Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи Страница 69

— Вам следует уволить меня, сэр, — проговорила я.

Господин Джеймс фыркнул.

— Может еще и уволю. — Засим он махнул рукой в сторону двери, давая мне знак удалиться.

И я удалилась, как прирожденный холуй — пятясь, приседая и кланяясь. Покидать комнату таким манером — настоящее искусство, но если б хозяин велел, я бы и на брюхе выползла, настолько виноватой и благодарной я себя чувствовала.

Следующие несколько дней сердце у меня подпрыгивало всякий раз, когда звенел колокольчик или господин Джеймс появлялся в поле видимости. Я будто балансировала на опасной грани, как подкатившееся к самому краю стола яйцо, которое вот-вот упадет. Я действительно ожидала увольнения и считала, что в полной мере заслуживаю этого. Гектора я избегала всеми силами, поскольку при виде его сразу вспоминала какая я мерзкая дрянь. Один раз он заглянул в кухонное окно и посмотрел на меня коровьим взглядом, вне сомнения надеясь еще разок прогуляться со мной по Елдыкиному переулку, но я окатила его водой, а в другой раз когда он сунулся в кухню, я швырнула в него подносом и прищемила ему пальцы дверью, пусть еще скажет спасибо что пальцы, а не его чертовы бубенчики. После этого он от меня отстал.

По словам доктора, состояние бедной, милой миссус оставалось неизменным. Слава богу с молоком, семечками и клистирами мы покончили, теперь она питалась обычной пищей. Книги для чтения, а также перо, чернила и бумагу ей вернули, и Макгрегор-Робертсон в полную противоположность всем своим предыдущим рекомендациям теперь заявлял, что больной необходимо всячески занимать свой ум — мол, тогда в нем останется меньше места для вредоносных мыслей и бредовых фантазий.

Несколько раз, когда я приносила в кабинет простую холостяцкую еду, я заставала доктора сосредоточенно строчащим в блокноте. Случай миссус чрезвычайно заинтересовал его и он взялся писать очередную медицинскую статью. Одна беда — миссус отказывалась отвечать на любые вопросы, поскольку подозревала Макгрегор-Робертсона в соучастии в заговоре.

— Она говорила еще что-нибудь про ребенка? — спросила я как-то у него.

Он живо помотал головой.

— Конечно нет! Поверь мне на слово, она находилась в совершенном бреду, когда вела эти речи.

Я невольно задавалась вопросом, что же они с господином Джеймсом стараются скрыть. Слова Дженет вроде бы опровергали мое первое предположение, что Нора родила ребенка или носила ребенка, но подозрения у меня оставались. Далеко не все женщины полнеют на первых порах, взять хотя бы мою мать. Я была ее единственным дитем, произведенным на свет, но у нее случались и другие досадные неприятности подобного рода, которые ни разу не продолжались долее двух-трех месяцев и когда она от них избавлялась, на выходе они представляли собой если не комья сажи (как она любила шутить), то что-то к ним близкое. Во всяком случае Бриджет никогда не толстела, а наоборот худела из-за постоянной тошноты и рвоты. Значит Нора могла ходить беременной и при этом похудеть, если она была на раннем сроке.

Миссус наверняка смогла бы пролить свет надело, удайся мне остаться с ней наедине на минутку. Однако Кислое Сусало состояла при ней не столько сиделкой, сколько тюремным стражником, мимо нее и мышь не прошмыгнула бы. В надежде хоть одним глазком увидеть миссус или сказать ей ободрительное слово, я часто под разными предлогами стучалась к ней — но увы! На пороге неизменно вырастала Мюриэл, преграждая путь. Рассчитывать, что она передаст мои слова госпоже, особо не приходилось, и она была толстозадая и необступная, как одна из ее чертовых коров. Кислое Сусало спала в комнате миссус и выходила только в нужник, да и тогда запирала дверь и уносила ключ с собой. Пару раз, пока Мюриэл кряхтя восседала на троне, я думала кинуться наверх и поговорить с миссус через замочную скважину. Но я сомневалась, что сумею добиться от нее чего-нибудь внятного из-за двери, а если бы меня там застали, все наверняка кончилось бы приказом собирать манатки и проваливать вон. В общем я решила не рисковать и дождаться удобного момента.

Оказалось, пособлять с дойкой мне не придется. Джесси заявила, что не нуждается в помощи. У нее гостила тетка, бывшая доярка, которая охотно согласилась взять на себя обязанности Мюриэл, за бесплатно. Видимо Джесси предпочитала работать с людьми, знающими толк в деле. И кто мог винить ее? Я доложила о нашем с ней разговоре господину Джеймсу, чтобы он не подумал, будто я отлыниваю. Но насколько я поняла, хозяина совершенно не волновало, кто выполняет работу, покуда с него не требовали дополнительной платы.

День за днем найденные у миссус конторские журналы, в том числе и Норин дневник, лежали на столе в кабинете, под рукой у господина Джеймса и доктора. Бог мой, да если б кто-нибудь из них раскрыл «Наблюдения» и увидал, что там понаписано про мое прошлое, мистера Леви и все прочее, я бы вылетела отсюда в два счета, какой там на хрен испытательный срок. Но после первого дня, когда они полистали несколько журналов, джентльмены не проявляли интереса к исследованиям миссус. Господин Джеймс похоже отчасти винил «Наблюдения» в нынешнем нервическом состоянии жены. Он пренебрежительно называл ее научные заметки пописульками и однажды при мне сказал доктору, что для нее было бы лучше никогда впредь не возвращаться к своей дурацкой писанине.

Однажды утром, когда я зашла в кабинет наполнить угольное ведерко, я никого там не застала и заметила, что «Наблюдения» и все конторские журналы исчезли со стола. А по возвращении в кухню я случайно глянула в окно и увидала клубы дыма, поднимавшиеся над огородом.

Книга миссус и дневники служанок пропали. А в огороде что-то горит. Невольно напрашивалось предположение, что эти два факта связаны между собой. Я бросила свои дела и стремглав выбежала из дома. И точно, за полуразвалившейся теплицей весело плясал костер. Кто-то сложил в кучу и поджег сухие ветки с поваленной яблони, а сверху бросил все конторские журналы. Несколько из них уже превратились в золу, но вот чудо-то, похоже «Наблюдения» полетели в огонь последними. Языки пламени только-только начинали лизать книгу. Я схватила с земли какую-то палку и с ее помощью вытащила «Наблюдения» из костра. Передняя и задняя обложки обуглились, но почти все страницы остались целы.

Я поворошила палкой в костре, надеясь найти Норин дневник, но он похоже сгорел. Я страшно огорчилась, поскольку хотела бы еще раз перечитать последние записи. После разговоров миссус про ребенка они наверняка предстали бы в новом свете. Если мне не изменяла память, Нору очень занимал вопрос новорожденных животных. А еще она упоминала, что в последнее время стала какая-то задумчивая. В прежние дни я знавала нескольких девушек, «ходивших с икрой» (так мы выражались про девиц в интересном положении) и иные из них в тягости становились очень задумчивыми. Моя мать говорила, так на некоторых действует беременность.

Теперь, когда Норин дневник сгорел, я вновь задалась вопросом о недостающих страницах. Возможно они были уничтожены — сожжены или разорваны в клочки — и я никогда не узнаю, что там было написано. И все же внутренний голос подсказывал мне, что они лежат где-то целые и невредимые. Если Нора сама вырезала страницы, надо подумать, куда она могла их схоронить. В конце концов область обитания у нее была такая же, как у меня: кухня, кладовая, прачечная, крохотная спаленка на чердаке.

Я запихнула «Наблюдения» за нагрудник фартука и крадучись вернулась в дом. По счастью я никого по пути не встретила. У себя наверху я спрятала книгу под тюфяком. А чуть позже я обшарила все укромные уголки, какие только пришли на ум, но не нашла ничего, кроме трех пуговиц, полпенни и дохлой мыши.

Потом я вспомнила про Норин сундучок. Конечно я уже копалась в нем прежде, но мне подумалось, что я ведь запросто могла и пропустить мимо внимания несколько старых бумажек.

Незаметно пробраться на чердак не составило ни малейшего труда. Хотя господин Джеймс обещал не спускать с меня глаз, на самом деле он был слишком занят установкой фонтана, чтобы следить за мной каждую минуту, а Макгрегор-Робертсон прекратил шастать взад-вперед по дому после того как отменил клистиры. В описываемый день доктор собирался прийти только ближе к вечеру, а господин Джеймс после завтрака уехал в деревню.

И вот что я сделала. В полдень я принесла поднос с обедом к комнате миссус и немного выждала, чтобы Мюриэл уж точно села есть. Потом я взяла лампу и прокралась на чердак, производя не больше шума, чем угорь в бочке с требухой — я боялась, как бы миссус (упаси боже!) не услышала мои шаги и не вообразила опять черт-те чего.

В последний раз я ходила на чердак, чтобы стереть надпись с оконного стекла. Теперь я старалась даже не поднимать глаз, до того тошно мне становилось при виде памятного слухового окошка. Я держала голову опущенной и сосредоточила все свои мысли на сундучке. Для начала я вынула из него все содержимое и тщательно обследовала каждый уголок, но насколько я могла судить, фальшивого дна там не имелось и под оклеечной бумагой ничего не было спрятано. Потом я осмотрела Норины вещи одну за другой. Пролистала тонкие страницы Библии, вытряхнула все из шкатулки для рукоделия. Сняла с куклы чепчик, пошарила у нее под юбками. Если подумать, принадлежала ли вообще кукла Норе? Может она была куплена для ребенка? В любом случае никаких спрятанных бумажек я на ней не нашла. Далее я взялась за религиозные брошюрки, которых оказалась целая дюжина, в иных из них на полях встречались торопливые каракули, не бранные слова, как можно предположить, а короткие примечания и вопросы по тексту. Бог мой, да Нора и впрямь была Пресвятой Девой! Я перетрясла все поганые книжонки одну за другой, проверяя не выпадут ли из какой вложенные бумажки, но с таким же успехом я могла пытаться надоить молока от голубя. Напоследок я приподняла сундучок (тихо-претихо) и осмотрела днище, но и там ничего не обнаружила. Страницы из дневника были либо очень надежно спрятаны, либо и вовсе уничтожены.