Яан Кросс - Императорский безумец Страница 65

Теперь было бы совсем нелепо удержаться и не заглянуть в содержимое шкатулки. Я обнаружил в ней именно то, что и предполагал, так что мог бы считать себя почти что провидцем.

Бегло, но все же внимательно прочитал я полтораста страниц. Бегло потому, что не было возможности углубляться, и все же внимательно, потому что вскоре понял, что иначе читать невозможно.

Я не могу этого переписать сюда. Во всяком случае — многого. Однако первые несколько страниц я все же перепишу, чтобы было понятно, какое впечатление они производят.

Его рукопись начиналась с половины фразы:

в силу чего Саваоф, разумеется, главный просектор как верхних, так и нижних морей, и достояние умерших министров, как денежное, так и нравственное, подлежит разделу между их живыми овцами соответственно барабанному бою. Известный рыжеволосый Мавритании с помощью двух скрипичных струн и трех волшебных палочек сделал мне вчера ночью идентичность Ивана Ивановича, апостола Луки и меня самого более ясной, чем самый густой туман. Итак, наш первый основной вопрос таков: или республика, или монархия. Ибо расстояние от южной оконечности Юкатанского полуострова до бороды Марии Терезии три с половиной октавы. Так что для глобальной императорской музыки совсем недавно пространства было больше, чем

живым потребно ладана или мертвым — хлеба. Это ясно показывает, что размах ангельских крыльев, по мнению одних, отлично вмещается, а по мнению других, совсем не входит в трубу Фрауэнхофера, и что мы дремлем в пепле вавилонских головешек. Причем наше предпочтение республики перед монархией, или наоборот, весомо только в одном случае. Однако запах цветов и любезность подручных у палачей отдать Снятого с креста под защиту тьмы нисколько не напоминает верховную власть в Македонии, пусть хоть почтенный Мойсей Нилович утверждает, что свет не из-за огня, а из-за тьмы и есть именно то, что сводит с ума Дьявола. И действительно, ни Язон, ни Тезей никогда не использовали колес от кареты, чтобы повернуть врагам ту щеку,

которая еще должна ждать пощечины. Ибо, хотя полет птиц не обязательно должен быть красноречивее, чем внутренности жертвенных животных, сапоги по крайней мере в одном случае нужно красить зеленым. Тогда, когда мы сможем стать достаточно свободными, чтобы спросить: во-первых, возможно ли пороки монархии уменьшить до приемлемой степени сознательным выбором личности монарха и типа монархии. Хотя у некоторых дворянских барынь в обычае кое-кому из своих гостей предлагать килечные бутерброды с осколками стекла. И хотя в основе искусства писать музыку, как по крайней мере тщится доказать в одном случае граф. Л., подобное выдергивание нотных стрел из тела мишени, чтобы возносящуюся из ран музыку можно было объяснить хотя бы хвалой Дьяволу, ибо

в действительности раны совершенно немы. И бесспорно у варщиков клея для птицеловов порох — одна проблема, а для охотничьих собак — другая. Во-вторых, может ли в трудных условиях сохраниться республика — ибо лишь при таковых она может родиться, — не ища спасения от диктатуры, и не приходится ли ей поэтому мириться с тем, что она превращается в тиранию, и, следовательно, в собственную смерть. Ибо круг составляет сущность природы — подумать только: зрачок, срез ствола, круги на воде от упавшего камня, радуга, солнце, медуза, императорский двор, лишай. Однако то, чем трезубец Нептуна отличается от колесницы Ильи Пророка, само собой разумеется, красивый светло-желтый обоих

Я не могу сразу ничего определенного сказать по поводу всего этого. Но думаю, что кое-что заметил: на каждой странице по крайней мере одна фраза, стоящая между второй и третьей точками, кажется, содержит мысли, и эти фразы составляют связный и разумный текст. Если будет время и эта рукопись останется у меня подольше, я это установлю точно.

Пыльтс, 30 авг. 29

Сегодня пришло из Петербурга письмо от Ээвы, о котором мы условились. Что погода там уже, в сущности, хорошая. Отправлено 25-го. Из чего я понял, что Ээва и Юрик в этот день выехали домой. Завтра утром съезжу в Выйсику и посмотрю, как обстоит там. Это значит — посмотрю, уехал ли уже Петер и прибыли ли Ээва и Юрик. Если все в порядке, поеду в Пярну. Господа Боки должны туда добраться самостоятельно. И доберутся, разумеется, если их привезет кучер Юхан и если все устроит Ээва.

Пыльтсамаа, 1 сентября

Слава богу: все в порядке.

Ээвы и Юрика, правда, еще нет, но в их прибытии я не сомневаюсь. Главное: Клэр говорила мне вчера с таким расстроенным лицом, что я даже пожалел о невозможности сказать ей правду: их мама неожиданно тяжело заболела в Таллине! Отец получил от доктора Фрезе вызывающее тревогу письмо (интересно, каким образом Эльси это проделала, что даже доктора пишут по этому поводу письма ее мужу? Ого!). И папа Петер сразу же вчера утром помчался в Таллин. Quod erat probandum[75], как говорится. Так что самый тяжелый шлагбаум на пути бегства Боков поднят. Нужно признать, благодаря чисто женской идее Ээвы…

Пярну, 17 сентября 29

Я здесь уже с четвертого. «Амеланд» пришел шестого, несколько дней он разгружался и на следующей неделе получал груз льна. Укрытие для трех душ приготовлено внутри груза. Еда и питье для них тоже припасены. Сами они должны прибыть сюда завтра к вечеру. Не медля ни одной минуты, сразу, как только они войдут в дом, я пойду в город и в ресторации Ингерфельда устрою для капитана Гланса пир на весь мир, чтобы ему ночью не пришла в голову мысль отправиться проверить портовую стражу. Троим его людям (один из них унтер-офицер), которым надлежит быть на дежурстве, я отнесу или пошлю закуску и выпивку в сторожевую будку. Чтобы они от зависти не бодрствовали, а в нужное время завалились спать. Через полчаса после полуночи я оставлю капитана Гланса сладко почивать у Ингерфельда (к этому времени он у меня уже наверняка не должен стоять на ногах), приду сюда, разбужу Юхана (надеюсь, мои господа сами спать уже не будут), мы распределим их чемоданы между тремя мужчинами, и я быстро, в полном молчании поведу их в пустой полуразрушенный дом позади Зимней гавани. Там их встретят посланные капитаном Снидером люди и препроводят на корабль.

18 сентября, вечер, 8 часов

Они здесь.

Юхан поставил лошадь и карету в укрытие. Я отправил его спать на сеновал. Ночью он будет нужен, чтобы нести чемоданы. Ээва на полчаса прилегла отдохнуть на соломенный тюфяк. После того, как перепаковала чемоданы и сделала из восьми семь, и перед тем, как содержание семи запихать в шесть. Потому что больше шести чемоданов (и нескольких легких свертков для Ээвы и Юрика) быть не должно, если мы хотим справиться за один раз.

Тимо сидит на дворе у стены застекленной веранды под рябиной. Я вижу его в окно.

Я велел Юрику быть на страже, просто так, для красного словца, разумеется, и теперь иду, уже время.

19 сентября, после полудня

Кхм… Итак — они уехали.

И я хочу подробно записать сюда события вчерашней ночи.

Следовательно, вчера вечером часов около семи они прибыли. Совершенно понятно, что все мы были несколько возбуждены. Когда Ээва начала перепаковывать чемоданы, Юрик спросил:

— Мама, но куда же мы теперь все-таки едем?

Ээва сказала:

— Я же говорила тебе. На Сааремаа. К Буксхевденам. Они наши родственники и очень милые люди.

— А почему же мы едем тайком — если у папы разрешение от императора? — спросил Юрик, расставляя шахматы, чтобы играть со мной. Те самые шахматы, что я подарил ему два года назад.

— А потому тайком, — объяснила Ээва, — что мелкие пярнуские чиновники могут не поверить, что наше разрешение подлинное. И мы можем потерять несколько дней, может быть, даже неделю, прежде чем им это подтвердят.

На двадцатом ходу я сдался, чтобы быстрее закончить партию. Допускаю, что на тридцатом он мог бы выиграть. Потому что для своих десяти лет он играет на удивление хорошо. И вообще создается впечатление, что из него растет самостоятельно мыслящий мальчуган. Я подумал: оттого ли, что он особенно рьяно впитал в себя лицейское воспитание, или оттого, что он особенно сильно противопоставлял ему собственное «я»?

Наверно, я уже писал раньше: Ээва между упаковкой чемоданов прилегла отдохнуть на соломенном тюфяке, а Тимо (я видел его в окно), несмотря на ветер и накрапывающий дождь, сидел во дворе на скамейке под рябиной и смотрел на море, хотя в сумерках его уже больше не было видно. Я обратил внимание — серая трава дрожала от ветра, за воротами, колыхаясь, светлел песочник. Тимо сорвал с дерева гроздь в полутьме уже почти черных ягод рябины и время от времени клал их в рот и жевал, странно откинув голову назад. Я подумал, нынче они должны быть еще невозможно терпкими.