Уильям Нэйпир - Собирается буря Страница 65

Аттила резко засмеялся, словно какой-то своей шутке.

— До сих пор вы ехали со мной, и у вас скоро появится вознаграждение. Пусть же путь, по которому мчатся гуннские всадники, станет всемирным. А что касается тех законников, сборщиков податей, сенаторов, потворствующих политиканствующих придворных и кровожадных интриганов-евнухов в благоухающих римских дворах, то пусть им перережут горло их собственные дети! А раздутые белые тела повесят на зубчатых стенах горящих городов. Даже чернь станет их презирать!

Часть третья

ХУНГВАР

Глава 1

Поход на восток

Аттила дал им три дня.

Даже за это время, когда гунны в спешке собирались, каган приказал воинам беспрестанно тренироваться и упражняться на равнине. Хотя бойцы с семьями, женщинами и детьми, по-видимому, очень устали после столь долгого путешествия по Скифии и столь короткого отдыха на Эвксинских лугах, но Аттила велел идти вперед и только вперед. И подгонял с таким усердием, что казалось, будто в душе верховного вождя разгорался костер, неиссякаемый жар которого передавался каждому вопреки его желанию.

На равнине на протяжении целой мили Аттила приказал мчаться во весь опор и заходить с фланга, разделившись на многочисленные отряды в шеренгах. Он заставлял пускать стрелу за стрелой, выбирая отдаленные цели в степи. А затем приказал играть в древние игры гуннов с особым азартом и жестокостью: воины мчались на бешеной скорости к крутому берегу реки, и победителем становился тот, кто останавливался последним. Многие тормозили слишком поздно и спотыкались, по-прежнему сидя верхом, о берег и падали прямо в реку, пролетев тридцать или сорок локтей. Несколько рук и ног были сломаны, и, по крайней мере, двух лошадей пришлось убить к великому горю их хозяев.

— Женщины приходят и уходят, — сказал Аттила, покачав печально головой, — но кони…

Была еще одна опасная прогулка, когда каждый воин обязывался проковылять по туго натянутому канату, подвешенному на высоте пары футов над землей, утыканной многими дюжинами ножей и кинжалов, торчавших блестящими лезвиями вверх.

И, конечно, не обошлось без безумной игры поло. Все выходили в степь, взяв копья и надутые свиные пузыри. Никогда еще прежде такое огромное количество человек, занявших разные стороны, не принимало участия в игре. Большинство же никогда даже не видело того объекта, к которому и прилагались все невероятные усилия.

Были неторопливые и спокойные игры на ловкость с кожаными хлыстами, сетями и арканами. Когда наступил праздный полдень, из лагеря прибежало много мальчиков, нетерпеливых и румяных. Позади следовали их отцы, направлявшиеся на охоту среди тростника на краю реки. Пятилетние и шестилетние дети были вооружены маленькими луками и выискивали небольших птичек и мышей. Аттила наблюдал, как они удалялись, и шутил с теми, кто стоял рядом, что и Бледа так ходил на охоту всего год или два назад.

Когда солнце стало опускаться за горизонт, начались военные игры, и тогда, ближе к вечеру второго дня, в сумерках Бледа получил ранение в спину, как в настоящей трагедии. Стрела прошла навылет через спину под левым плечом и проткнула сердце. Никто не мог сказать, из чьего лука она была выпущена. Жены Бледы, как и подобает, устроили плач. Его похоронили, быстро исполнив надлежащие ритуалы.

Позже тем вечером Орест услышал, как Маленькая Птичка поет на краю лагеря, держа маленький факел и размахивая им туда-сюда над головой, и, словно танцуя, делает неторопливые шажки в пыли. Грек продолжал молчать и старался не пропускать ни слова. Шаман прославлял великих братьев прошлого. Он пел о Каине и Авеле, а также о Ромуле и Реме. И каждый раз один брат убивал другого…

Орест подошел к Маленькой Птичке и тихо попросил не вопить слишком громко. Но шаман в своем замедленном легком трансе вряд ли слышал грека или обратил внимание на предупреждение. Он лишь пробормотал, что будет спето еще много песен прежде, чем его история подойдет к концу. Затем продолжил что-то шептать в ночи и не остановился, когда охваченный пламенем факел потух, а в небо поднялось серое облачко дыма.

В темноте шаманы бесновались, окруженные конопляным туманом в своих шатрах. Они танцевали и били в барабаны тонкими козлиными костями. Сухую землю покрывали лужи крови и расплавленный жир овец, приготовленных для жертвоприношения, вверх взмывали столбы пламени с костров и алтарей. Искры летели еще дальше, освещая темный горизонт. Путешественники издалека могли осмотреть окрестности. Любой одинокий путник, заметив издалека это зрелище в степи, содрогнулся бы. Услышав сей звук, он повернул бы назад и отправился домой другой дорогой.

Это был звук, который сопровождал гуннов, выступивших против всего мира.

Казалось, будто наступил первый осенний день, похожий на прошлогоднее пасмурное утро, когда воины наконец-то покинули лагерь. Небо было низким, в серых полосах, дул сильный ветер.

Баян-Казгар по-прежнему нес оружие, начищенное до блеска одной из женщин, когда приблизился Аттила.

— Этот Рим далеко? — громко спросил воевода. — Сколько дней верхом?

— Дней? — повторил язвительно Аттила. — Недели. Много недель безостановочной езды на запад, далеко от твоей любимой родины. А потом долго будут идти войны, и придется пережить такие опасности, о которых я даже рассказать тебе не могу.

— Из вас плохой счетовод, — заворчал Баян-Казгар.

— Зато честный, — ответил Аттила, пришпоривая коня.

Гунны убрали колышки, сняли палатки, сложили главные опорные шесты, замотали пропахшие дымом черные войлочные стены в рулоны, связав сырой кожей, а потом разместили их в тележках. Они согнали в одно стадо овец, лошадей и другой крупный рогатый скот и начали двигаться неорганизованной колонной на запад в тот же день. Рядом ехали гуртовщики на повозках, которые, грохоча на расстоянии пятидесяти локтей друг от друга, везли массу солонины, связки палаточной ткани. В иных телегах было по десять тысяч стрел. Они походили на корабли, плывущие по суше — с холщовыми бортами, развевающимися словно паруса. Огромные колесные валы скрипели, гигантские деревянные колеса стонали, будто животные, которых силком тянули работать. Когда становище опустело, Аттила приказал сжечь каганский дворец, и никто не знал, почему. Он все еще горел — там, вдалеке, низко над горизонтом, этот странный второй закат, пока гунны не исчезли на западе, добровольно сдавшись на милость солнцу.

Так началась великая миграция огромного нового народа — объединенных гуннских племен при единоличном правлении Аттилы. Они миновали опустошенные бурей скифские равнины, перешли вброд широкие стремительные реки. Над головами тянулись бесконечные осенние облака. Через много недель гунны пришли к горам Харвад, которые готы называют Харвача, а римляне — Карпатами. Когда выпал первый снег, обрывистые мрачные скалистые расселины остались позади. Гуртовщики и пастухи уже горько жаловались, что сейчас слишком неподходящее время года для столь длительного путешествия в подобной местности, пора уже остановиться и найти зимнее пастбище к востоку от гор. Но Аттила и некоторые из избранных, прошедших весь путь легендарного объединения племен от начата до конца и повидавших еще большие холмы, чем эти, лишь улыбнулись. Им довелось пережить кое-что похуже.

И Аттила вел дальше, не делая снисхождений. Ни минутки покоя другим не давала его неиссякаемая, неустанная, мстительная энергия.

Скот спотыкался и падал на обочине. Тогда животных или стегали хлыстом и снова ставили на ноги, или оставляли там. Огромная колонна мужчин и женщин, детей и зверей, скрипящих телег и сидящих на конях всадников двигалась по ущельям под мягкими хлопьями снега, завернувшись и закрыв голову шерстяными одеялами и храня зловещее молчание. Любое оступившееся животное или скатившуюся вниз тележку тут же покрывало толстым белым слоем. Перевалы позади были усеяны кучами тел погибших, походивших на темные глыбы. Мягкие хлопья падали и таяли на их еще теплых конечностях.

Глава 2

Ребенок-дурачок

Наконец гунны спустились на широкое плоскогорье Транспаннонии. Они подожгли все затерянные застроенные деревушки, которые попались на пути, уведя рыдающих жителей равнин туда, где бушевали снежные ураганы. Но большинство уже скрылось на западе, прослышав о приближении одетых в меха варваров, спускающихся прямо с грозных гор Харвад, где обитали ведьмы и оборотни, прятавшиеся в тумане и метели в течение полугода.

Воины продолжили путь на запад по следам беженцев, разоряя поселения и расчищая всю равнину Хунгвара, снова называя ее по-своему — «Земля Гуннов», «Родной Дом». Сжигали жалкие тростниковые лачуги, выгоняя сбитых с толку и испуганных сарматов или остготов из теплых насиженных мест на улицу пронизывающей зимней ночью. Несчастные выбегали полуодетыми, держа младенцев на руках. Никто не сопротивлялся.