Всеволод Соловьев - Монах поневоле Страница 7

— пропѣлъ Алабинъ.

— Къ чему тутъ разсужденіе! зачѣмъ да почему? «Довлѣетъ дневи злоба его», и ты, отче, по своему духовному сану, долженъ знать сіе и поступать согласно сему…

Проговоривъ это, Елецкій засмѣялся, вслѣдъ за нимъ и Алабинъ. Разговоръ о прошломъ и о Вѣрѣ былъ конченъ; пріятели зажили развеселой жизнью.

Но съ воцареніемъ императора Павла этой жизни былъ положенъ предѣлъ. Новые порядки показались «братцамъ» жестокими и «неудобоносимыми». Присмирѣвъ и сдержавши себя мѣсяцъ, другой, они рѣшили, что въ столь тяжелыя времена для нихъ осталось одно: выйти въ отставку, уѣхать въ деревню и постараться найти себѣ тамъ удовольствія и наслажденія нѣсколько иного рода.

Однако, пока еще отставка не была получена, они обязаны были нести службу.

На слѣдующій день послѣ разговора Вѣры съ государемъ Елецкій и Алабинъ присутствовали на разводѣ. Они на себя были не похожи въ новыхъ мундирахъ, въ огромныхъ сапогахъ и перчаткахъ, въ букляхъ и косахъ. Они грустно перемигивались съ товарищами и съ затаенной злобой и презрѣніемъ посматривали на «гатчинцевъ», надъ которыми до сихъ поръ всегда такъ подсмѣивались и которыхъ теперь должны были слушаться, какъ опытныхъ наставниковъ.

Показался государь, окруженный свитой. Все примолкло, подтянулось, вытянулось въ струнку. Многіе читали про себя молитву, каждый боялся шевельнуться, чтобы какимъ-нибудь незначительнымъ, но неформеннымъ движеніемъ не навлечь на себя гнѣва.

Впрочемъ на этотъ разъ государь былъ, повидимому, въ хорошемъ расположеніи духа; онъ остался доволенъ и солдатами и офицерами и весело разговаривалъ съ окружающими.

Разводъ былъ оконченъ. Всѣ чувствовали, что гора свалилась съ плечъ — такой счастливый день былъ въ диковинку. Вдругъ государь, обернувшись и оглядывая всѣхъ офицеровъ, громкимъ голодомъ спросилъ:

— Капитаны Елецкій и Алабинъ здѣсь?

Произошло движеніе; у всѣхъ упало сердце. Елецкій и Алабинъ, ни живы, ни мертвы, вышли изъ рядовъ и приблизились къ государю.

— Вы? — произнесъ онъ, кивнувъ Елецкому.

Тотъ сначала не сообразилъ, но затѣмъ понялъ вопросъ и, заикаясь, назвалъ себя.

Брови императора сдвинулись, на губахъ мелькнула презрительная усмѣшка.

— Ступайте домой! — грозно сказалъ онъ и удалился.

Алабинъ и Елецкій стояли, какъ обезумѣвшіе. Но приказъ государя слѣдовало исполнить какъ можно скорѣе. Они поспѣшили домой и, едва вошли въ свою квартиру, какъ были арестованы…

На слѣдующій-же день стала извѣстна резолюція императора на прошеніе Вѣры Промзиной. Она гласила: «Похитителя дочери бригадира Вѣры Промзиной, капитана Елецкаго, не медля разжаловать и сослать куда будетъ указано. Вѣру Промзину, наравнѣ съ его законною женою, признавать имѣющею право на ношеніе, буде она пожелаетъ, фамиліи соблазнителя, равно какъ и дочь ея, прижитую съ онымъ, считать законною. Что-же касается до вѣнчавшаго ихъ капитана Алабина, то такъ какъ онъ имѣетъ склонность къ духовной жизни, послать его въ монастырь и постричь въ монахи».

Въ двадцатыхъ годахъ, въ Александро-Невской Лаврѣ обращалъ на себя вниманіе пожилой монахъ необыкновенно красивой наружности. Онъ отличался смиреніемъ и строгостью жизни. Къ нему стекались со всѣхъ сторонъ за совѣтомъ и утѣшеніемъ, и приходившіе возвращались отъ него съ облегченнымъ сердцемъ, Нуждавшимся въ примѣрѣ онъ разсказывалъ, какъ долгое время самъ погрязалъ въ грѣхахъ и распутствѣ, какъ, насильно постриженный, былъ полонъ проклятіями и хулою и какъ, наконецъ, черезъ нѣсколько безумныхъ лѣтъ Господь очистилъ его сердце и просвѣтилъ его разумъ.

— Други мои, — говорилъ старецъ вдохновеннымъ голосомъ и радостно блестя глазами:- только здѣсь, въ этой обители, я позналъ величайшее счастіе, какого ни на мгновеніе не испыталъ въ моей свѣтской, грѣховной жизни. Велико милосердіе Божіе, коли мнѣ, презрѣннѣйшему изъ грѣшниковъ, Онъ далъ вкусить сіе счастіе!..

Этотъ «святой старецъ», какъ его всѣ называли, былъ Алабинъ.

1880 г.

Примечания

1

Знаменитый въ то время цѣлитель-самоучка. О его чудодѣйственномъ леченіи всевозможныхъ болѣзней сохранилось много устныхъ и письменныхъ разсказовъ. Теперь единственное, что напоминаетъ о немъ это настойка, приготовляемая по его рецепту и носящая его имя.