Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) Страница 68

Немало встревоженный этим известием, сэр Барнс возвращался под вечер в свое печальное жилище, когда почти у ворот парка повстречал другого вестника. То был железнодорожный сторож, ежедневно доставлявший из Лондона деловые телеграммы от дядюшки Хобсона. Нынешняя гласила: "_Консоли идут по такой-то цене. Французская рента по такой-то. Хайгет и Фаринтош забрали вклады_". Несчастный привратник в ответ на подкрепленные божбой расспросы хозяина дрожащим голосом призвался, что джентльмен, назвавший себя маркизом Фаринтошем, давеча проезжал к дому и через час отбыл; а не сказал он про то барину потому, что оченно они плохо выглядели, как вернулись.

Теперь Этель, конечно, пришлось все открыть баронету, и между братом и сестрой произошел разговор, во время которого глава всех Ньюкомов изъяснялся со свойственной ему свободой выражений. Когда хозяин входил в дом, у крыльца ждал шарабан принцессы де Монконтур; моя жена как раз прощалась с Этель и ее подопечными, и тут в гостиной внезапно появился сэр Барнс Ньюком.

Бледное лицо баронета и злой взгляд, которым он приветствовал мою супругу, несколько удивили ее, но отнюдь не побудили продлить свой визит. Покидая комнату, Лора слышала, как сэр Барнс орал на нянек, приказывая убрать "всю эту мелюзгу", и разумно предположила, что какие-то новые неприятности возбудили гнев этого злополучного джентльмена.

На утро посыльный душечки Этель, а именно сынишка привратника, потрусил на ослике в Розбери к душечке Лоре с одним из тех посланий, какими ежедневно обменивались наши дамы. В письме говорилось:

"Barnes m'a fait une scene terrible hier [69]. Пришлось _поговорить с ним начистоту_ и все рассказать про лорда Ф. Сначала он запретил было принимать вас в доме. Он считает вас виновной в отставке Ф. и _самым несправедливым образом_ обвинял меня в том, будто я хочу возвратить бедного К. Н. Я отвечала ему, как _мне подобает_, и прямо сказала, что покину его дом, если меня будут так _гнусно оскорблять_ здесь и закроют двери перед моими друзьями. Оп бушевал, кричал, отпускал свои _обычные грубости_, - словом, был в ужасном состоянии. Потом утих и попросил прощения. Вечером он возвращается в Лондон с почтовым поездом. _Разумеется_, душечка Лора, приходите как обычно. Я без вас несчастна и, как вы понимаете, не могу оставить бедную маму. Малышка Клара шлет _тысячу поцелуев_ маленькому Арти. Остаюсь всегда любящим другом его маменьки

Э. Н.

Не хотят ли ваши мужчины пострелять у нас фазанов? Если да, то пусть его высочество своевременно уведомит об этом Уоррена. Я послала двух фазанов доброй старушке Мейсон и получила от нее такой милый ответ!"

— Кто эта старушка Мейсон? — спрашивает мистер Пенденнис, не вполне еще тогда усвоивший историю семьи Ньюкомов.

И Лора рассказала мне (возможно, я слышал это и раньше, но забыл), что миссис Мейсон — старая няня полковника, живущая на его пенсию; что он, помня прошлое, не раз навещал ее, и Этель тоже очень к ней привязана. Тут Лора принялась целовать своего сынишку и была весь вечер необычайно весела, бодра и жизнерадостна, несмотря на все невзгоды, претерпеваемые ее милыми друзьями в Ньюкоме.

Когда вы гостите в каком-нибудь поместье, поосмотрительней пользуйтесь промокательной бумагой. Лучше вообще привозить с собой свой бювар. Если кто из моих любезных читателей усвоит это нехитрое правило, скольких бед он, возможно, избегнет и, более того — сколько получит удовольствия, исследуя листы пропускной бумаги на столе в спальне, где накануне ночевал его приятель. Вот так однажды я вырезал из бювара кусочек промокашки с отпечатком надписи, сделанной хорошо мне знакомым и предельно разборчивым почерком Чарльза Слайбутса: "Мисс Эмили Харрингтон, Джеймс-стрит, Букингем-Гейт, Лондон", — ясно, как на конверте, врученном адресату. Показав этот листок многим знакомым, я вложил его в конверт вместе с запиской и отправил мистеру Слайбутсу, и спустя три месяца он женился на мисс Харрингтон. В другой раз я обнаружил в клубном бюваре страничку, Не менее отчетливую, чем та, что сейчас перед вами, благодаря которой любой соклубник его сиятельства графа Бейракрса мог узнать о плачевном состоянии его дел:

"Любезный Грин, боюсь, что никак не сумею оплатить вексель на восемьсот пятьдесят шесть фунтов стерлингов, срок которому истекает во втор…" Таким же образом, задумав однажды написать какую-то записку и взяв с этой целью бювар в гостиной принцессы де Монконтур в Розбери, я, к великому своему изумлению, обнаружил неоспоримое доказательство того, что жена моя находится в тайной переписке с неким джентльменом, обитающим за границей!

"Полковнику Ньюкому, кавалеру ордена Бани третьей степени, Montagne de la Cour, Брюссель", — прочел я слова, написанные рукой этой молодой женщины; как раз в ту самую минуту, когда я раскрыл ее преступление, Она вошла в комнату, и я, обернувшись к ней, спросил:

— О чем это вы писали полковнику Ньюкому, сударыня?

— Просила его прислать мне кружев, — ответила она.

— Для моих ночных колпаков, не так ли, дорогая? Ведь он такой знаток кружев! Жаль, ты не сказала мне, что пишешь ему, я бы тоже передал ему поручение. Мне кое-что нужно из Брюсселя. Письмо, что… уже ушло? (Этим хитрым маневром, как вы догадываетесь, я давал понять, что хотел бы заглянуть в него.)

— Да… ушло… — говорит Лора. — А что тебе нужно из Брюсселя, Пен?

— Брюссельской капусты, любовь моя. Она там особенно вкусна.

— Ну хочешь, я попрошу его, чтобы он прислал письмо обратно? — с тревогой вопрошает бедная Лора; она решила, что муж обижен — иначе, к чему этот иронический тон?

— Нет, дорогая! Ты можешь не требовать этого письма обратно и даже не пересказывать мне его содержание. Держу пари на сто ярдов кружева для ночного колпака, — а вам ли не знать, сударыня, что меня трудно околпачить! — так вот, пари держу, что догадываюсь, о чем ты писала нашему другу под предлогом покупки кружев.

— Но, право же, он обещал мне прислать их! Леди Рокминстер дала мне на них двадцать фунтов… — чуть слышно говорит Лора.

— Прикрываясь этой просьбой, ты послала письмо любовного содержания. Ты хочешь знать, все ли еще Клайв верен прежней страсти. Тебе кажется, что путь к сердцу душечки Этель открыт. Еще тебе кажется, что миссис Мейсон очень стареет и дряхлеет, и встреча с ее любимцем была бы…

— Ах, Пен, послушай, неужто ты вскрыл письмо?! — спрашивает Лора. Это препирательство заканчивается вполне добродушным смехом и еще кое-какими бессловесными изъявлениями нежности. Нет, мистер Пенденнис не вскрывал письма, но он знает его автора и тешит себя мыслью, что знает женскую душу вообще.

— Где вы только набрались подобного опыта, сэр? — осведомляется миссис Лора. На этот вопрос муж отвечает ей тем же способом, что и прежде.

— И почему бы бедному мальчику не обрести счастья, мой друг? продолжает Лора, прижимаясь к мужу. — Я уверена, что Этель любит его. Мне бы больше хотелось видеть ее женой милого ей славного юноши, нежели обладательницей множества замков и корон. Представьте себе, что вы женились бы на мисс Амори, сэр, каким бы черствым светским господином вы сейчас были, меж тем как…

— …став покорным рабом хорошей и доброй женщины, я и сам оказался не так уж плох! — восклицает ее образцовый муж. — Все добрые женщины, как известно, свахи; а этих двоих ты затеяла поженить с той самой поры, как впервые увидела их вместе. Итак, сударыня, раз уж я не читал вашего письма к полковнику (хотя частично и отгадал его содержание), поведайте мне, о чем вы писали. Уж не сообщили ли вы полковнику о разрыве Этель с Фаринтошем?

Лора призналась, что кое о чем намекнула.

— Чего доброго, ты еще написала, что Этель весьма расположена к Клайву?

— Ах, что ты, мой друг!..

Однако после строгого допроса, Лора, вспыхнув, признается, что действительно спрашивала полковника, не приедет ли он навестить миссис Мейсон, которая сильно стареет и очень бы хотела его видеть. Как выяснилось, Лора уже побывала у этой миссис Мейсон: третьеводни они с мисс Ньюком ездили к ней в гости; и Лора, заметив, как смотрит Этель на портрет Клайва, висящий у старушки в гостиной, поняла, что девушка в самом деле очень… и прочее, и прочее. Словом, письмо отправлено, и миссис Пенденнис с нетерпением ждет ответа; каждый божий день она обследует почтовую сумку и очень досадует на то, что нет в ней письма со штемпелем "Брюссель".

Принцесса де Монконтур, очевидно, была полностью посвящена во все чаяния миссис Лоры.

— Как, неужто и нынче нет письма? Ну что за досада! — восклицает принцесса: она тоже состояла в заговоре; вскоре в него вступил и Флорак.

— Наши дамы задумали поженить маленького Клайва с прекрасной мисс, сообщает мне Флорак.

Обсуждая возможность этого брака, он не скупится на похвалы мисс Ньюком.

— Я не перестаю восхищаться вашими англичанками, — говорит он любезно. — Такие свежие, такие прелестные — каждая что розан! И притом так восхитительно добры! Да, Пенденнис, вам повезло, мошенник вы этакий!