Григорий Климов - Песнь победителя Страница 7

Когда я выхожу из кабинета Начальника Учебной Части, меня обступает оживленная группа моих новых знакомых. Все интересуйся результатом столь долгой аудиенции:

«Ну, как? Куда попал? На Западный?» – слышится со всех сторон.

«Банзай!» – отвечаю я уныло.

Все на мгновение замирают, потом разражаются диким хохотом. Для них это звучит анекдотом, для меня – драмой.

«Знаешь сколько у них в алфавите знаков?» – сочувственно спрашивает один. – «Шестьдесят четыре тысячи! Культурный японец знает около половины… Оттого они все очки носят».

«За последний год здесь было три самоубийства», – любезно информирует меня другой. – «Все в японском отделении. Совсем недавно один под трамвай бросился».

Да, видно не даром полковник интересовался моей усидчивостью. На лбу у меня выступает пот. Пески и болота Ленинградского фронта неожиданно кажутся мне такими родными и близкими. Лучше фронт, чем шестьдесят четыре тысячи иероглифов.

Окружающим меня офицерам моя растерянность доставляет явное удовольствие. Один из них тянет меня за рукав:

«Пойдём! Я тебе японцев покажу».

Перед тем как войти, мой спутник стучит в дверь и вопросительным тоном громко кричит: «Мужчины?» Из-за двери раздаётся сиплый бас: «Заходи!» На ближайшей к двери кровати сидит, скрестив ноги, встрёпанное существо в роговых очках и в нижнем белье. Существо не обращает на нас ни малейшего внимания и продолжает шептать какие-то заклинания, одновременно чертя пальцем в воздухе загадочные знаки. В комнате несколько человек. Все они находятся в различных степенях того же буддийского транса и сверкают голым телом и нижним бельём. Недаром мой спутник предусмотрительно вопрошал за дверью.

«Вот можешь полюбоваться твоими будущими коллегами», – радостно сообщает мой проводник. – «Это кладезь мудрости нашей Академии. Между прочим, все они припадочные. Будь осторожен!» Смуглый худощавый лейтенант за столом у окна, – единственный, на ком сохранились погоны, – вывернув локоть и зажав вертикально между пальцев ручку с пером рандо, старательно выводит на бумаге затейливые рисунки.

Знаки идут снизу вверх и справа налево. За окном полыхает московское лето, по коридорам бурлят молодью надежды, а здесь, вместе с сонными мухами, сидят эти несчастные и до одурения грызут гранит восточной мудрости.

Последующие дни я брожу по Академии как обманутый жених. Обещали сказочную красавицу, а под вуалью оказалась жаба! Да ещё какая.

В один из этих дней ко мне подходит один из моих более удачливых приятелей и кладет мне на ладонь какой-то маленький тёмно-зелёный предмет.

«Это тебе самый настоящий японский амулет. Недавно один из этих самураев», – он подмигивает в направлении японских комнат, – сбежал на фронт. Плюнул в окошко, а затем хотел выбросить туда же и эту штуковину. Я у него её еле выпросил».

«Теперь хочу подарить тебе на счастье» – продолжает он. – «Этот японец поставил только одно условие. Слушай! Говорит – кто прочтет иероглифы на обороте, тот безо всякого труда окончит японское отделение. Тут даже дырочка есть – можешь повесить на шею».

На моей ладони темнеет позеленевшей бронзой продолговатый четырехугольник, размером с почтовую марку. На передней стороне изображён жирный и сонный идол, восседающий на скрещенных ногах. На обороте сквозь слой зелени проглядывают с полдюжины иероглифов. Наверху, действительно, дырочка для шнурка.

Я послюнил палец и осторожно потер сонного идола. Палец позеленел, но идол не пошевельнулся. Тогда я стал бесцеремонно обрабатывать сонное божество песком. Вскоре бронза засияла червонным золотом, божок стал более симпатичным, а таинственные знаки на обороте ещё более непонятными.

Амулет и таинственные иероглифы заинтересовали меня не на шутку. Я решил обратиться за справкой к «японцам» 1-го курса. Молодой человек, к которому я обратился с просьбой разобрать иероглифы, не взглянув на амулет, сразу полез за словарями. Все словари были японско-английские.

Порывшись в словарях, он вскоре признался, что этот труд ему не под силу.

Тогда я отправился дальше. Слушатель II-го курса не пытался браться за словари. Видно он уже убедился в их бесполезности. Он принялся расшифровывать иероглифы интуитивным путем, бормоча себе под нос, – «солнце», «дерево», «птица». Затем, он сообщил мне: «Прежде всего, стоит дерево… А под деревом сидит птица… А под птицей светит солнце… А лучше вещего, если ты пойдешь и спросишь где-нибудь, что это такое».

Начав кое-что понимать, я зашагал дальше, пока не добрался до слушателей последнего курса. Их было всего-навсего четыре человека. Эти люди действительно хорошо знали и японский язык и дипломатию.

Мельком взглянув на амулет, они переглянулись и хором заявили, что это не японские письмена, а китайские. Своё заявление они подтвердили парой японских слов и ссылкой на Конфуция.

В конце-концов я разыскал профессора китайского и японского языков. Учёное светило окинуло мой амулет глубокомысленным взглядом и без малейшего колебания изрекло: «Это иероглифы и не японские, и не китайские. Это очень редкие иероглифы. Это – корейские иероглифы! Да, да… самые настоящие корейские».

Таким образом, вопрос с тайной амулета был для меня решен. На душе у меня стало тихо и спокойно, как в буддийском храме. Теперь я понял слова сбежавшего на фронт человека – «кто разберет эти иероглифы, тот покончит с японским языком». Видимо он проделал с амулетом тот же путь, что и я, а затем сбежал на фронт. Амулет действительно помог. – И ему и мне. Я решил при первой возможности распрощаться с японским языком.

Пока же этой возможности нет, я начинаю знакомиться с моим новым местом службы.

Академия недавно вернулась из эвакуации. Временно она разместилась в нескольких четырехэтажных школьных зданиях вокруг Таганской площади. Отдельные Факультеты разбросаны где-то по окрестностям Москвы. Наше здание стоит в тихом переулке на высоком спуске к гранитной набережной Москва-реки. Из окон, выходящих на реку, виден Каменный мост и кремлёвские стены по другую сторону реки.

Вечерами мы часто любуемся радостным и чарующим зрелищем – над Москвой полыхают салюты побед. Особенно красива панорама вечерней Москвы в венце салютов из окон нашей Академии. Батареи расставлены концентрическими кругами вокруг Кремля и в этом месте зрелище особенно величественно. Говорят, Сталин часто поднимается на одну из кремлевских колоколен любоваться салютами.

Военно-Дипломатическая Академия была создана в годы войны, когда изменившаяся международная обстановка потребовала расширения военно-дипломатической связи с заграницей, когда Советский Союз, отбиваясь от гитлеровской Германии, шагнул вперёд на международную арену.

По часто меняющимся учебным планам Академии можно предвидеть шаги нашей внешней политики за несколько лет вперёд.

Военно-Дипломатическая Академия была создана на базе Высшей Дипломатической Школы, Высшей Разведывательной школы, Института Восточных Культур и ряда других военных и гражданских высших учебных заведений.

Чтобы представить себе трудности отбора достаточно упомянуть, что в Высшую Дипшколу принимают только людей с уже законченным высшим образованием, – пусть это будет даже ветеринарный Институт, – и не менее как с пятилетним партийным стажем.

Восточный Факультет Академии, кроме японского и китайского, имеет ещё арабское, турецкое, персидское, индусское и афганское отделения. Западный Факультет, кроме английского, немецкого и французского, ещё норвежское, шведское, финское, голландское, итальянское и т. д. отделения.

Дальше следует Военно-Морской Факультет имеющий отделения всех омываемых морями и океанами держав. Военно-Воздушный Факультет временно преобразован в Парашютно-Десантную Группу с упором на национальности, где в ближайшем будущем предвидится непосредственный контакт.

Поскольку Академия организована недавно, то на первых курсах числятся несколько тысяч человек, на вторых – сотни, на третьих – десятки, последние четвёртые курсы находятся в стадии организации. Восточный Факультет предусматривает ещё дополнительный пятый год обучения. На старшие курсы, где потребности велики, а кандидатов мало, выискивают подходящих людей по всем уголкам страны.

Иностранцев не принимают, а русских граждан со знанием иностранных языков не много. Около половины состава слушателей первого курса – дети генералов или же крупных партийных и советских работников.

Попасть на первый курс человеку подлого происхождения практически невозможно. Исключение составляют герои Советского Союза, молодые офицеры, особо отличившиеся во время войны, или вообще «знаменитости».

Вся Академия знает молодую таджичку Мамлакат. Когда-то в тридцатых годах Советский Союз облетели её детские портреты с букетом цветов на руках у самого Вождя. В далёком Таджикистане маленькая Мамлакат сумела собрать рекордное количество хлопка.