Кейт Аткинсон - Боги среди людей Страница 62

— Мне надо срочно! — выпалил он.

— А ты ничего не забыл? — возмутилась она.

Санни пришел в панику, потому что никак не мог сообразить, о чем речь, а ему уже очень-очень сильно приспичило. Что же он забыл?

— Пожалуйста… спасибо… я нечаянно, бабушка, — в отчаянии забормотал он все мыслимые ответы на ее вопрос.

— Извините, — подсказала она.

— Ну да, — выпалил он.

— Не «ну да», а «извините».

— Да, точно.

— Ты забыл сказать «извините».

Но было уже слишком поздно; ему требовалось сходить по-большому, именно сейчас, незамедлительно. Он попытался прикинуть, что будет меньшим из двух зол: снять штаны или не снимать. А как поступил бы Господин Этикет? Все-таки лучше было не замарать штаны, а потому Санни, по примеру собак, тут же присел, чтобы справить большую нужду на ковер.

Бабка завопила, как будто на нее напал убийца:

— Ты что делаешь?..

— Какаю. — В этот безумный миг он произнес то слово, которое частенько слышал от мамы («называй вещи своими именами»).

— Что?!

Задыхаясь, она ухватилась за первую попавшуюся безделушку (ею оказалась жардиньерка), которая с грохотом рухнула на пол и разлетелась вдребезги. На шум и вопли разом прибежали и миссис Керридж, и Томас.

— Ах ты, паску-у-у-удник, — протянула миссис Керридж.

Но собакам же можно «колбаски» делать, воззвал он к бабке. Тут подоспел и мистер Тредуэлл. Санни готов был провалиться сквозь землю, когда его окружили эти люди.

— Ты негодяй, каких свет не видел! — кричала бабка, и он крикнул ей в ответ:

— А ты — манда!

Бабах! Кто-то (как выяснилось позже, Томас) залепил ему оплеуху, да такую, что он не удержался на ногах, заскользил, кружась, по полу и врезался в стену.

Его отослали в каморку.

— Ты сегодня без ужина, маленький лорд Фаунтлерой,{101} — объявила миссис Керридж. — И скажи спасибо, коли тебя впредь не станут голодом морить.

От удара у него нестерпимо болела голова. Санни уже пожалел, что не попал тогда под поезд.

Назавтра его не стали морить голодом. Миссис Керридж, поставив перед ним миску каши, посоветовала «залечь и носу не казать из комнаты»; так он и поступил: когда в поместье «Джордан» приехали Тедди и Берти, Санни лежал тише воды ниже травы.

В конце концов, после долгих попыток привлечь внимание к своему приезду, Тедди и Берти заметили, что дверь «Джордана» со скрипом приотворилась.

Миссис Керридж провела их длинным коридором. По состоянию прихожей и тех помещений, куда падал взгляд, нетрудно было понять, что дом запущен донельзя.

— Как у мисс Хэвишем,{102} — шепнул Тедди на ушко Берти.

Их провели в огромную гостиную, где высилась лишь изрядно усохшая фигура Антонии. Полковника в кресле-каталке задвинули под прохудившуюся крышу оранжереи: после смерти Доминика терпеть его стало невозможно.

— Извините, Антония, что мы без предупреждения, — сказал Тедди.

Они слишком устали, чтобы тем же вечером двинуться в обратный путь, и Тедди остановился у какой-то фермы, где сдавались комнаты с завтраком, а наутро, при ярком солнечном свете, они выехали пораньше. «На ярмарку, на ярмарку, за жирным поросем», — продекламировала Берти, когда Тедди включил двигатель. Путь домой был неблизок, и бо́льшую часть поездки Санни и Берти крепко спали, свернувшись, как котята, на заднем сиденье.

Тедди предвидел длительные препирательства с Антонией, но та отдала ему Санни без сопротивления.

— Забирайте, — сказала она, — если он вам так нужен.

У Санни на виске темнел пренеприятный синяк, и Тедди сказал:

— Мне следовало бы заявить в полицию. — Но на самом деле он думал лишь о том, как бы поскорее увезти отсюда внука.

Тедди протянул руку, чтобы приласкать Санни, но тот отшатнулся. Лишь со второй попытки, замедлив движения и опустив ладонь книзу, будто перед ним был забитый щенок, Тедди сумел погладить его по коротко стриженной голове и почувствовал, что у него сейчас разорвется сердце.

Полковник ушел в мир иной следующим летом, тогда как Антония еще много-много лет коптила небо. На нее обратили внимание органы опеки; Томаса и миссис Керридж отдали под суд за то, что они ее обворовывали. («Да чё там, по мелочи разве», — сказала в свою защиту миссис Керридж.) Более того, они пытались — правда, безуспешно — склонить ее переписать завещание в их пользу (к тому времени она совсем рехнулась; можно подумать, это было заразно). По-прежнему отписанное Доминику имущество унаследовали после смерти бабки Санни и Берти. На утверждение завещания ушли годы — прямо как в романе «Холодный дом», думал Тедди. После продажи Джордан-Мэнор и уплаты всех налогов и пошлин каждому из наследников досталось по нескольку тысяч. Берти купила новую машину, а Санни перечислил свою долю детскому приюту в Индии.

Словно повинуясь какому-то инстинкту, дети проснулись за углом от дома Тедди. «А вот и дом наш милый, мы жигу спляшем в нем», — сонно декламировала Берти, пока дедушка Тед парковал машину на подъездной дорожке.

На время отъезда хозяев Тинкер был оставлен у соседки; когда она вышла на порог и сказала: «С приездом, Тед, хорошо провели время?», Тинкер деликатно проскользнул мимо ее ног и бросился им навстречу. Санни от избытка чувств лишился дара речи, и когда Тедди сказал:

— Пойдемте-ка в дом. Мне нужно чаю попить, а вы наверняка захотите молока с тортом. Что скажешь, Санни? Я испек твой любимый — шоколадный.

Санни подумал, что сердце у него сейчас лопнет от счастья.

— Да, пожалуйста, дедушка Тед, — выговорил Санни. — Спасибо, спасибо, огромное тебе спасибо.

А Тедди ответил:

— Совершенно не за что, Санни.

1943

Война Тедди

Луч красоты{103}

Теплый, пыльный ветер повеял на него последним ароматом шиповника. На кустах, пробившихся сквозь живую изгородь, уже появились крупные ягоды, но редкие запоздалые цветки все еще тянулись к бабьему лету. Собака, задрав нос к небу, на миг замерла, словно тоже втягивала в себя эту последнюю сладость.

— Rosa canina. Собачья роза, — объяснил Тедди, как будто собака могла оценить это название. — Будет цвести, пока не придет собачий холод, — добавил он; собаки не именуют предметы и явления в свою честь, и Тедди добросовестно проговаривал для Фортуны «собачьи» названия.

Они, двое стариков со впалыми от возраста или мытарств глазами, вышли на прогулку. Вообще-то, Тедди даже не представлял, сколько лет его собаке, но знал, что во время Лондонского блица Фортуна пережила страшные потрясения, а сам Тедди в свои двадцать девять лет и вовсе был ископаемым по сравнению с другими членами экипажа (он слышал, как его любовно называли «стариком»). Кличку Фортуна придумала Урсула («к сожалению, очень банально»), когда спасла щенка из-под огня. «Я подумала: будет талисман для твоей эскадрильи», — сказала она.

В последний раз он выводил собаку — принадлежавшего Шоукроссам пса по кличке Гарри — в этот переулок еще до войны. Гарри не стало, когда Тедди проходил летную подготовку в Канаде; Нэнси тогда написала: «Извини за „радиомолчание“. Так расстроилась, что долго не могла заставить себя взяться за перо, чтобы просто вывести „Гарри умер“». Ее письмо пришло в один день с телеграммой, в которой сообщалось о смерти Хью, и, хотя потеря была несопоставимой, в сердце Тедди все же нашлось место для печали по Гарри.

Фортуна умчалась вперед и залаяла, учуяв что-то в живой изгороди: то ли крота, то ли полевку. А может, залаяла просто так: сельские дороги таили в себе множество загадок для городской собаки. Она могла шарахнуться от низко летящей птички, но даже ухом не вела, если над головой ревели четыре роллс-ройсовских двигателя «мерлин». К слову сказать, на «галифаксах» полагалось устанавливать «бристоль-геркулесы», а «мерлины» вечно барахлили. Но у «галифаксов», по крайней мере, были модифицированы хвостовые стабилизаторы, не в последнюю очередь благодаря старому доброму Чеширу,{104} который заставил власти предержащие заменить устаревшие треугольные хвостовые стабилизаторы, из-за которых при вхождении в штопор можно было попасть в режим сваливания и распрощаться с жизнью, но «мерлины», к сожалению, никто не отменял. Тедди подозревал, что решение об установке «мерлинов» принял кто-то в министерстве ВВС — кто-то вроде Мориса. Из скупости или по глупости — эти два качества нередко идут рука об руку. «Геркулесы»…

— Ой, милый, прошу тебя, — взмолилась Нэнси, — не надо о войне. Я так от нее устала. Давай обсудим что-нибудь более интересное, чем техника бомбометания.

Тедди прикусил язык. И постарался придумать что-нибудь более интересное, но не сумел. На самом деле двигатели «галифакса» были всего лишь предисловием к забавной истории, которую Нэнси, вне всякого сомнения, выслушала бы с удовольствием, но теперь по причине какой-то своей вздорности он решил ничего ей не рассказывать. И конечно же, ему хотелось поговорить о «технике бомбометания» — с мыслью о ней он жил, с мыслью о ней готов был погибнуть, только Нэнси, запертая в башне из слоновой кости, где хранились государственные тайны, этого, наверное, понять не могла.