Валентин Рыбин - Азиаты Страница 7

— Ездил много раз, великий государь. По самой короткой тоже приходилось.

— Вот тебе свиток, отвезёшь капитану Вильбоа. Но надо успеть до выхода судов с хлебом в море. Скачи во весь дух…

— Великий государь, помоги моему брату — ранен он, в палатке лежит! — взмолился Берек-хан.

— А что, разве доктора его не лечат? — не понял царь.

— Слишком чувствительны к родству туркмены, потому и чушь всякую несут, — пренебрежительно выговорил Волынский.

— Ладно, Берек-хан, я не дам в обиду твоего брата, — пообещал Пётр. — Отправляйся в дорогу.

Берек-хан, выйдя из штабной палатки, кликнул джигитов.

Между тем в штаб-палатку собрался весь командный состав. Царь объявил свою волю — поход приостановить, в Дербенте оставить гарнизон под командованием полковника Юнкера, а войскам возвращаться на Терек,

Начался отход войск по нижней дороге. В горах ожил весь Кавказ, поминая недобрыми словами непрошенных гостей. Вновь пробудились джигиты Дауд-бека — поскакали гонцы к Чёрному морю, чтобы явиться во дворец к султану Турции и сообщить добрую весть. С юга наступали на пятки уходящим солдатам джигиты султана Махмуда. Казаки и калмыки с туркменами беспрестанными атаками отгоняли горцев. После нескольких ночных привалов войско Петра, наконец, пришло к Тереку и расположилось по берегам. Царь в сопровождении свиты и драгунских рот проехал по ущелью, остановился на развилке, где река Аграхань выходила из Сулака, и велел заложить здесь крепость, которая бы обозначала границу Русской империи. Будущую крепость назвал крепостью Святого Креста. Оставшийся гарнизон с помощью терских казаков и наёмных кара— ногайцев сразу же приступил к строительству. Царь возвратился в Аграханский залив и дал приказ войскам садиться на корабли.

День был погожий; шлюпки с пехотой быстро шли к кораблям и, возвращаясь, принимали новые батальоны, Берек-хан, выполнивший с честью задание царя, пробился к нему в палатку.

— Молодец, хвалю! — поздравил его царь и повелел графу Толстому: — Пётр Андреевич, а ну-ка выпиши туркменскому хану грамоту на право веяного пользования землёй в южно-русской степи. Укажи, за особые заслуги перед государством российским. Аюка-хан сказывал мне, что туркмены в Азовском штурме участвовали и в Полтавской битве вместе с калмыками.

— Да, великий государь, так всё и было. Вот, посмотри… — Берек-хан распахнул полы халата, и Пётр увидел на его груди медаль за Полтавское сражение.

— Хоть и невелик, но достойный народ вступает в русскую державу, — гордо произнёс царь. — Желаю, Берек-хан, и твоему племени верой и правдой служить Отечеству.

Толстой достал из сундука царскую грамоту, обмакнул гусиное перо в чернильницу и стал заполнять глянцевый бланк, увенчанный двуглавым российским орлом. Царь вручил грамоту Берек-хану, обнял его. Берек от счастья был на седьмом небе, выйдя из царской палатки, он сел на землю. Тотчас его обступили джигиты.

— Ах, жалко, Мурад так и не успел увидеть царскую грамоту, — улыбаясь и печалясь одновременно, сказал Берек-хан. — Госпиталь-то давно уже перевезли на корабль. С часу на час он отправится в Астрахань!

— Ай, ничего! — взбодрил Берек-хана его телохранитель Нияз-бек. — Вернётся из Астрахани Мурад — великой радостью его встретим. Сколько туркмены мечтали о своей земле, наконец-то мечта сбылась! Слава Аллаху…

К вечеру все корабли, кроме эскадры генерал-адмирала Апраксина, вышли в море. Туркменская полусотня Берек-хана села на коней и отправилась в отряд атамана Краснощёкова. Горцы приблизились к самому берегу и вели прицельный огонь по уходящим кораблям. Пришлось вновь преследовать их, чтобы оградить русские аванпосты и город Дербент от разорения. Сводный отряд разгромил утамышского султана: многих побил, до четырёхсот человек взял в плен и угнал множество скота. Казаки с калмыками и турхменами вернулись на Терек и остались там до особого распоряжения, ибо с отходом царских войск кампания не заканчивалась, а лишь начиналась.

III

Пётр не сомневался, что Россия навсегда укрепилась на каспийском перешейке. Едва прибыв в Астрахань, он отослал гонца с депешей в Санкт-Петербург: «И тако можем мы, благодаря Вышнего, сею кампаниею довольны быть: ибо мы ныне крепкое основание на Каспийском море заложили». После утомительного похода государь позволил себе расслабиться: за столом в доме Волынского запахло водкой, венгерское зашипело в бокалах и жаркое затрещало на шампурах. Пётр вспоминал о диких каспийских штормах, когда доложили о прибытии Апраксина, и что эскадра его опять подверглась разрушительному шторму. Пётр возмутился:

— Что за напасти! Или в самом деле кавказские; муллы владеют волшебными чарами?!

— Это точно, великий государь, — подтвердил Волынский. — Не хотел уведомлять, чтобы не обидеть нелепицей, но рассказывали мне наши казаки, будто перед штормом вечером дербентцы молили Аллаха наказать русских: ночью же и налетел ураган, а теперь опять.

Апраксин вошёл в гостиную губернатора с повинным видом, сказал глухо:

— Несколько галер разбито, погибли человек сто, А госпитальную плоскодонку с больными и ранеными — свыше двухсот душ — унесло в море. До сих пор о них ничего неизвестно.

Пётр грохнул о пол бокалом:

— Выходит, господин генерал-адмирал, не так уж мы и сильны, что со своим морем не можем справиться! Выходит, флот русский в Европе зазря славят! Не слишком ли щедры твои капитаны, коль вздумали кормить море шхунами да галерами! Не лучше ли им заняться навигационной наукой, да в розу ветров Каспийского моря как надобно изучить. Не ты ли мне говорил, что Каспий грозен только поздней осенью да зимой, а том ласков? Чепуху ты нёс, господин генерал-адмирал. Глаза мои не видели бы тебя, убирайся к чёртовой матери!

Никогда ещё Апраксин не испытывал не себе столе сильного царского гнева. Хотел было сыскать оправдание, но видя, как дёргается у государя щека и топорщатся усы, удалился. Пётр же, успокоившись малость, сказал Волынскому:

— Завтра же, Артемий, отвези нас с Екатериной к рыбакам на Учуги. Устал от вас — отдохнуть надо.

На следующий день царская галера, сопровождаемая четырьмя шлюпками, заполненными гвардейцами, отправилась по протокам в места заповедные, где ловилась для государева стола и отправлялась живьём в Санкт-Петербург красная рыба. В заводях, где рядком стояли рыбацкие хижины, была первозданная тишина, лишь на ивах, склонённых над прозрачной водой, посвистывали птицы, в воде лениво передвигались огромные осетры. Низкорослый, кряжистый рыбак по кличке Сом снял со стены острогу, взвесил на руке, затем кинул в воду и выволок бьющегося осетра. Жена рыбака тут же подхватила добычу и поволокла на задний двор. Пётр взял из рук рыбака острогу, прицелился в огромного осетра, однако промахнулся и метнул острогу ещё раз. Рыба серой тенью метнулась в сторону и исчезла. Сом сел на крылечко у самой заводи, сказал довольно:

— Распужали, теперь не скоро соберётся. Разве что мясца бросить — приманить.

— Не надо, — остановил его Пётр и поинтересовался: — Как берут осетра живым и невредимым?

— А очень просто, государь. Есть такая сеть — аханом называется. Аханами осетров ловим на взморье, а тут они живут да плавают ради нашего удовольствия, для сковороды. Ко двору вашего величества возим со взморья живую рыбу, в особых чанах.

К ужину жена Сома подала шашлык из осетра, приправленный гранатовым соком. Целую горку спелых гранатов поставила в чаше перед царём и царицей. Пётр с Екатериной выпили, отведали шашлыка, беседуя с рыбаком.

Гранаты из Персии? — спросил Пётр.

— Оттуда, — подтвердил Сом. — А может, и из самой Мидии. Купцов-то на гостином дворе в Астрахани — каких только нет! И индусы, и персы, и сарты самаркандские. Им пути во все концы света открыты.

— То-то и оно, — согласился Пётр. — Купцам всё доступно, а я уже какой год пробиваю дорогу в Индию, а дальше Астрахани пока не уехал. Хотел с востока зайти — хивинский хан помешал; с запада зашёл — кавказские князья поперёк дороги встали, да и Каспий обиделся, разбросал корабли.

— Громоздкие больно корабли-то. К морю нашему больше годятся расшивы, бусы, струги. Купцы давно приноровились к Каспию, не говоря уж о рыбаках. А туркмены по морю как по большой луже плавают, ничего не боятся. У них киржимы — большие лодки с одним парусом. Этим никакие бури не страшны, скачут по волнам» как лягавые собаки по полю.

Ночевала царская чета в деревянной избе на палатях. Чуть свет Пётр с детворой отправился рыбачить. Взял удилище, ботфорты надел выше колен, сел на берегу под ивой. «Хорошо здесь, — подумал с удовольствием. — Чёрт меня дёрнул родиться царём — прожил всю жизнь без отдыха!» Только так подумал, и вот уже ребятишки зовут: