Андрей Сахаров - Полководцы Древней Руси Страница 7

Ладьи проплыли больше половины расстояния от берега до греческого флота, когда на триерах началась суматоха. Взревели тревожно трубы, прокатилась над морем судорожная барабанная дробь. Полуголые корабельщики с криками принялись выбирать якорные канаты. Зашевелились длинные весла триер. Патриций Феофан, друнгарий флота, попытался преградить дорогу русскому клину. Но было уже поздно. Цепь триер так и не сомкнулась перед стремительно набегавшими русскими ладьями.

Гребцы на княжеской ладье ожесточенно рвали весла, обливаясь потом под бычьими шкурами, надсадно всхрапывая. Навстречу быстро катились высокие носы триер, угрожающе торчали из воды бивни таранов. Кормчий направил княжескую ладью в свободное пространство между двумя триерами.

Застучали по бортам греческие стрелы. Потоки жидкого пламени брызнули с палубы ближней триеры, огненными ручейками поползли по мокрым шкурам; скатываясь в воду, греческий огонь продолжал гореть, и казалось, что ладья плывет по сплошному огню. Тяжко ударила в корму каменная глыба, пущенная греческой катапультой.

Дым, шипенье пара, крики и стоны раненых, треск сокрушаемого ударами дерева…

И вдруг, тишина. Княжеская ладья прорвалась через цепь греческих кораблей. Впереди был простор Русского моря. Гребцы налегали на весла, дружинники срывали и бросали в воду дымящиеся клочки бычьих шкур. Затихал, удаляясь, грохот битвы.

Князь Игорь стоял на корме, силясь рассмотреть в дыму, чем закончилось сражение. Следом за ним прорвалось не более десятка ладей, а остальные погибали в кольце триер. Воины с тонущих ладей кидались в воду, плыли среди потоков пламени, тонули. Немногих счастливцев, сумевших добраться до берега, встречали копья катафрактов. Ладейный флот погибал на глазах, и ничем нельзя было помочь ему. Бывает ли более горькое зрелище для предводителя войска?

Еще несколько ладей вырвалось из смертельного кольца по мелководью. Следом за ними поехали берегом греческие всадники, изредка пуская стрелы.

— Раньше нас будут в Киеве, — проговорил Игорь, указав на эти ладьи. — Если доплывут…

Друнгарий флота Феофан не преследовал беглецов. Может быть, он не надеялся догнать быстроходные русские ладьи, а может, не пожелал утруждать гребцов. Да и то верно: кому страшны брызги разбившейся о камни волны?

Чтобы избежать встречи с кораблями херсонского стратига, которые могли подстерегать возвращавшиеся ладьи возле устья Днепра, князь Игорь приказал кормчим плыть прямо через море к Босфору Киммерийскому.[11] Этот кружный путь надолго отсрочил его возвращение в Киев.

За окнами тихо шелестели листвой березы.

Ольга любила это чистое дерево и велела посадить березы на своем вышгородском дворе. Березы оставались для Ольги сладким воспоминанием детства. Где-то во Пскове осталась ее березка, посаженная отцом в день рождения дочери. Какая она теперь? Поди, выросла вровень с крышей, как эти, вышгородские? Помнится, батюшка ласково поглаживал теплой ладонью белую головку дочери и приговаривал: «Моя березка…» Каким бесконечно далеким стало то время!

Ольга перегнулась через подоконник, растерла пальцами березовый листик и разочарованно вздохнула. Листик был не зелено-клейким, исходящим свежей влагой, как в прохладном Пскове, а ломким, тронутым желтизной. Видно, высушили вышгородскую березу знойные ветры из печенежских степей, исхлестал своими колкими струями днепровский песок. Не так ли высохла и очерствела душа самой Ольги, в которой увядали живительные побеги теплых человеческих чувств, уступая место властолюбию? Дорогой оказывалась расплата за вознесенье на немыслимую высоту…

Заметив удивленно-почтительные взгляды бояр Асмуда, Вуефаста и Искусеви, княгиня Ольга выпустила из пальцев искрошившийся березовый листик, презрительно поджала губы. Давно уже минули времена, когда боярин Асмуд надоедал юной, княгине своими советами и наставлениями, а боярин Вуефаст хвастался былыми подвигами и украдкой жаловался приятелям, что, дескать, обидел его князь Игорь, когда отослал со своего большого двора на двор малый, вышгородский. Теперь оба гордились славой Ольгиных бояр, были преданными и послушными слугами. А о чудине Искусеви и говорить нечего: из безвестности подняла его княгиня Ольга, от простого воя до знатного мужа. Смирно стояли бояре у порога, ожидая, когда к ним обратится княгиня.

Еще вчера проехал в Вышгород сотник Свень, возглавивший прорыв немногих уцелевших ладей вдоль болгарского берега. Однако Ольга не пожелала тогда говорить с ним и отослала к боярам. Пусть Асмуд, Вуефаст и Искусеви сами расспросят вестника несчастья, а утром, когда улягутся первые волнения и отстоится правда, расскажут ей…

Но и теперь рассказ бояр был страшен. Погибли ладьи, погибло войско, а о самом князе не было никаких вестей. Сумеет ли Игорь доплыть через коварное море до Босфора Киммерийского? А если доплывет, то пройдет ли благополучно через печенежские степи? Как воспримут соседние правители весть о гибели войска и о долгом отсутствии князя? Не нападут ли на обезратевший Киев?

Впервые Ольге приходилось думать о защите рубежей одной, без Игоря, и она с гордостью почувствовала, что способна и на это совсем неженское дело, что нити, которые протянулись от ее вышгородского дворца к киевским старейшинам, к старцам градских иных земель, к сельским мирам и подвластным племенам, достаточно крепки и надежны — потянуть за эти нити, и зашевелится Русь, начнут стекаться к Вышгороду вой, и послушные ее воле воеводы поведут могучие рати на врага.

Медленно, почти незаметно не только для других людей, но и для самой Ольги накапливалась власть; везде появились верные, лично от нее зависимые люди; щедрость Ольги оборачивалась благодарной преданностью избранных и завистливым желанием остальных людей стать поближе к княгине. Так длилось годами, чтобы в опасные осенние дни 941 года обратиться в подлинную власть над Русью. И Ольга чувствовала в руках эту власть, и бросала короткие, повелительные, непререкаемые слова:

— Асмуду собрать воев. Пусть сходятся к Вышгороду и Витичеву, садятся до поры в воинские станы, Искусеви готовить ладейную рать, идти на низ Днепра. Вуефасту ставить крепкие заставы от печенегов. Да пошлите гонца в Киев, чтобы люди крепили стены и собирали осадный запас. И без промедления! Без промедления!

Бояре разом поклонились и торопливо затопали к двери, как будто их сегодняшнее поспешание могло ускорить многотрудные и вовсе не однодневные дела, порученные княгиней Ольгой. Поспешание являло их усердие, не более того, но Ольга довольно улыбнулась. Усердие — залог успеха любого дела…

В гридницу несмело заглянул Добрыня, служивший Ольге на почетном месте княжеского стража-придверника. Ольга, несмотря на заботы, улыбнулась Добрыне приветливо.

— Поди позови сотника, что прибежал с моря…

Сотник Свень успел помыться в бане, отоспаться, переодеться в нарядное и чистое. Но куда спрячешь исхудавшее лицо, выпирающие скулы, дрожащие пальцы? Вестник несчастья — иным он и не мог быть…

— О том, как бились пёшцы, знаю, — медленно заговорила Ольга. — И о ладейной рати тоже знаю. Скажи мне, муж, что поразило тебя в этих битвах? Что подломило дух?

Свень, облизывая кончиком языка потрескавшиеся сухие губы, без раздумий ответил:

— Греческий огонь! Будто молнию небесную имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас. Оттого и одолели они, а бились мы сильно…

Сказал и умолк, глядя на Ольгу преданными глазами. Ольга не спросила больше ничего, хотя могла бы и спросить и возразить. Не только в греческом огне дело, но и в многолюдности войска. У императора Романа, как говорили знающие люди, сто двадцать тысяч воинов, а у князя Игоря столько не было. У императора в войске одни опытные ратоборцы, а у князя Игоря вместе с дружиной пошли воями горожане и смерды. Греки давили панцирной конницей, а воины Игоря сражались пешими. Все это было так. Но Ольга все же чувствовала, что Свень сказал что-то самое главное, объясняющее коренные причины. Греческий огонь не только опалил русский строй на суше и пожег ладьи, но и поразил дух войска устрашающей неожиданностью. Удивить — значит победить!

Этот завет княгиня Ольга спустя много лет передаст своему сыну Святославу, и тот сам будет удивлять и побеждать врагов неожиданными решениями…

Вопреки ожиданиям конец лета и осень прошли спокойно. Не ратными были соседи с закатной стороны, венгры и поляки. Херсонский стратиг не посылал воинские триеры в устье Днепра. Печенеги, как всегда, осенью откочевали к морю, на теплые пастбища. И княгиня Ольга велела отпустить воев из Вышгорода и Витичева по деревням. Княжие мужи начали готовить дружины для зимнего полюдья. Нарушенная морским походом жизнь возвращалась на круги своя…