Михаил Шишкин - Взятие Измаила Страница 69

Поиски продолжались несколько минут, когда вошел генерал Бенигсен, высокого роста, флегматичный человек; он подошел к камину, прислонился к нему и в это время увидел императора, спрятавшегося за экраном. Указав на него пальцем, Бенигсен сказал по-французски: «Вот он», после чего Павла тотчас вытащили из его прикрытия. Я хвалю самодержавие, а не либеральные идеи, то есть хвалю печи зимою в северном климате. Я не нашла ничего дикого в этом народе; напротив, в нем есть много изящества и мягкости, которых не встречаешь в других странах. Они любят в жизни ее величие и пышность более, чем тихие радости, которые она может дать. Индийские баядерки, по-моему, должны воплощать это сочетание истомы и живости, в котором заключается прелесть русской пляски. Впечатление его встречи со мною он выразил в известных стихах «Я помню чудное мгновенье» и проч. Все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, слагая различные свои названия, составляют один русский народ. Давайте, мне говорит, считать жертвы, и руку свою сжал, чтобы производить счет ужасный сей по пальцам. Видя Пестеля перед собой, я стал называть, а он считать; дойдя до женского пола, он остановил меня, говоря: знаете ли, что это дело ужасное; — я не менее вас в том уверен; но тут уже я видел, что он хотел мне дать усмотреть, что я бесчеловечнее его; — признаюсь.

Сей же час после сего опять та же рука стала предо мной и ужасное число было тринадцать! Наконец, остановившись, он, видя мое молчание, говорит так: поэтому и конца не будет, ибо также должно будет покуситься и на особ Фамилии, в иностранных краях находящихся. Да, я говорю, тогда точно уже конца ужаса сему не будет, ибо у всех Великих есть и дети. Да какую ж вам, братцы, надобно конституцию? Что за страна — даже повесить толком не умеют. Вы понимаете, дело пока еще не идет ни о нравственных принципах, ни о философических положениях, а просто о жизненном благоустройстве, об этих навыках, об этих наезженных путях сознания, которые придают уму непринужденность и вызывают размеренное движение душ. Заметьте при этом, что дело идет здесь не об учености, не о чтении, не о чем-то литературном или научном, а просто о соприкосновении сознаний, о мыслях, охватывающих ребенка в колыбели, нашептывающих ему в ласках матери, окружающих его среди игр, о тех, которые в форме различных чувств проникают в мозг его вместе с воздухом и которые образуют его нравственную природу ранее выхода в свет и появления в обществе. Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова.

Наши матросы и солдаты славно умирают, но жить здесь никто не умеет. Россию спасает беспорядок. При всем том перед Западом мы имеем выгоды неисчислимые. На нашей первоначальной истории не лежит пятно завоевания. Кровь и вражда не служили основанием государству русскому, и деды не завещали внукам преданий ненависти и мщения. Церковь, ограничив круг своего действия, никогда не утрачивала чистоты своей жизни внутренней и не проповедовала детям своим уроков неправосудия и насилия. Таким образом, мы будем продвигаться вперед смело и безошибочно, занимая случайные открытия Запада, но придавая им смысл более глубокий или открывая в них те человеческие начала, которые для Запада остались тайными, спрашивая у истории церкви и законов ее — светил путеводительных для будущего нашего развития — и воскрешая древние формы жизни русской и на неиспорченной индивидуальности нашего племени. Желать теперь остается нам только одного: чтобы какой-нибудь француз понял оригинальность учения христианского, как оно заключается в нашей церкви, и написал об этом статью в журнале; чтобы немец, поверивши ему, изучил нашу церковь поглубже и стал бы доказывать на лекциях, что в ней совсем неожиданно открывается именно то, чего теперь требует просвещение Европы. Тогда, без сомнения, мы поверили бы французу и немцу и сами узнали бы то, что имеем.

Все умы направлены на войну; во всех других областях управления, в политической экономии, народном просвещении другие народы далеко опередили русских. Но и русские бывают трезвы, когда требуют этого трудные обстоятельства войны. Все здесь созвучно — народ и власть. Русские не отказались бы от чудес, творимых волею царя, даже и в том случае, если бы речь шла о воскрешении всех рабов, при этом погибших. Конечно, в заботах главы народа и самого народа о могуществе и даже о тщеславии грядущих поколений сказывается величие их души. Россия — это страна, в которой несчастье позорит всех без исключения, кого оно постигнет. Тревожное безделье — таков неизбежный результат северной автократии. У русских есть лишь названия всего, но нет ничего в действительности. В России нет более свободного человека, чем восставший солдат. Западные люди, судящие о России,

— это нечто вроде китайцев, судящих о Европе, или, скорее, греков, судящих о Риме. Это кажется законом истории: никогда ни одна общественная система, ни одна цивилизация не проявила понимания той, что должна была прийти ей на смену. Что касается до жертв, с какими построен Петербург, — они искупаются необходимостью и результатом. Ничто в мире не существует напрасно: если у нас две столицы — значит, каждая из них необходима, а необходимость может заключаться только в идее, которую выражает каждая из них.

Москвичи — люди нараспашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад. Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась. Отмерили барьер в 15 шагов и поставили по концам оного по шапке, потом, от этих шапок, еще отмерили по дороге ж в обе стороны по 10 шагов, и на концах оных также поставили по шапке, что составилось уже четыре шапки. Я первый пришел на барьер. Ждал некоторое время. И хотя признаки жизни еще были видны в нем, но уже он не говорил. Я поцеловал его и тотчас же отправился домой. Туча за Бештау зашла, совершенно темно стало, Столыпин сказал: «Скачи за доктором». Ни один не приехал из трех. В продолжение получаса я просил — только поехать. Дождь ливмя, черно, преставление света. При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча. Вследствие чего, хотя на основании Свода военных постановлений части пятой устава военно-уголовного, Книги 1-й Статей 376 395 и 398 все означенные подсудимые подлежат равному наказанию именно. NoNo. Название вещам. Число вещей и денег. Кисть для брития с ручкою Нейзильбер — 1. Собственных сочинений покойного на разных лоскуточках бумаги кусков — 7. Крепостных людей Иван Вертюков и Иван Соколов — 2. Но по мнении моем по этому делу, не помещены деньги, издержанные Презусом, Асессорами и Аудитором, прогонные и суточные, всего сто пятьдесят четыре рубля семьдесят две с половиною копейки ассигнациями. Но перейдем к другому предмету, где также слышится у наших поэтов тот высокий лиризм, о котором идет речь, то есть любви к царю.

Как умно определял Пушкин значение полномощного монарха! И как он вообще был умен во всем, что ни говорил в последнее время своей жизни! Государство без полномощного монарха — автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина. Америка часть четверта ново земля в знань отперта. Вольнохищна Америка людьми, в нравах, в царствах дика. Тысящьми лет бысть незнанна, морем зело отлиянна. Веры разны в балвохвальстве, наги люди там в недбальстве. Царства имут без разума, не знав Бога, худа дума. Никто же бо что успеет, где глупость, сквернь и грех деет. Вообще русские — не математики. Думал о наших правителях. Все невежды. Махина держится тяжестью. И гласность принесет пользу, может быть, только на несколько лет, а потом мы привыкнем к ней. А в чем состоит наше народное воззрение — это уже другой вопрос, и вопрос преждевременный. Надобно сперва, чтоб оно возникло, и тогда будет ясно, в чем оно состоит. Эта фаланга — сама революция, суровая в семнадцать лет. Огонь глаз смягчен очками, чтоб дать волю одному свету ума. Sans crinolines, идущие на замену sans-culotte'ам. Девушка-студент, барышня-бурш ничего не имеют общего с барынями-Травиатами. Студенты-барышни — якобинцы, Сен-Жюст в амазонке — все резко, чисто, беспощадно.

За этот год в моих мыслях произошел такой же переворот, как у других; то, что было прежде целью, мало-помалу превратилось в средство; деятельность медика, агронома, техника как таковых потеряла в наших глазах смысл; прежде мы думали облегчать страдания народа, но не исцелять их. Такая деятельность была филантропией, паллиативом, маленькой заплатой на платье, которое надо не чинить, а выбросить и завести новое; мы предполагали лечить симптомы болезни, а не устранять ее причины. Сколько ни лечи народ, думали мы, сколько ни давай ему микстур и порошков, получится лишь временное облегчение. Цель, казавшаяся благородной и высокой, была в наших глазах теперь унижена до степени ремесла почти бесполезного. Не хлопочите о науке, во имя которой хотели бы вас связать и обессилить. Эта наука должна погибнуть вместе с миром, которого она есть выразитель. Разбой — одна из почтеннейших форм русской народной жизни.