Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы Страница 7

На заре своего царствования Генрих был полон радости и жизни. «Наш король гонится не за золотом, камнями или драгоценными металлами, а за добродетелью, славой, бессмертием…», — писал восторженный лорд Маунтджой, и послы наперебой возносили ему хвалы. Его коронация, которую он разделил со своей королевой, была отпразднована в духе эпохи, сопровождаясь великолепным турниром, где «Рыцари Афины» и «Рыцари Дианы» символизировали одновременно рыцарские традиции и классические вкусы двора. В этой ситуации сам король не сражался в честь своей дамы, но его преданность выражалась в декоративных украшениях: «……и в каждом призе были или Роза, или Померанец, или Пучок стрел, или еще буквы Г и К, покрытые тонким золотом, с золочеными арками или башенками, поддерживающими этот замок…»[24].

В разгар этих празднеств Екатерина, повинуясь долгу, писала своему отцу, который, должно быть, как никто был поражен стремительным поворотом событий в Англии: «… в этих королевствах… все спокойно, и проявляют большую любовь к королю, моему властелину, и ко мне. Наше время заполнено бесконечными праздниками…». Она не испытывала особого восторга, но ее письма этих первых месяцев светятся счастьем и полным удовлетворением. Ее роль была вовсе не простой. Генрих часто вел себя как школьник-переросток, каким он и был, появляясь перед нею в самых замысловатых обличьях в неурочные часы и ожидая, что она неизменно будет очарована и изумлена. Раздражаясь подобными выходками, она никогда не демонстрировала этого, и ее снисходительность была не только проявлением такта и хорошего воспитания. Несмотря на странные обстоятельства, при которых свершился брак Генриха и Екатерины, между ними сложились теплые и любовные отношения.

И на людях, и в частной жизни они были хорошей парой. Их интеллектуальные склонности и уровень образования были сходны, оба они любили наряды и развлечения, прекрасно ездили верхом и со страстью предавались охоте. Екатерина была спокойной, когда в Генрихе бурлили страсти, ее набожность была, вероятно, глубже и искреннее. Его стремление доставить ей удовольствие иногда принимало ребяческие формы, но ее желание угодить ему было не меньшим, и она не только очень заботилась о своей внешности, но была расчетливо почтительна. Трудно оценить ее влияние на государственные дела.

Оставаясь во многом послом своего отца, и ее можно считать архитектором международной политики Генриха в ранний период, за исключением того, что король явно не нуждался в каких-либо вмешательствах в отношении войны с Францией. Однако исподволь королева стала его доверенным советником. Генрих недостаточно занимался государственными делами, которые дали бы ему возможность чувствовать себя уверенно с опытными государственными деятелями поколения его отца, такими, как Уильям Уорхэм или сэр Генри Марни. Проявив осмотрительность, он сохранил за ними посты, возможно, не зная, как ему поступить, но до начала карьеры Томаса Уолси в 1512 году при нем не было советника, избранного им самим, которому он мог бы полностью доверять. Екатерина заполнила эту пустоту. Она могла многого не знать об английских делах, но обладала глубоким умом и проницательно судила о людях. Более того, она умела налаживать дружеские отношения и спокойно восстановила некоторые связи с высшими аристократическими семействами, которые Генрих VII случайно или намеренно ослабил. Ее дружба с Маргаритой Поул — хороший тому пример, но далеко не единственный. К тому же только на ней лежала задача утвердить веру в себя, которой Генриху, при всем его величии, по-видимому, явно не хватало.

Принц королевской крови, столь щедро одаренный физической энергией, естественно, должен был приобрести определенный сексуальный опыт к тому времени, когда он достиг возраста Генриха. Однако нет оснований считать, что именно так было с юным Тюдором, и, может быть, именно на это обстоятельство намекал Фуэнсалида, когда говорил, что Генрих сохранился перед своим вступлением на престол, «как юная дева». Екатерина, если мы согласимся с тем, что ее первый брак фактически не был осуществлен, была столь же неопытна, несмотря на более зрелый возраст. К счастью, они, по-видимому, очень понравились друг другу. Подобно Елизавете Йоркской до нее, Екатерина зачала поразительно быстро, а это прекрасный знак, свидетельствующий о плодовитости обоих супругов. 31 января 1510 года Екатерина родила недоношенную девочку, за много недель до срока. С оглядкой на опыт это было похоже на знамение будущей катастрофы, но в то время это не показалось столь зловещим. Эта неудача не показалась им слишком серьезной, и через несколько недель королева уже была вновь беременна. В этот период она играла главную роль в переговорах между своим мужем и отцом, в ходе которых вновь назначенный Фердинандом посол Дон Луис Карос был наделен особым доверием[25]. Война с Францией не стала их непосредственным результатом, потому что Фердинанд приготовился выжидать, а Генрих, несмотря на свое нетерпение, имел достаточно здравого смысла, чтобы не действовать в одностороннем порядке. Но к концу года, папа, на поддержку которого они рассчитывали, уже выступил против непокорного Людовика XII, а Фердинанд все еще выжидал. И в новогодний день 1511 года дочь подарила ему внука. Радость охватила Англию, как праздничный костер. Ребенок был крещен под именем Генриха, и его гордый отец немедленно отвез его к Вальсингаму, чтобы воздать должные благодарности за милость, которой Бог одарил короля. Как только королева посетила церковь, двор двинулся в Вестминстер, где был устроен пышный турнир не только для того, чтобы отпраздновать рождение наследника, но и продемонстрировать любовное согласие между Генрихом и Екатериной, обещавшее обильный урожай в будущем. Король под именем «Верного Сердца» сражался блистательно, геральдические знаки всенародно подтверждали его преданность, и все трофеи он положил к ее ногам.

Но ровно через семь недель праздничный костер превратился в пепел, и последний Генрих Тюдор умел в своей роскошной детской в Ричмонде. На этот раз были уже и горе и тревога. Екатерина обратилась к молитвам, Генрих — достаточно экстравагантно проявлял сомнения и жалость к самому себе. Что он такого сделал, чтобы оскорбить Бога? Насколько нам известно, взаимных обвинений не было. Расхожие представления той эпохи всегда обвиняли в отсутствии или неполноценности детей женскую половину, но детская смертность рассматривалась как наказание за грех. Вопрос состоял в том, что же это за грех. Король оправился от этого удара быстрее, чем королева. Он был моложе, и мог начать войну хотя бы для того, чтобы себя занять. Он мог также отвлечься и другими способами. Определилась первая трещина в их отношениях. История эта вполне банальна. Она исходит от Дона Луиса Кароса, который был не особенно близок к королевской чете. Эта история касалась Анны Гастингс и Елизаветы Рэтклифф, двух замужних сестер герцога Бекингемского. Елизавета входила в узкий круг королевы и скорее всего сообщила своему брату, что Уильям Комптон, близкий приятель Генриха, в связи с поведением короля, предупредил обо всем Анну. Бекингем был настолько разгневан или рассержен, что был готов объясниться с Генрихом и удалиться от двора, а это всегда довольно рискованно. Король в свою очередь настаивал, чтобы его жена удалила Елизавету из своего окружения, и она уступила после бурной ссоры. Гэррет Мэттингли был, вероятно, прав, когда предположил, что эта весьма правдоподобная история была поведана Каросу бывшей служанкой Екатерины, Франческой де Карсерес, и не имела подтверждения в других источниках. Но даже если она не соответствует истине, то имеет несомненно важное значение[26]. Королевский брак уже не был идиллией, и прошло более двух лет, прежде чем Екатерина снова забеременела. Если Генрих и развлекался с другими женщинами, то он был на этот счет чрезвычайно осторожен и не оставил бастардов, о которых было бы известно. Внешне он продолжал проявлять исключительное внимание к своей жене, и она оставалась образцом супружеского долга, но их затянувшаяся бездетность бросала тень на их отношения.