Дмитрий Петровский - Повесть о полках Богунском и Таращанском Страница 7

Называется такой способ «гаслом».

Села, взволнованные торжественным зрелищем этого похода, присоединяли к стаду волов, а к войску — новых бойцов и коней.

И какие же кони были у таращанцев!

КАБУЛИНЫ КОНИ

У Щорса, что называется, глаза чесались от зависти при взгляде на таращанскую кавалерию, приведенную Гребенко и бывшую теперь под командой Калинина и Кабулы.

На луг, что на том берегу, переплывали не только одни шальные Кабулины кони, но и калининские казаки; у коней же, как известно, неистребимая привычка к потравам — такие уж непоседливые они, тянутся к сену и к траве, и ничего не поделаешь…

Боевое самолюбие Щорса страдало, когда он видел, как целый стог сена переплывал реку на плоту, причем людей на плоту не было видно: видно, лошади сами и отстреливались от неприятеля! Это были не кони, а клад. Вот какие были кони у Калинина и Кабулы.

Кавалеристы говорили, что кони, мол, сами, пасясь на лугу, переплывают на ту сторону; там трава не вытоптана, как здесь, ибо ее охраняют неприятельские дозоры. А уж вслед за конями плывут кавалеристы. Там-то и происходит у них, естественно, драка с оккупантами из-за сена. Кони же, как их ни путай путами, чуют сочную траву и «нейтральных» доводов не знают.

— Счастливцы эти Калинин да Кабула! А вот мы!.. Что, Антоша, как ты думаешь? — говорил Щорс Хомиченко. — Не можем ли мы сослаться на твое орудие, — ведь оно захвачено у немцев: захотела, мол, на побывку к своим и пошла «Груша» вечером на тот берег за колбасами? Или: как услышит, мол, родной запах колбас с того берега, так и чихает «Груша»: будьте, мол, здоровы, наш кашель вам в кашу! А оттуда отвечают, и завязывается драка.

Наконец надумали.

— Давай и мы заведем кавалерию! Пехотному полку все же полагается конная разведка.

— Правильно. Вот дело! Но где достать коней?

— Да у немцев же? — невозмутимо отвечал Хомиченко. — А то где же еще?

И назавтра эскадрон богунцев в сто двадцать сабель прогарцевал перед калининской квартирой.

ПОХОД

Если верно, что мечта о солнце родится во тьме, как солнце родит себе черного двойника в колодце, то верно и то, что чем непогодливее и чернее становились дни на Зоне, падая к последним числам октября, тем ярче мерещилось продрогшему на нейтральном берегу войску солнце свободы.

И речи Щорса разгорались, как костер. Но всех неистовее становился батько Боженко, принявший команду над Таращанским полком.

В конце октября в Москве шел II съезд украинцев-большевиков, и делегаты «нейтральцев» уехали туда, пообещав остающимся добиться у съезда санкций на боевые действия.

Каждый день вокруг поезда с московскими газетами вскипали муравейником партизаны, и один голос перекрикивал другой:

— А что, что в Москве? Разрешили?..

На съезде мнения разошлись: за и против наступления на Украину.

И «нейтральцы», прослышав про то, не удержались. Древними брянскими лесами повели Щорс, Боженко и Тимофей Черняк с Дедова и Мишкальцев на Картушин и Стародуб красные войска. Проводником шел девяностолетий старик, которого, все время идя с ним рядом, Щорс угощал ландрином, приговаривая:

— Сахар полезен, старик, а зубов тебе не жалко — их нет. Ешь побольше да гляди в оба — смотри, не ошибись, отец!

Старик только хмурил седые брови, гордо косясь на Щорса: мол, не беспокойся, сынок, не подведу, знаю, кого веду, знаю, куда веду. Через непролазное картушинское болото вывел он войска обходной тропой, и к рассвету полки обложили Картушин.

Щорс велел Хомиченко открыть артиллерийский огонь. Сначала «Груша» зажгла мельницу, потом нашу-пала и самый гайдамацкий штаб.

Картушин откликнулся артиллерией.

Заработали пулеметы, и гайдамаки пошли п контратаку.

Этого только и надо было «нейтральцам», Они давно мечтали встретиться грудь с грудью с врагом в открытом бою, и контратака гайдамаков была отбита с огромными для них потерями.

Победителям достались трофеи: восемь орудии, две сотни коней и обоз со всевозможным довольствием.

Взятые орудия были немедленно пущены в ход Хомиченко.

Под сильным огнем артиллерии Стародуб сдался без боя: гайдамаки подняли белый флаг.

А Щорс, приняв сдавшийся Стародуб, немедленно сообщил об этом съезду телеграммой.

Резолюция съезда была в пользу наступления.

Съезд обратился к рабочим и крестьянам Украины с призывом: «Бьет час решительного боя: организуйте свои силы, чтобы нанести врагу сокрушительный смелый удар! Этот же удар готовит нашему врагу Советская Россия… Общая задача у нас с рабочими и крестьянами России, общей будет и наша борьба за восстановление Советской власти на Украине».

Красная Армия имела уже достаточно сил, чтобы прийти на помощь украинскому народу. Ленин говорил в это время на объединенном заседании ВЦИК:

«Перед нами главная задача — борьба с империализмом, и в этой борьбе мы должны победить. Мы указываем на всю трудность и опасность этой борьбы. Мы знаем, что перелом в сознании Красной Армии наступил, она начала побеждать, она выдвигает из своей среды тысячи офицеров, которые прошли курс в новых пролетарских военных школах, и тысячи других офицеров, которые никаких курсов не проходили, кроме жестокого курса войны. Поэтому мы нисколько не преувеличиваем, сознавая опасность, но теперь мы говорим, что армия у нас есть; и эта армия создала дисциплину, стала боеспособной»[13].

ЗАДЕРЖКА ПОХОДА

Восставшие против гетмана и оккупантов села Черниговщины присылали на демаркационную линию (к Щорсу и Боженко) связных с просьбой поскорее двинуться в поход, чтобы своевременно поддержать успешно начатые партизанами боевые действия и чтобы не дать возможности авантюристу и шовинисту, предателю Петлюре обманными «универсалами» привлечь на свою сторону антиоккупационно настроенное население.

Щорс отлично понимал, что момент задержки и промедления смерти подобен, по октябрьскому выражению Ильича, и старался добиться от штаба дивизии приказа к немедленному открытию похода.

Срок уже истекал, а приказа о наступлении от Главного командования (ставка которого находилась в Воронеже) Щорс все еще не получал.

А между тем восстание на Украине разрасталось Щорса беспокоили сообщения от городнянских земляков — братьев Кочубеев, уже поднявших восстание на Городнянщине и окруженных карателями, сжигавшими целые деревни и распинавшими на кладбищенских крестах пойманных боевиков-партизан. До Городниже было сто с лишним километров пути, четырехдневный переход полка на марше.

Батько Боженко в свою очередь получал сигналы и из Таращи и из Киева от своих товарищей арсенальцев, торопивших его к немедленному выступлению.

Партизанский Глуховский, так называемый Дубовицкий полк, недавно перешедший демаркационную линию для формирования в район дислокации дивизии, получил тревожное сообщение из расположенных невдалеке пограничных сел Глуховщины, что оккупанты и гайдамаки чинят кровавые бесчинства и насилия над их семьями. Дубовицкий полк, не дождавшись приказа о походе, самовольно снялся ночью и перешел Десну у села Воробьевка. Пятаков поспешил к переправе вместе с недавно назначенным по его рекомендации командиром дивизии, неким полковником Храпивницким, и, задержав не успевшую еще переправиться на плоту батарею, расстрелял самолично, тут же на берегу, без всякого суда, отважного командира батареи товарища Графа и перевозчиков-плотогонов, взявшихся перевезти партизан,

Батько Боженко не выдержал и прискакал лично к Щорсу для переговоров о создающемся напряженном положении в его Таращанском полку. Полк стремился перейти границу вслед за дубовлянами.

Старик слез со взмыленного коня и, взволнованный, вошел к Щорсу.

— Отвечай мени, Микола, — це хто такий там у штаби дивизии сидить, шо йде против ленинского приказа? Кажи, бо в мене сердце розирветься… Та и не тилько в мене. Ты ж сам мени ленинский приказ посылав ще на тому тыждни: в десятидневный срок начать наступление для поддержания восставших рабочих и крестьян Украины. А ось що пишуть мени из Киева арсенальцы:

«Може, в тебе боки вже перестали болить, Василю, а у нас уси ребра перебиты гайдамацькими плетюганами та нимецькими шомполами. Швидче, як можешь, поспишай из бригадою Миколы Щорса до Киева. Бо за тыждень-два тут якийсь Петлюра знов «гетьманом» сяде…»

— Знаю, знаю, Василий Назарович, «чую, батьку», як Остапови ребра гайдамаки ломають! — отвечал старику Щорс. — Только ты успокойся и слушай, что я тебе скажу. Десятидневный срок, указанный Лениным, действительно вчера истек, и я послал своего начштаба в По-чеп, в штаб дивизии, он оттуда еще сам не вернулся, но вот его личное письмо, слушай:

«Командование и штаб ставки, хоть и получили категорические указания Ленина, однако ж остаются пока при своем мнении и считают, что активные военные действия на Украине начинать сейчас несвоевременно».