Марк Полыковский - Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) Страница 7

Мы вырываемся к чайхане. Она пылает, подожженная кем-то со всех сторон. Теперь уже при свете пожара становятся видимы улицы и весь кишлак. Смятые, частично рассеянные нашей внезапной атакой басмачи устремились по кривым переулкам прочь из селения. Наши конники преследуют их и тоже растекаются по бесконечным лабиринтам улиц. В таком беспорядочном преследовании есть своя опасность. Эскадрон распылится, затеряется среди глухих дувалов и может легко оказаться жертвой притаившегося в засаде врага. У чайханы я задерживаюсь и начинаю собирать отряд.

Пламя пожара, словно сигнальный огонь, стягивает бойцов. Вот и эскадрон в сборе. Все возбуждены, об усталости не может быть и речи. Бой только начался, разгорячил ребят, и они рвутся в погоню. Всем отрядом бросаемся по дороге к реке, куда бегут сейчас басмачи, чтобы не дать им уйти на другую сторону к Мадамин-беку. Лишь небольшой заслон остается в Джида-Капе.

Идем рысью. Торопимся. Нельзя упустить Байтуман-ходжу. Если он соединится с основным отрядом бека, то вся наша операция осложнится и поставит эскадрон перед серьезной опасностью. Силы врага возрастут во много десятков раз. Да и вдали от Намангана рискованно вступать в бой с такими силами, имея в распоряжении только клинки и берданы.

Уже рассвело, когда мы прискакали к берегу. Молочный туман, не густой, но глубокий, заливающий даль, плыл над водой и прибрежными камышами. Сыр-Дарья дышала осенним холодом, проплескивала мутно-желтыми волнами. Возбужденные кони с храпом остановились у воды, разметывая копытами брызги.

Басмачи уходили. Как ни торопился эскадрон, но не смог настигнуть головку банды, спорхнувшую, видимо, при первых выстрелах. Она уже добралась до островка и оттуда, укрывшись в камышах, повела огонь по нашим бойцам.

Осенняя вода неглубока, брод доходил до стремени, и лишь кое-где лошадям приходилось плыть. Я послал группу ребят следом за барахтавшимися в злых сыр-дарьинских волнах басмачами. В момент бойцы бросились в кипящую на камнях воду и, нахлестывая коней, двинулись к островку.

Вместе с Абдукаххаром мы спешились на берегу и стали наблюдать за поведением басмачей. Мне хотелось знать, успел ли кто-либо из штаба Байтумана перебраться на противоположный берег и связаться с Мадамин-беком. Река хоть и была широка, но утренний туман постепенно рассеивался и даль довольно хорошо проглядывалась. За островком никого не было видно. Это успокаивало меня, хотя выстрелы все же могли поднять передовые посты бека и привлечь внимание к реке.

Борьба за островок продолжалась. И, вероятно, закончилась бы довольно быстро ликвидацией остатков байтумановской банды. Но неожиданно положение изменилось, и не в нашу пользу.

Связные Байтуманходжи успели добраться до противоположного берега еще в самом начале боя за Джида-Капе. Мадамин-бек в это время находился в кишлаке Балыкчи и сейчас же выслал на паромах свой Памирский отряд. Его план был довольно смелым — перебросить пешую группу через Сыр-Дарью, обойти незаметно кишлак и отрезать нам путь в Наманган. Основные же силы бека должны теснить красногвардейцев от берега, пока они не наткнутся спиной на штыки памирцев.

Паромы переправились под прикрытием рассветного тумана через реку, высадили Памирский отряд, и он поспешил в обход эскадрона. Это был для нас, пожалуй, самый серьезный противник. В Памирский отряд входили опытные, хорошо обученные солдаты, знающие тактику пешего боя.

История этого отряда такова. В начале 1918 года в Ташкенте была сформирована часть, заменившая старую пограничную охрану на Памире.

Командный состав подобрали без проверки, и в пути отряд взбунтовался и перешел к Мадамин-беку. Командовал отрядом штабс-капитан Плотников, довольно энергичный и неплохо разбирающийся в военном деле человек.

Утро было уже на исходе, когда ко мне прискакал боец и донес, что наш заслон в Джида-Капе обстрелян со стороны наманганской дороги какими-то русскими солдатами. Сообщение казалось таким нелепым и неожиданным, что поначалу я даже не поверил. Но меры надо было принимать. Прозвучал сигнал, и мои конники стали отходить от берега к кишлаку.

Этого, должно быть, только и ждал Мадамин-бек. Из-за островка поползла вброд банда и принялась ожесточенно обстреливать нас из винтовок и пулеметов. Эскадрон оказался между двух огней.

Нам удалось, сохраняя силы, отойти к кишлаку, а следом потянулись басмачи. Они развернулись веером, и едва эскадрон проскочил в селение, как банда охватила кольцом его окраины. Первые минуты кольцо не двигалось, но лишь только враги почувствовали слабость нашего огня— мы берегли каждый патрон, — как осмелели и стали наседать, подбираясь к центру. Заняв круговую оборону, эскадрон отбивался и от басмачей и от Памирского отряда, подошедшего к Джида-Капе.

— Сами не отобьемся, — сказал мне Абдукаххар. — Воронья налетела туча. Надо посылать в Наманган за помощью.

Да, теперь всем стало ясно, что эскадрой в таком окружении долго не продержится. Кому-то из красногвардейцев придется с риском для жизни прорвать кольцо и скакать в Наманган. Я предложил ребятам самим решить, кто выполнит это трудное, почти непосильное задание. Вызвались три охотника и в их числе командир взвода Иван Лебедев.

— Сможешь? — спросил я не без тревоги, когда он первый вскочил в седло.

— Надо, товарищ командир, — ответил он сухо.

По узким улочкам трое ребят помчались навстречу выстрелам. Последнее, что я увидал, провожая взглядом товарищей, это клинок Лебедева, выхваченный из ножен и блеснувший в воздухе для удара. Красногвардейцы решили прорубить себе дорогу в Наманган.

Чайхана, подожженная еще на рассвете, продолжала пылать, хотя и не так ярко. Пожар вспыхнул и в других местах. От огня винтовок загорались сараи с сеном и соломой и чадили, разнося по кишлаку низкий удушливый Дым. Пасмурный день, то и дело перемежавшийся мелким сырым дождем, стал от дыма еще темнее. Селение будто покрылось черным пологом.

Здесь, недалеко от чайханы, мы устроили санитарный пункт. Бойцы прибегали, чтобы наскоро перевязать раны и вернуться на свой участок. Враг не давал нам передышки. То там, то тут он делал попытки прорваться к центру, разорвать нашу оборону. Но пока что эскадрон держался.

Однако чем упорнее мы сопротивлялись, тем злее становились басмачи. Защищаться было очень трудно. На санитарный пункт принесли убитого бойца. Его подкосила пулеметная очередь. Через какие-нибудь полчаса — новая жертва, и тяжелая. Ранили помощника командира 2-го взвода. Его доставили к чайхане уже потерявшим сознание. Пуля угодила ему в живот. Ничего предпринять для спасения товарища мы не могли. Он скончался, так и не придя в себя.

Вторично мне пришлось оказаться в осаде. И снова осаду вел Мадамин-бек. Правда, на этот раз он был далеко, за Сырдарьей, но бой велся по плану, им лично разработанному. Басмачам удалось отрезать эскадрон от Намангана, взять в окружение, и теперь, методически стягивая петлю, они намеревались задушить его.

Шли часы. Мы держались. Держались до конца дня. Мне, как, возможно, и многим другим участникам боя, не раз приходила в голову мысль: почему Мадамин-бек, располагая силами, намного превышавшими наши, не сумел использовать свое преимущество, не завершает операцию последним штурмом? Ведь только один Памирский отряд насчитывает триста штыков. Командует им опытный человек. Басмаческая конница, согнанная к Джида-Капе, составляет по меньшей мере полтысячи сабель. И все это против отряда красногвардейцев с жалким запасом патронов.

Не один, и не два, и не три боя дали ответ на этот вопрос. Время, история ответили нам. Ответила сама судьба Мадамин-бека.

Орудийные выстрелы долетели до Джида-Капе. Это было уже в конце дня. На помощь эскадрону спешил гарнизон Намангана. С двумя трехдюймовыми орудиями крепостная рога наступала на окружавшую кишлак басмаческую цепь и прорвала брешь. Мы стали отходить к Намангану.

Враг, несколько ослабивший штурм во второй половине дня, вдруг снова ожесточился и стал наседать на нас с необъяснимым упорством. Это напоминало опьянение мнимой победой. Басмачи словно демонстрировали свое торжество и безрассудно бросались на отходящий эскадрон. Командиру крепостного гарнизона приходилось несколько раз снимать орудия с передков и прямой наводкой в упор глушить картечью противника. На какое-то время басмачи остывали, но, видя, как мы уходим, снова хмелели и очертя голову кидались в атаку.

Путь от Джида-Капе до Намангана представлял собой почти непрерывное сражение. Стычки с противником чередовались то с артиллерийским обстрелом, то с короткими паузами, во время которых эскадрон спешивался, отражая налет басмаческой конницы.

Только под самым городом враг остепенился и прекратил преследование. Поздно ночью красногвардейцы, измученные почти двадцатичетырехчасовым боем, вернулись в крепость.