Роберт Паль - Бессмертники — цветы вечности Страница 69

На квартиру Марии Михаил возвращался усталый и опустошенный своими терзаниями. К судьбе симцев был причастен и он, может, даже в чем-то виноват перед ними. Но опять и опять спрашивал он себя: в чем? Разве этот тяжкий и опасный путь они выбрали для себя не сами? Разве Кузнецов, Лаптев и все боевики его дружины взяли в руки оружие по недомыслию или из глупого молодечества? А те, что двадцать шестого сентября голыми руками разметали ненавистную полицейскую свору? Только ли его защищали они в тот кровавый день?..

Забравшись на сеновал, он валился на топчан и ждал возвращения Марии. Поведение ее тоже заставляло задумываться. Когда-то смелая, независимая, решительная, сейчас она словно надломилась — слиняла, замкнулась в своих страхах и тревогах, и страхи эти, по всему, терзали ее жестко.

Зато когда они были вместе, когда поздним вечером она поднималась к нему на сеновал, все ее сомнения и тревоги словно оставались там, внизу, на той жестокой и враждебной ей земле, куда она больше ни за что не вернется. Но проходила ночь, приходило утро, и она опять и опять спускалась на эту землю, — чтобы приготовить завтрак, успеть на службу и потом целый день под стрекот послушной «зингерки» в тревоге ждать нового вечера.

В последнюю их ночь, когда, все уже было сказано, Мария неожиданно удивила его.

— А знаешь, Миша, о чем я мечтаю? — перебирая его волосы, вдруг спросила она.

— О чем? — ласково привлекая ее к себе, поинтересовался он.

И тут она засмущалась.

— Говори, говори, мне это интересно, — ободрил ее Михаил.

— Ну, раз интересно…

И она стала мечтать вслух. О том, как он закончит свои дела и они повенчаются. Как потом уедут далеко-далеко, где их никто не будете знать и где не нужно будет хорониться от полиции. Как они будут работать, любить друг друга и растить детей…

Михаил слушал, не перебивая и во всем соглашаясь с ней Иначе это было бы просто бессовестно, да и какой же чудак откажется от своего счастья? Хотя покидать свой Урал он все-таки не собирался.

Рано утром, едва посерело над городом небо, Михаил тихо собрался, поцеловал Марию в теплые сонные губы и осторожно спустился во двор. Наступивший день застал его в дороге.

Весну и лето девятьсот седьмого года Гузаков провел в горно-заводских уральских районах, помогая Ивану Кадомцеву наводить порядок в поотбившихся от рук отрядах и готовить конференцию боевых организаций Урала. Основным местом для себя Иван избрал на это время пролетарский Златоуст. Здесь он решил проводить и конференцию, благо места вокруг города лесные, горные, малообжитые, куда здешняя полиция выбирается крайне редко и очень неохотно.

Златоустовские товарищи рассказывали, что местный полицейский исправник Сторожев настолько труслив, что буквально камнем висит на жандармском ротмистре. Это весьма на руку здешним революционерам. К слову сказать, примерно такого же мнения об исправнике придерживался и начальник пермского охранного отделения подполковник Бабчинский. Как-то, объезжая Урал, он ознакомился с состоянием дел в Златоусте и не преминул заметить потом в отчете, что этот самый Сторожев

«слывет настолько трусливым, что избегает всяких столкновений с революционными организациями и, по сведениям, сообщенным мне сотрудником, даже уплачивает в пользу их Красного Креста по 10 рублей в месяц».

Так ли это было на самом деле, сказать трудно, но все же златоустовские боевики чувствовали себя не столь напряженно, как, скажем, их товарищи в Уфе. Были на их счету и серьезные эксы, и ликвидации провокаторов, и другая работа для всей партийной организации, и помощь соседним уральским заводам — и все без больших потерь и серьезных неудач.

С приближением лета и ожиданием нового подъема движения активизировалась работа и в Златоусте. Несмотря на ряд крупных провалов местных эсеров, повлекших за собой массовые обыски и аресты, рабочие были настроены по-боевому. Михаил чувствовал это и в заводском, и в железнодорожном районах, где имел немало хороших и надежных товарищей, особенно в среде боевиков.

Были среди них убежденные, стойкие большевики, такие, как братья Артамоновы, Калугин, Кудимов, Головкин, были и еще молодые, неустоявшиеся, мечущиеся ребята, горевшие желанием действовать во что бы то ни стало, не считаясь ни с чем. Таким был слесарь железнодорожного депо Васил Ишмуратов, в конце концов ушедший к эсерам.

В начале апреля боевая организация, в которую он вошел, решила ликвидировать начальника депо инженера Васильева, известного черносотенца и самодура, снискавшего своими действиями всеобщую ненависть рабочих. На сходке, проведенной в лесу возле вокзала, бросили жребий. Он пал на Ишмуратова. Проникший в организацию провокатор не замедлил доложить об этом своему начальнику, но Ишмуратов успел опередить нерасторопную златоустовскую полицию и привести приговор в исполнение К сожалению, Васильев был только ранен, зато сам Ишмуратов оказался за решеткой.

За два дня до этого покушения кто-то из боевиков-эсдеков тоже не удержался от соблазна и разрядил свой револьвер в руководителя местного отделения черносотенного «Союза русского народа» ярого черносотенца-фанатика Аникеева. Все усилия местных властей найти убийцу ни к чему не привели, и полиции ничего не оставалось, как отнести и этот акт на счет все того же Ишмуратова.

В середине мая, желая как-то проявить себя, исправник Сторожев собрал целую команду конных стражников, сел в пролетку и отправился в путешествие по тракту Златоуст — Куса. Тракт этот давно пользовался дурной славой и не раз уже привлекал к себе всяких любителей эксов. Дело в том, что по этой дороге возили почту и немалые порой деньги. Осенью прошлого года здесь произошла серьезная экспроприация. После этого было еще несколько попыток, к счастью для полиции, неудачных. Но теперь лето, они могут повториться!

Проехав мост через речку Ай, кортеж исправника стал подниматься на гору Мышляй. Дорога здесь оказалась такой узкой, что на ней с трудом могли разъехаться два экипажа.

— Вот здесь это и произошло, — напомнил исправник. — Поставив свою повозку поперек дороги, грабители остановили почтовый экипаж и легко взяли кругленькую сумму Буду просить губернатора, чтобы дал денег на расширение дороги.

На Липовой горе за Медведевкой на всем трехверстном пути густой высокий осинник подступил прямо к тракту.

— Прекрасное место для засады, — констатировал исправник. — Буду просить губернатора, чтобы дал денег на вырубку леса.

Вернувшись домой, он написал губернатору Ключареву докладную, но едва та ушла в Уфу, как ему доложили:

— Группой неизвестных лиц на Липовой горе ограблена почта. Никого задержать не удалось.

Произошло это 22 мая. Продумав целую неделю, исправник решился, наконец, организовать прочесывание леса 29 мая, рано утром, все наличные силы полиции и сорок солдат с офицерами из четвертого батальона двенадцатого Великолукского полка собрались на берегу Ая. Каждому выдали по двадцать четыре боевых патрона, словно ожидались ожесточенные бои с крупными силами неведомого неприятеля. Не упустили и такое нужное дело, как перевязочный пункт: на войне — как на войне! Его организовали на десятой версте по Кусинскому тракту.

Операция длилась весь день. Каждый кустик, ложок, овражек на пути от айского моста до Медведевки были осмотрены самым тщательным образом. Были и выстрелы, но всякий раз искомые партизаны оборачивались то корягой, то камнем, то пнем. Между тем те, кого здесь так старательно разыскивали, спокойно пили чай в Златоусте, от души смеялись над незадачливым исправником и обсуждали планы новых операций…

Выполняя то роль связного, то роль инструктора, Михаил объездил добрую половину Урала. Бывая в Уфе, непременно интересовался положением своих друзей симцев и уезжал в еще большей тревоге: несмотря на все усилия привлеченных партийным комитетом защитников, Василию Лаптеву и Дмитрию Кузнецову помочь было невозможно, им грозила смерть.

Вернувшись из очередной такой поездки, он узнал об аресте Ивана Артамонова. Взяли его с оружием в руках, на допросе он не стал отрицать, что является членом боевой организации, но давать какие-либо показания категорически отказался. С тем его и увезли в Уфу.

— Не слишком ли много потерь? — спросил Гузаков Ивана.

Тот лишь вздохнул.

— Что предлагаешь, сотник?

— Хорошенько тряхнуть уфимскую тюрьму. Ведь если собрать все наши силы, сделать это можно. Там сейчас столько наших! Это ж сколько «галстуков» принять придется, представляешь?

— Уфа — это не Сим, Миша… — напомнил Иван.

— Понимаю, но все равно — можем же? Если всей дружиной? А?

Кадомцев так и не ответил на его предложение. Лишь дал понять, что на такой операции одним махом можно положить работу целых двух лет, чего комитет им, конечно, не позволит.