Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2 Страница 7

— Нет, деда, прогуляемся по свежему воздуху, это в двух шагах от общаги, на Светлановском, за углом общаги.

И правда, через пять минут они оказались в тихом уютном кафе с соответствующим названием «Тихая гавань».

— Не понял, где же здесь вода? — пошутил Савва Николаевич.

— А здесь списанные на берег матросы гуляют, — откликнулся Дениска. — И еще мы, студенты.

— А-а-а, тогда другое дело.

Накормив внука и наскоро перекусив сам, Савва Николаевич стал размышлять вслух, сидя за столом:

— Слушай, Денис, может, поедем со мной в наш город? Я помогу перевестись, будешь в нашем институте учиться, точнее, в университете. Диплом солидный. Университету пятнадцать лет, в рейтинге российских вузов занял не последнее место, так что не глухая провинция. И еще: я недавно был в Тарту, читал лекции эстонским студентам, городок маленький, а студентов около сорока тысяч, учиться в местный университет едут со всего света. Реклама за четыреста лет наработана такая, что некоторым столичным вузам в Европе фору даст. Мы пока не можем аналогичной судьбой похвастаться, но город наш не последний в России-матушке, иностранных студентов хоть отбавляй, едут и едут. Все хотят у нас учиться.

— А где их нет, деда? У нас одна треть — арабы и африканцы. Они сейчас везде. Говорят, образование в России самое дешевое в мире, и авторитет советских вузов пока жив… Слышал, по телику показывали, недавно одному нашему ученому-физику, старцу под девяносто, Нобеля дали за открытие, сделанное им аж в пятидесятые годы. Тогда засекреченность была, только теперь об ученом узнали…

— Но это скорее исключение, чем правило, — как-то тоскливо откликнулся на эту новость Савва Николаевич.

— Почему?

— Разогнали ученых, науку стали прикрывать. Видишь ли, денег у государства на науку нет. На яхты, загородные резиденции и гульбища в Куршавеле деньги есть, а вот на науку не находят…

— Не будем, деда, о грустном, и так невесело.

— Верно, Дениска, согласен. Что уж об одном и том же. Ты сыт? — перестроился Савва Николаевич.

— Ты спрашиваешь! Давно не ел столько за один раз. Не знаю, куда в меня все влезло…

Дениска похлопал себя по животу.

— Значит, теперь давай о деле. Твой план действий? — перевел разговор Савва Николаевич в нужное русло.

— План один: получить академку, во-вторых, найти работу, в третьих — остаться в общежитии.

— С третьим, я думаю, поможет ректор, я с ним все же встречусь, переговорю. — Савва Николаевич сделал глоток горячего кофе из небольшой фарфоровой чашечки.

— Нет, нет и нет. Деда, я сам буду решать свои проблемы. Мне уже девятнадцать, я не маленький…

— Как скажешь, сможешь сам — решай.

Савва Николаевич отпил несколько глотков все еще горячего кофе.

— А вот что ты родителям скажешь? — Савва Николаевич вновь перевел тему разговора, посмотрев на Дениску.

Тот пожал плечами.

— Пока не знаю. Устроюсь на работу, тогда обо всем расскажу.

— Тебе виднее, — ответил уклончиво Савва Николаевич.

— А родители знают о твоей поездке ко мне? — насторожился внук.

— Нет, я же часто езжу по делам в Питер, так что эта поездка не из ряда вон выходящая, обычная. О том, что буду встречаться с тобой, я не разговаривал ни с кем. Решил сперва сам разобраться, поговорить с тобой, а потом уж информировать родителей. Хотя мать твоя что-то, видно, чувствует, волнуется, все спрашивает меня о тебе постоянно: позвони, узнай… Я в ответ говорю, звонил, все в порядке, но материнское сердце не обманешь… Ну да ладно. Сам так сам: расскажешь, когда решишь, я не буду. Только позвони домой, успокой, чтобы не волновались. А то мне непривычно врать, не то что некоторым, — вздохнул Савва Николаевич.

— Хорошо, деда, позвоню сегодня же.

— Тогда договорились, Денис. Мне пора, нужно в Онкологический центр на Песочную заехать, проконсультировать снимки одного больного. — Савва Николаевич посмотрел на часы. — На два договаривались, но при таких пробках только-только поспеть бы.

— Спасибо, деда, за деньги, обед… У меня, может, не так выходит, как бы тебе хотелось, — тут Дениска замялся. — Но так получается, извини.

— Ладно, ладно, цыплят по осени считают…

И Савва Николаевич подал руку Денису.

— Пока. Звони, если что. И помни о нашем разговоре…

Денис согласно кивнул.

— Понял, деда.

— Тебя довезти, если по пути со мной? — спросил Савва Николаевич Дениску на выходе из кафе.

— Нет, я доберусь сам…

Они обнялись и расстались.

Возвращался Савва Николаевич уже поздно вечером. Его путь лежал через Невский проспект. Он сперва хотел объехать проспект по набережной с выходом на Московский, а затем прямо на трассу в N-ск, но в последнюю минуту распорядился:

— Езжай, Володя, по Невскому. Давно там не был, хоть посмотрю, как он сейчас.

— Нет проблем, шеф. По Невскому так по Невскому.

Шофер повернул с Дворцовой площади на Невский. Сидя в машине, едва ползущей по забитому транспортным потоком проспекту, Савва Николаевич удивился вслух:

— Надо же, раньше он казался мне таким широким. А тут улочка, а не проспект.

Володя ничего не ответил. Он нервно следил за движениями едущих впритык автомашин.

Ничего не осталось от его студенческого Невского, разве что знакомые названия: Гостиный Двор, Аничков мост, памятник Екатерине II. Часть кинотеатров переименовали или закрыли совсем. Да и сам Невский превратился в обычную для Запада городскую автомагистраль с потоком машин, иллюминацией от всевозможных вывесок и реклам, бьющих в глаза так, что их хотелось закрыть.

Вот она, стремительность жизни, яркий пример. За предыдущие двести девяносто лет Невский проспект не так изменился, как за последние двадцать. Будучи студентом, Савва мог пройтись по его широким тротуарам в потоке радостных, смеющихся людей, спокойно перейти на другую сторону в любом месте, не опасаясь попасть под машину. Иногда поздним утром, когда он возвращался с дежурства на «скорой» и медленно брел по сонному, еще не оправившемуся после суетной ночи Невскому, ему казалось, что вот-вот из подворотни выйдет Акакий Акакиевич Башмачников или «нос» майора Ковалева — героев гоголевских произведений, спешащих кто куда. Но вместо них из подъездов появлялись обычные граждане в костюмах и платьях, озабоченно глядящие на часы: не опоздать бы. Реже попадались подзагулявшие парочки да немногочисленные бичи, промышляющие, на что бы похмелиться. А сейчас и не понять, что за народ идет волна за волной, и все похожи друг на друга: в джинсах, куртках, на ногах кроссовки.

— Володя, останови вон у того здания. — Савва Николаевич показал на ярко освещенное пятиэтажное здание с навесом над подъездом.

— У гостиницы «Невский палас»?

— Да, около нее.

— Там нам не припарковаться, безнадежно, вон и знак висит, Савва Николаевич.

— А ты не обращай внимания на знаки, мы на служебной машине. Где нам надо — там и паркуемся. Не забывай, Володя.

— У них тут свои порядки, — забубнил шофер. — Не успеешь остановиться, как штраф выписывают.

— Ладно, ладно, не бубни. Вставай, не волнуйся, штраф я заплачу, если подойдут.

— Как скажете… Мне что..!

И Володя подрулил почти к подъезду, возле которого висел знак «Только для служебных машин». Машина еще не успела остановиться, как тут же подбежал охранник.

— Здесь нельзя! Видите знак?

Володя развел руками, мол, вон к шефу претензии. Савва Николаевич медленно вышел из машины, полез в карман пиджака, достал из портмоне удостоверение и показал охраннику. Тот долго его изучал.

— А по какому делу вы сюда, господин Мартынов?

— По личному, по личному! Я когда-то жил, и не раз, в этой гостинице. Раньше она называлась скромно и просто «Балтийская»; вот, решил вспомнить былое. Похожу, посмотрю, и мы отъедем.

— Ну разве на двадцать минут, не больше. Сейчас делегация иностранных гостей подъедет, машин с десяток, все места будут заняты.

— Хорошо, хорошо, — согласился Савва Николаевич. — Володя, ты сходи в пиццерию, она рядом. Перекуси, чтобы потом не останавливаться, а я быстренько пройдусь, посмотрю сувениры, и мы отъезжаем через 20 минут.

Савва Николаевич вошел внутрь. В распахнувшиеся автоматические двери.

Решительно ничего от бывшей гостиницы не осталось. Огромный тоннель, сделанный в цокольном этаже, начинался прямо от выхода из метро. Длинные ряды всевозможных сувенирных лавочек, бутиков, цветочных ларечков и яркий, ослепительный неоновый свет… Он делал людей неестественными, какими-то инопланетянами, с зеленовато-желтыми лицами, и уже молодую проститутку с ярким макияжем было трудно отличить от богатеньких старух. Лысоватые пухлые мужчины, толкущиеся около прилавков магазинчиков, совсем походили на лунатиков. Вот она, иллюзия человеческого счастья. Все равны в этом специально созданном мире: и проститутки, и богатые тети и дяди. «Сальвадор Дали был прав, — подумал Савва Николаевич. — Наверное, поэтому и стал писать свои картины, насмотревшись на электрическую жизнь Елисейских полей. Но Петербург не Париж, он должен иметь свое лицо, он всегда его имел. А теперь стремительно его теряет. Поди отличи, где ты находишься — на Невском, на Пикадилли в Лондоне или на Монмартре в Париже… Все похожи, и даже люди стали одинаковыми».