Михаил Лебедев - Бремя государево (сборник) Страница 61

— Слушаем, князь-воевода! — отозвались начальные люди и бросились исполнять приказание, стараясь превзойти друг друга в быстроте и энергии.

В Изкаре продолжали ликовать, скатывая бревна и камни уже без всякой видимой необходимости, потому что люди разбитого вражьего отряда скрылись из глаз осажденных, недешево заплатив за свою затею — взять крепость при помощи подвижного прикрытия. Эта затея не удалась, но зато свежие ряды москвитян, растянувшись в длинную линию, лезли кверху по другой стороне горы, торопясь добраться до валов, покинутых легкомысленными защитниками, убежавшими полюбоваться на торжество товарищей у городских ворот.

Москвитяне были крайне удивлены и обрадованы, видя такую оплошность неприятеля, ошалевшего от первой победы. Воины оживленно зашептались между собою, обмениваясь на ходу шутками и остротами по поводу подобной «оказии».

— Вот благодетели! — фыркнул один. — Не желают нам худова чинить, пропускают нас без всяких разговоров. Вот это по-свойски, можно сказать!

— Пожалуй, еще с хлебом-солью нас встретят, — ухмыльнулся другой. — Что ж, принимать так принимать. Гости мы незваные, но почетные, стоим угощения пермянского!

— А пермячишки эти, братцы мои, умные люди весьма, — пояснил третий, просто давясь от смеха. — Живо праздник учинили: мы-де свое взяли, а там хоть трава не расти! А поглядеть, так неведомо еще, на чьей улице праздник будет!..

— Живей, живей! — торопили начальники и показывали пример подчиненным, взбираясь на гору впереди всех, чтобы заслужить одобрение большого воеводы.

А в Изкаре все еще шумели и радовались, не подозревая о страшной опасности, надвигавшейся с другой стороны горы. Мате и воеводы развивали планы, как они разобьют остальное московское войско и пойдут на выручку Покчи и Чердына, где, наверное, князю Микалу придется довольно плохо от тех москвитян, которые разорили Урос. Только Бурмат молча пощипывал свою бородку и, казалось, в душе посмеивался над подобными замыслами, трудно осуществимыми на самом деле. Вдруг какая-то мысль, точно молния, прорезала его мозг и заставила его быстро оглядеться вокруг, где кишела тысячная толпа ратников, сбившихся у городских ворот, как сельди в бочонке. В глазах его мелькнула тревога.

— Ступай узнай, Юсь, — обратился он к одному десятнику, стоявшему поблизости, — дозорят ли на валах наши люди на той стороне городка? Не все ли сюда собрались? Пожалуй, ума у них хватит для этого.

— Слушаю, воевода, — отозвался Юсь и нырнул в шумящую толпу, внушительно покрикивая на некоторых встречных ратников — Зачем вы сюда собрались? На место, на место скорей! Разве вам здесь стоять указано, а?

— Дай нам порадоваться вволю! — слышалось в ответ. — Нечасто мы Москву побеждаем! А на местах стоять мы успеем еще!..

— Нечего тут рассуждать! По местам, по местам, говорят вам! — кричал десятник, стараясь скорее пробраться через толпу и поглядеть, остался ли кто-нибудь на том конце городка, где валы к тому же были гораздо доступнее, чем у городских ворот. Но дойти до места ему не пришлось. Оттуда уже бежали несколько десятков человек и вопили хриплыми, сдавленными голосами:

— Беда, беда! Москвитяне идут!.. Не успели мы глазом мигнуть, а они уж на валы полезли!.. Собирайтесь сюда поскорей, отражайте врага кто чем может!.. Торопитесь! Скорей! Живей!..

Произошел страшный переполох, перевернувший вверх дном все затеи князя Мате и воевод, недосмотревших вражьего приступа: Бурмат просто волосы на себе рвал с досады и горя, увидев подобную оплошность, непростительную для старых военачальников. Конечно, он сделал свое дело: распределил всех людей по крепостным валам, велел никому не отлучаться с назначенного места… но потом увлекся призрачной победой над врагом и не хватился вовремя: исполняются ли его предначертания? А легкомысленные ратники, услышав шум победы у городских ворот, не стерпели, чтобы не прибежать туда, оставив на вверенных им валах не более пятидесяти человек, да и те позабыли всякую осторожность, прислушиваясь только к победным крикам товарищей и не обращая на местность за валами ни малейшего внимания.

А когда караульные хватились, было уже поздно отбивать нападение. Москвитяне лезли на валы, приставляя к ним длинные сучковатые жерди, служившие им вместо лестниц… Ужас обуял пермян, сразу же бросившихся бежать к городским воротам, где гудела тысячная толпа их товарищей…

— Становись в ряды! Становись в ряды! — командовал Бурмат, махая в воздухе обнаженным мечом, чтобы придать бодрости ратникам. Десятники сновали в толпе, стараясь найти своих людей и привести их в должный порядок. Сам Мате не растерялся и резко выкрикивал с высоты ворот, где он стоял:

— Не робейте, друзья мои, не робейте! Живо мы москвитян книзу собьем, завалим их камнями да бревнами!.. У нас камней да бревен хватит, чтобы их давить! Знай только скатывай с горы!..

— Вперед! За мной! — рявкнул Бурмат и, мысленно призывая на помощь Бога христианского, побежал к тому месту валов, где, по словам оплошавших караульных, налезали хитрые враги.

Ратники повалили за любимым воеводой, решившимся лучше умереть на месте, чем отдаться врагу без сопротивления. Мате и остальные воеводы следовали за ним по пятам, безмолвно согласившись между собой делать то же самое, что будет делать покчинский военачальник. У всех мелькала в голове тревожная мысль:

«Успеем ли? Успеем ли? Не завладеют ли враги валами и частоколом?..»

— Поздно, поздно! — вырвалось у Мате, когда на глазах у всех перемахнуло через частокол с наружного вала внутрь крепости несколько человеческих фигур, в которых нетрудно было узнать москвитян.

И вдруг, точно по волшебству, множество вражьих воинов посыпалось с высоты частокола, видимо поднимаясь на него с той стороны на плечах друг у друга, что было проделываемо с замечательною ловкостью и легкостью. Раздался грозный клич: «Москва! Москва!» — и перед пермянами в одну минуту выросла стена мужественных противников, ощетинившихся бердышами и копьями.

Это произошло до того быстро и неожиданно, что пермяне опомниться не успели, как на них посыпались сотни стрел, со свистом рассекающих воздух. У Бурмата екнуло сердце. Положение было не из радостных. Москвитяне до-брались-таки до городка, гордившегося своею неприступностью. Защитники не помешали им подняться на валы и перелезть через частокол, увлекшись своим торжеством над частью московского войска. И горько же, горько стало на душе у покчинского воеводы, когда он глянул вперед и увидел, что число неприятеля все увеличивалось и увеличивалось. Доносились злорадные возгласы, доказывающие о твердом намерении нападающих биться с защитниками не на жизнь, а на смерть… И вдруг точно волна какая захлестнула Бурмата. В глазах у него потемнело от внезапно нахлынувшей злобы, ярости и отчаяния. Рука его судорожно сжала рукоятку меча, которым он потряс в воздухе. С губ сорвался бешеный возглас:

— Ах, антусы! Надсмеялись они над нами, как над ребятами малыми! Но мы с ними померяемся еще силами! Эй, други мои, вперед, кто родину свою любит! А если кто назад побежит, голову с плеч тому! Убью я человека такого, как собаку поганую!..

— Вперед, вперед! — подхватил Мате, увлеченный примером Бурмата. — Неужто народ мой отстанет от меня, от князя своего?

— Вперед, братцы! — повторили остальные воеводы и устремились на толпу москвитян, стараясь не отстать от Бурмата, который положительно летел на неприятеля, позабыв даже думать о том, следуют ли за ними его воины.

Но воины следовали за князем и за воеводами замечательно дружно, потрясая своими топорами, ослопами и рогатинами, с которыми они ходили на медведя. Слышались горячие возгласы: «Умрем, а не покоримся врагу!» Но большинство людей бежало только из боязни перед строгими воеводами, от которых нельзя было отстать.

И вот они столкнулись с москвитянами, встретившими их мечами и копьями… Стукнула сталь о сталь, звякнуло железо о железо, — закипела кровавая сеча, разразившаяся, как грозный ураган смерти, внутри укреплений Изкара, битком набитых в эту минуту и защитниками, и недругами их. Бурмат положительно остервенел, разя неприятеля направо и налево, топча ногами валившихся на землю врагов, пытавшихся померяться с ним силами. Голова его была закрыта стальным шлемом, лицо защищено опущенным забралом, грудь, плечи и все туловище облегала дорогая кольчуга, которую не пробивала ни стрела, ни сабля. Москвитяне просто зубами скрежетали от ярости, видя неуязвимость пермского витязя, являвшегося предводителем изкарской рати.

— Руби! Коли! Бей его, сына собачьего! Только один он и лупит нас в свою голову!.. — слышались голоса, но Бурмат продолжал работать мечом, ведя за собой толпы своих ратников, воодушевлявшихся его примером.

Князь Мате и остальные воеводы бились тоже в передних рядах, но, конечно, далеко им было до Бурмата по храбрости, проявленной последним на глазах у всех. Мате, не отличавшийся большою силою, крепко вспотел и устал, махая тяжелым длинным мечом, не соответствующим его малому росту. Москвитяне уже наградили его несколькими ударами по голове и плечу, но, благодаря хорошим доспехам, он оставался невредим, хотя тупая ноющая боль чувствовалась у него от полученных ударов… Воеводы Коч, Зыран и Мычкын, следуя за Бурматом, не забывали, однако же, наблюдать за своими людьми, валившими за ними густою нестройною толпою. Ратники сначала бодрились, кидаясь на неприятеля с видом разъяренного медведя, но потом некоторые начали пятиться назад, стараясь вытолкнуть вперед ближайших товарищей, а самим спрятаться за их спинами. Это было замечено Зыраном, который до того рассердился на таких трусов, что бесцеремонно схватил за шиворот одного из них и швырнул прямо в лицо москвитянам, которые моментально изрубили в куски бедного пермяка, павшего искупительной жертвой своего малодушия.