие Страница 61

Каши подавались гречневая и пшенная с льняным маслом. Хмельные меды делали свое дело: голова кружилась, голос возвышался; кое-кто затянул песню…

Разойдясь из-за столов, народ долго не мог угомониться и все бродил по берегу Москвы-реки с песнями и громкими разговорами.

На другой день началась работа.

Чуть прокричал заревой кочет,[200] сторож заколотил в било; он ударял по большой чугунной доске железным пестиком. Резкие, назойливые звуки далеко разносились среди свежей утренней тишины.

Звон подхватили барачные старосты: в их распоряжении были ясеневые доски; искусные руки могли вызывать из этих незатейливых музыкальных инструментов приятный рокочущий гул…

Работники завозились на постелях, обматывали ноги онучами, надевали лапти. Тех, кого не могли разбудить звуки била, поднимали сердитые десятники:

– Не спите, не лежите, на работу скорей бегите!

Ленивых и неповоротливых наделяли тычками в затылок:

– Получи впервое! А коли промешкаешь еще, плетей попробуешь!

– О-о, робя, энти угощают не по-вчерашнему!

– А ты как думал? Ежедень тебе блины да пироги?..

Обширная строительная площадка закишела народом. Ржали лошади, скрипели телеги, подвозившие камень, песок, бут. Застучали молотки каменотесов. Землекопы били кирками по твердой земле. Работать приходилось, не разгибая спины. Нерадивых подгонял кулак десятника.

Сотни людей копошились, как муравьи, и на месте хаоса водворялся порядок. Основание начали возводить с центра: так удобнее было подвозить строительные материалы на телегах и тачках, подтаскивать на носилках.

Работами руководили Андрей Голован и Ефим Бобыль. Часа полтора бродил по площадке Ганс Фридман, шаря повсюду маленькими, юркими глазками. Его сопровождал переводчик.

Фридман отправился к берегу реки, где в огромных чанах готовили замес, осмотрел, поморщился.

Переводчик передал его предложение Бобылю:

– Немец бает: густ замес. Воды, бает, больше надо лить.

– Как это – густ? – возмутился Ефим. – Его по приказу Бармы составили.

Бобыль тут же вызвал Голована, и тот вступил в серьезный разговор с саксонцем. Разговор кончился тем, что Фридман побагровел до ушей и, круто повернувшись, скрылся с площадки.

Рабочие разговаривали:

– И зачем, робя, на постройку памятного храма немца сунули?

– Справимся и без немцев!..

После ухода сконфуженного Фридмана на строительной площадке появились Барма и Постник. Им стало известно о совете немца разбавить замес.

Барма с упреком посмотрел на Постника:

– Эх, Ваня, ошибся ты со своим немцем! Хвалил как: сведущ саксонец, работу знает! А он вот каков… Ну-ка, разведи замес – что выйдет?

Постник попробовал оправдать Фридмана:

– Может, не приобык он к нашей стройке. На словах-то больно боек…

– То-то, на словах! Бывают люди: на словах города берут, а на деле с мухами справиться не могут. По таким его речам, я этого немца к большому делу и на версту не подпущу!

Глава III

Возвращение Дуни

Весной 1554 года Нечай с Жуком приехали в Выбутино: Никита поручил им привезти в Москву Дуню, благо бирючи набирали работный люд на Псковщине.

Путники ввели лошадей в опустелый двор. На покривленное крылечко выбежала Дуня, узнала гостей:

– Золотые вы мои! Не чаяла дождаться!..

Нечай смотрел на Дуню. Девушка подросла, длинные русые косы, казалось, оттягивали назад голову. На щеках Дуни не стало прежнего румянца, под глазами легли скорбные тени.

Глашатаи сняли шапки, поклонились хозяйке:

– Как живешь-можешь, Дунюшка?

Голубые глаза девушки наполнились слезами:

– Тяжелое житье… Матушка померла, а батюшка в монастырь ушел.

– Вот оно как! – ахнул Нечай. – То-то, гляжу, одна-одинехонька ты в доме. И давно беда приключилась?

– Уж третий месяц пошел.

– Голован знает?

– Послал батюшка грамотку с проезжим купцом.

– Ну что ж, не печалуйся, Дунюшка! Велел тебе дед сбираться на Москву.

– Правда ли? – Девушка заплакала от радости.

– По округе еще поездим, работных людей поищем, да и домой! Распрощаешься с Выбутином…

На следующий день глашатаи посетили в монастыре Илью Большого и поехали по селам. Дуня нетерпеливо ожидала их возвращения: она тосковала по Андрею.

Неудивительно, что ей полюбился названый брат: он спас ее от тяжкой рабской доли, он был и высок и строен, и глаза его проникали в самую душу. А сколько рассказов от родителей Голована слышала о нем Дуня! Афимья без конца говорила о доброте Андрюши, об уме и красоте его…

«Да за моего Андрюшеньку любая да хорошая купецкая дочь пойдет», – говорила старуха, не замечая скорбно потупленных глаз Дуни.

Дуня постеснялась расспросить Нечая, женился или нет Андрей. Она страшилась даже подумать, что он выбрал себе другую.

В ожидании дни тянулись бесконечно. Утром Дуня торопила вечер, вечером ждала, чтобы прошла ночь. Девушка еще больше похудела и побледнела, глаза ввалились.

Но всему бывает конец. Осталась позади и дорога в Москву. Трепеща от страха, надежды и радости, проехала Дуня по московским улицам, не видя их. Вот и домик Голована, но он изменился: к нему сбоку пристроена горенка.

Сердце девушки замерло: неужели там живет злая разлучница?..

Дуня увидела бородатое, полузнакомое лицо с крупными, резкими чертами: это вышел навстречу Филимон. Бывшему монаху надоела бродячая жизнь, и он остался у зодчих.

Бородач почти на руках внес Дуню, сомлевшую не столько от дорожной усталости, сколько от мучительного, напряженного ожидания. Навстречу девушке, подпираясь клюкой, медленно шел Никита.

– Дедынька! Родненький! – Дуня бросилась на шею Булату. – Уж и как же я стосковалась по тебе!..

– Ничего, касаточка, теперь не расстанемся… А ведь ты выросла, Дунюшка! – с веселым изумлением воскликнул Никита, оглядывая внучку. – Прямо невеста стала…

А Дуня ревнивым глазом искала в доме следов женского присутствия.

Филимон, не подозревая мук девушки, сказал:

– Вот и прилетела молодая хозяюшка! Воздохнем ноне посвободнее, а то совсем захудали без бабьего уходу… Ильин тебе новую горенку позаботился поставить…

Глаза Дуни радостно блеснули:

«Не женился!.. Не женился!..»

И сразу же окрепшим голосом спросила:

– А скоро братец домой придет?

– Рано не обещался. Дел у него по самую маковку…

Дуня огляделась: сор на полу, в углах, под лавками; на стенах и потолке паутина, слюда в окошках грязная.

– И верно, что захудали: грязь-то, пыль-то, словно век не убирались!.. Дядя Филимон, веник, тряпки! И где тут у вас вода?.. Дедынька, ты ложись, отдыхай, мы с дядей Филимоном живо управимся.

В доме поднялась пыль столбом. Дуня скребла, мыла, чистила… От работы лицо ее раскраснелось, а усталости как не бывало: ноги легко и быстро носили девушку по дому. Хотелось как можно скорей все сделать.

К вечеру горницу нельзя было узнать. Дуня разыскала полотно, застлала стол. Убираясь, она успела и обед сготовить. Накрытый стол с разложенными на нем ложками, с нарезанным хлебом ждал хозяина.

Вошедший Голован изумленно остановился на пороге: он не узнал обновленного своего дома.

Нарядная, счастливая Дуня робко подошла к названому брату. Андрей с удивлением и радостью взглянул на разгоряченное лицо Дуни с высоким чистым лбом, с сияющими голубыми глазами.

Голован решительно шагнул к Дуне, взял ее похолодевшую руку:

– Здравствуй, Дунюшка!

– Здравствуй, Андрюша… – потупилась девушка.

Глава IV

Казанские дела

Волга от истоков до устья снова стала русской рекой. Астраханское царство после падения Казани недолго могло существовать самостоятельно. Уже весной 1554 года царь Иван отправил вниз по Волге тридцать тысяч войска под начальством князя Юрия Ивановича Пронского-Шемякина; другой воевода, Александр Вяземский, повел на Астрахань вятских служилых людей.

Астраханцы встретили рать Вяземского выше Черного острова; русские разбили татар. Царь Ямгурчей собирался отстаивать крепость. Но когда войско Пронского приблизилось к Астрахани, Ямгурчей сбежал в Крым. Крепость сдалась.

В Москву радостное известие пришло 29 августа, в день царских именин. Царь щедро одарил счастливого гонца.

Из трех татарских орд, утвердившихся после распада когда-то могучей Золотой Орды на востоке и юго-востоке русского государства, теперь осталась одна – Ногайская, в Заволжье. Ногайцы были многочисленны и храбры. Но и эту орду раздирали смуты, междоусобицы вождей, и этим умело пользовалась Москва.

Зимой 1554/55 года приверженцу Москвы князю Измаилу удалось одержать верх над соперниками. Измаил прислал к царю гонца с изъявлением покорности, с просьбой принять Ногайское княжество под свое покровительство…

Предвидение Ивана, что после покорения Казани откроется путь на восток, сбывалось.

По всей Азии разнеслись слухи об успехах Москвы. Хивинский и бухарский ханы прислали послов с подарками, с предложением выгодных торговых договоров. Сибирский царь прислал дань: бесценных соболей, шкуры чернобурых лисиц, резные изделия из моржовой кости. Присягнули на верность Москве черкесские князья. Просили о русском подданстве земли кахетинцев и грузин.