Казимеж Тетмайер - Легенда Татр Страница 68

— Франек… слезай… разними… капкан… топором…

Удивленный Мардула бросился вперед.

Галайда в своих чудовищно сильных объятиях держал завернутого в тулуп с головой и передними лапами медвежонка, который вырывался как бешеный.

— Живей… — говорил Галайда, — а то этот черт здоров… как лошадь…

Мардула был подгалянин, он знал, что надо делать, и, не задумываясь, просунул топорик чупаги между зубьями капкана. Он старался раздвинуть обручи.

Кшись с восхищением смотрел на них сверху.

Мардула наконец раздвинул обручи и отскочил в сторону.

При виде этого отскочил и стоящий наверху Кшись.

А Галайда как можно дальше оттолкнул от себя медвежонка. Тулуп упал на пустой капкан.

Медвежонок свалился на бок, вскочил на задние лапы и отбежал, потом выбрался из котловины и исчез в кустах.

— Здоров! — кричал Мардула. — Кости у него целы!

— Здоров! — сопя и поднимая тулуп, повторил Галайда.

Когда он выбрался из котловины, Кшись поглядел на него с восторгом.

— Ну и молодец же ты, Бартек! — сказал он, — Другого такого поискать!

— А он тебя и не поблагодарил! — засмеялся Мардула.

— Он меня поблагодарил по-своему, — отвечал Галайда.

— А если бы он тебя изувечил? — заметил Кшись.

— Ну, что ж делать! Ведь он не знал, зачем я к нему иду.

— А уж я, Бартек, думал, что ты спятил.

— Да он и спятил. Еще этого не бывало, чтобы кто-нибудь медведя из капкана вытаскивал, — сказал Мардула.

— Жаль мне его стало, как старому Кроту той девушки, что у Топоров жила, — медленно сказал Галайда.

— А он сильный? — спросил Кшись.

— Еще немного, и я бы его не удержал, — отвечал Галайда. — Он и корову убить может, если рассердится.

— Ишь. Так он и тебя убить мог?

— Мог, — ответил Галайда.

Кшись вытаращил на него глаза. Они отправились дальше.

Солнце уже высоко стояло на небе, когда они вышли из леса.

Мардула шел впереди, за ним Кшись, а последним Галайда.

Вышли на холмы, поросшие желтой осенней травой, кустами можжевельника и поздними осенними цветами, синими звездочками горечавки на коротких стеблях и грустными лилово-синими колокольчиками с крупными одиночными венчиками. Волнами колыхались эти покрытые цветами пригорки над Липтовской долиной. Оттуда видны были ближайшие деревни и местечки.

Они направились прямо к Прибилине над рекой Белею.

— Я бы поплясал и украл бы что-нибудь! — сказал Мардула.

— Я бы водки выпил и поиграл бы, — сказал Кшись. — А ты, Галайда, что бы сделал?

— Я бы поспал, — ответил Галайда.

— Так зачем же ты с нами пошел? Спать ты мог и в лесу.

— Да ведь вы меня позвали, — ответил Галайда.

— Знаешь, Бартек, ты не сердись, да только ты все равно что мураньский вол, — сказал Мардула, — куда тебя гонят, туда ты идешь.

— Хо-хо-хо! — рассмеялся Галайда и через минуту сказал медленно, как всегда — А мне вспомнить весело, что медвежонок тот по лесу скачет. И ему радость!

Мардула глянул на него:

— Бартек, я тебе сказал, что ты мужик на редкость, но если б все были такие, мы бы и до сих пор камнями землю пахали, как Адам в раю.

— Мне ничего не выдумать — это верно, — ответил Галайда. — На то есть другие!

Возрадовалась душа Кшися, ибо прямо против них, за перелеском, показалась корчма, одна из тех, которые он хорошо изучил в своей жизни.

Это был большой деревянный дом с высокой гуральской крышей, с белой дымовой трубой и стенами, посеревшими от времени. Дом разделялся на две половины сенями, в маленьких и узких окнах виднелись толстые железные решетки, заржавевшие и затканные паутиной. С левой стороны при доме был чулан без окон, лишь с небольшим квадратным отверстием, пропускавшим немного света.

Перед корчмой был двор, засыпанный сеном, овсом, мусором, во дворе — колодец с журавлем, за ним — навозная куча, в которой пенилась желтая конская моча. Лошади стояли у возов, жуя сено. Между лошадьми ходили куры и гуси еврея-корчмаря. На другой стороне двора стоял сарай для телег, с которым соединялся коровий хлев, принадлежавший корчме.

Молодая, крепкая девушка-словачка мыла у колодца лохань, засучив рукава рубахи, подоткнув юбки до колен; две короткие каштановые косы, туго заплетенные и перевязанные на концах голубыми лентами, лежали у нее на плечах.

— Марта! — неожиданно крикнул Мардула у нее за спиной.

— Ай-ай-ай! — ахнула испуганная девушка.

А Кшись, развеселившись, ухватил девушку за ногу.

— Ай-ай-ай! — крикнула она опять, отскакивая.

— Здравствуй! — сказал Кшись.

— Здравствуйте. Откуда идете? Из Польши? — отозвалась девушка, повернувшись к ним лицом.

— Из Польши. На работу. А шинкарь дома?

— Куда ж ему идти? Дома.

— А шинкарка?

— И хозяйка дома!

Эй, шинкарочка, не гони ты нас!За все заплатим, если в долг не дашь! —

запел Кшись, направляясь к сеням.

Из корчмы вышел еврей, высокий, седой, плечистый, с длинной бородой, в засаленном халате.

— Здравствуй! — крикнул Кшись. — У тебя, пан, водка есть?

— Есть, — ответил корчмарь.

— Так давай!

И они подошли к дому.

— А куда это вы идете? Оружия-то сколько! — воскликнул еврей, подозрительно поглядывая на пистолеты, торчавшие у Мардулы за поясом, и на ружье у него на плече.

Но Кшись ответил:

— Разбойников боимся. Мы купцы из города, из Нового Тарга, — знаешь, пан? Лошадей покупаем. Нас двое, — он указал на себя и на Галайду, — а этого мы наняли, чтобы он нас защищал. — Он указал на Мардулу. — Это мой работник.

Мардула поморщился от такого представления и важно спросил:

— Вино есть? Токайское?

— Есть и токайское.

— Подай!

И он первый пошел в сени, а оттуда в комнату налево.

Там молодая еврейка стояла у печи и что-то варила в кастрюлях, а другая, старая, сгорбленная, сидела на табуретке и щипала перья. Несколько ребятишек бегали по комнате.

За столом сидели словацкие мужики и пили водку. Они с любопытством поглядели на пришедших, а хозяева о чем-то полопотали между собой. Мардула, желая сгладить впечатление, произведенное выдумкой Кшися, угощал Галайду:

— Ешь! Пей! Заказывай, что хочешь!

И они пили, а Мардула, чтобы показать, что они люди настоящие, повидавшие свет, затянул всем известную разбойничью песню. Кшись ему вторил:

Мощеная дороженька, кирпичная корчма,В ней юная корчмарочка парней свела с ума.Пришли в корчму три молодца (а ночь темна была).Огонь зажгла хозяюшка. Все сели у стола.«Пригожая корчмарочка, позволь нам поиграть,Мы потанцуем чуточку и скоро ляжем спать».Пригожая корчмарочка в ту ночь была добра,И танцевали молодцы до самого утра.

Вскоре Кшись взялся за скрипку, а Мардула пошел плясать. Тело его напряглось, а глаза стали неподвижны, лишились всякого выражения и лишь отражали какую-то бездумную силу бродившей в жилах крови, туловище еле шевелилось, покачиваясь, зато ноги двигались стремительно, как молнии, с неистовой быстротой. Становясь на цыпочки, он проделывал ими такие быстрые движения, что глаза зрителей не могли уловить их. В ногах у него была такая легкость, что казалось, он лишь слегка касался земли и, кружась, плыл по воздуху.

Словацкие мужики смотрели на него с немым изумлением.

Вдруг Мардула высоко подпрыгнул и ударил подошвами в стену над их головами.

Мужики пригнули головы и разинули рты.

Мардула прыгнул опять и подошвами скользнул по Кшисевой скрипке, да так легко, что Кшись даже не перестал играть.

Словаки вытаращили глаза.

Вдруг что-то треснуло.

Это легконогий Мардула одним ударом пятки вышиб толстую половицу.

Тогда мужики разразились громким хохотом и закричали по-своему:

— Ай-ай-ай! Ай-ай-ай! Ей-богу, вот это молодец! Ай, молодец!

А Кшись все играл; его темно-синие широко раскрытые глаза с длинными ресницами следили за Мардулой и щурились, когда Мардула проделывал что-нибудь удивительное, но движение руки, водившей смычок, и пальцев, бегавших по струнам, казалось автоматическим, так же автоматически отбивал Кшись такт обеими ногами. И лишь порою, когда Мардула делал особенно высокий прыжок или какое-нибудь особенно стремительное движение, старик выразительно поглядывал на Галайду и восторженно улыбался.

Мардула первый открыл глаза и сразу закашлялся, словно у него перехватило дыхание. «Господи Иисусе! — перекрестился он в душе. — Неужели это был сон?»

Неужели он так и не выходил из подземелья пана Жешовского и ему только снилось, что его оттуда выпустили, что он повесил на дереве солтыса, с его деньгами пришел в Ольчу и оттуда двинулся с Яносиком в поход за Татры?!