Иван Ле - Хмельницкий. Книга вторая Страница 63

Не предполагал Богдан, что патриарх будет так заботиться о нем. Однако воспоминания о Лукарисе помогали Богдану преодолевать трудности побега из неволи, вселяли надежду на спасение.

Митрополит поднялся с кресла, снял полотенце, которым была прикрыта еда на столе: на деревянном новом подносе поджаренная на подсолнечном масле рыба, несколько горячих из белой муки пирожков и даже графин с вином.

— Подкрепимся, сын мой, чем бог благословил. Филиппов пост, через три дня рождественские праздники. Долго ты погостишь в нашем граде и у меня грешного?

Наполнил красным вином глиняные кубки межигорской работы и одни пододвинул гостю. А второй благословил, по-видимому, больше по привычке, чем по необходимости, и молча осушил. Богдану пришлось только последовать примеру хозяина. Но тоже, как было принято у них дома, коротко произнес:

— За драгоценное здоровье ваше, блаженный отче! — и выпил.

Вино, как объяснил батюшка, называлось церковным. Этим подчеркивалось, какое значение придавала церковь таинству причастия. Но Богдан понял так, что для причастия мирян, очевидно, пригодилось бы что-нибудь похуже! Усердным молением и воду в Канне Галилейской, по утверждению Евангелия, можно превратить в хмельное вино…

Вначале Богдан ощутил приятный аромат, который вполне соответствовал цвету и вкусу. Но потом понял, что хозяин, по-видимому, не каждого своего гостя угощает таким вином. По всему телу разлилось тепло, мир стал прекраснее.

Уже посерели расписанные морозным узором стекла в венецианских окнах. Ярко горевшие толстые свечи в люстре, висевшей в центре комнаты, напоминали о приближении рождественских праздников. А там… в хатах суботовских и чигиринских казаков, уже поют колядки. Люди живут, следуя обычаям отцов: когда воюют с крымчаками и турками и… когда веселятся на праздниках и свадьбах!

Он вспомнил прекрасную девушку Ганну, которую встретил на хуторе. Фатьма, Ганна… даже две Ганны!.. И как бы стараясь отогнать от себя эти греховные думы в доме митрополита, Богдан вспомнил о медальончике патриарха Лукариса, который он, как обещал, должен обязательно отдать Борецкому.

— Преподобный отец Лукарис благословил меня на бегство из неволи вот этим своим медальончиком, — сдерживая волнение, обратился Богдан к митрополиту. — Как благословение отца Кирилла, передаю его вам, отче, как свидетельство моего к вам глубокого уважения и счастливого возвращения домой. Должен признаться вам, отче, что… чтобы спасти свою жизнь и не унизить собственного достоинства, я в неволе сказал о том, что еще во Львове, в доме купца Серебковича, стал мусульманином, познакомившись с пленницей турчанкой. Невольница была правоверной мусульманкой!.. Добрые люди есть и в Турции. Они научили меня, как и что следует говорить, а отуреченный итальянец, отец Битонто, единомышленник и друг Кампанеллы, горячо подтвердил им… Словом, два года я должен был, как правоверный мусульманин, пять раз в день с раннего утра до поздней ночи громко читать своему хозяину молитвы из Корана. Патриарх Кириилл Лукарис не велел мне рассказывать об этом, но… в Терехтемирове казаки вели обо мне не совсем лестные разговоры, встретили недружелюбно, считая меня отуреченным. Чего только не содеешь, отче, для спасения жизни, для борьбы и мести! А наш край, с таким народом!..

— И с верой отцов! — подчеркнул владыка, не обращая внимания на то, что вино уже подействовало на слабого еще после болезни гостя.

— Вера предков, преподобный отче, с ее заповедью «не убий», — Богдан покачал головой, — пусть останется для старого, уже немощного поколения. Мы, молодое поколение, создадим свою веру — веру борьбы за нашу родную землю! А в таком деле приходится «убивать», и грехом это я не считаю!.. Поэтому прошу вас посоветовать, как мне быть дальше. Я должен стать своим среди людей, казаков, каким родился и каким был до плена.

Митрополит в это время наливал еще по бокалу вина. Услышав пламенные слова гостя, он поставил бокал на стол и замер, бросив тревожный взгляд на Богдана. Потом снова взял лежавший на полотенце медальончик патриарха, перекрестил его и поцеловал. Что можно ответить на эти слова? Чрезвычайные обстоятельства принудили молодого казака стать мусульманином. Притворялся он или действительно находил в магометанстве какое-то зерно познания истины? Об этом уже поговаривают казаки и возненавидят его, если узнают правду. А правда совсем в другом: молодой казак спасал не себя, а свои мечты! И что поделаешь — пришлось отойти от веры предков.

— Такого не сделаешь священником, — заключил преподобный Иов.

— Что? Священником? — поднимаясь с кресла, удивленно переспросил Богдан.

— Успокойся, сын мой. Это лишь выводы после раздумий пастыря… Душой я тоже человек, которому «ничто человеческое не чуждо». Но единственно, что мне становится ясно…

Задумавшись, митрополит прошелся по комнате. Остановился перед висевшей на стене копией софийского царьградского киота.

— Ты был, мой сын, рядом с бессмертным творением зодчего Юстиниана, бывшим храмом святой Софьи, поруганным фанатичными и злыми последователями Магомета. И если этот древний памятник христианства не поразил тебя, как ты можешь быть священнослужителем веры наших предков?

— Прошу простить меня, мой высокий наставник и спаситель. Я был в плену, а не на поклонении святыням Востока. Да и кроме храма святой Софьи в Константинополе есть что посмотреть воспитаннику Литовской коллегии!.. Но не могу я и не хочу быть священнослужителем. Неужели теперь у меня нет иного пути в служении своему народу, какому бы богу он ни поклонялся?

Борецкий отошел от картины. Действительно, эта мысль не оставляла его. В духовном сане этот воспитанник иезуитов был бы неоценимым даром времени! Но вон как реагирует он только лишь на намек. Не получится из него не только священнослужителя, но и даже пристойного верующего!

— Но у тебя, мой Богдан, есть, во всяком случае, обыкновенная человеческая жизнь. Твое «мусульманство» пусть тебя не тревожит. Этим займемся мы. Ты уже не юноша, а вполне зрелый мужчина. Женись, поселись в доме родителей. Если не оружием, так своими знаниями и жизненным опытом поможешь нашему народу. В этом я глубоко уверен сам и буду всячески убеждать наших чистых душой, свободолюбивых люден. От казаков узнал я и о коне, подарке льстивого польного гетмана. Советую немедленно вернуть владельцу это яблоко искушения Евы. Вернуть и поблагодарить, напомнив панам государственным мужам о нашем человеческом достоинстве. Взяток мы не берем даже от высокопоставленных гетманов!.. Очевидно, слышал и ты, сын мой, как наши люди судят своим судом тех, кто посягает на нашу православную веру? Шляхтичи хотят не только уничтожить нашу веру, но и весь православный люд! Они закрывают церкви, оскорбляют нашу веру, а людей превращают в крепостных! Свободолюбивый и честный человек не может стерпеть этого! Вот и убили наши люди униатского владыку Кунцевича в Витебске…

И снова подошел к столу, с трудом сдерживая волнение. Если и не склонил к служению православию, то, во всяком случае, зерно народного гнева заронил в сердце молодого украинского старшины!

Потом стоя, как перед расставанием, выпили по кубку выдержанного митрополичьего вина.

— Боже мой, чуть было не забыл! — вдруг произнес Борецкий. — Ко мне приезжал сын переяславского купца, как только услышал о том, что ты вернулся из плена. Кажется, даже в Броды к Потоцкому, что ли, поехал искать тебя. «Непременно, сказал, заеду накануне праздника». Советую немедленно встретиться с ним в Переяславе! На праздники он будет дома. Если хочешь расположить к себе казаков, то надо начинать с друзей. А купец — уважаемый человек и в кругу киевского казачества, вместе с ними на Днестр ходил. Уверен, и запорожцы знают этого умного и влиятельного купца.

На дворе пошел первый, настоящий зимний, крупичатый снег. И это бодрило Богдана. Надо действовать! Действовать решительно и немедленно, как вот эта предновогодняя зима! Затихает колокольный звон в киевских церквах, еще не закрытых униатами. А Богдан снова рвется навстречу своей судьбе.

Снежинки падали за воротник, холодили разгоряченное тело и словно толкали его к решительным действиям.

7

После встречи с Иовом Борецким Богдан будто заново на свет родился. Беседы с митрополитом не только подняли дух, но и наложили какие-то обязанности. Уже на следующий день в доме казака, где они поселились с Романом, на Подоле, шла бешеная подготовка к возвращению коня Конецпольскому. Событие важное! Посещение митрополита придало Богдану необыкновенную решительность. Он еще ночью, возвратившись поздно из Лавры, хотел было разбудить крепко спящего Романа, чтобы поговорить с ним об этом.

— Мы должны немедленно вернуть коня гетману. Ведь ты сам укорял меня. Но надо передать через надежного человека. К тому же вместе с конем надо передать и мою благодарность. Простую человеческую благодарность… — уже утром настойчиво убеждал Богдан Романа Гейчуру, который сопровождал его в поездке в Киев, пока Богдан еще не совсем оправился от болезни.