Зажги свечу - Мейв Бинчи Страница 7

артрит и началась война, и все такое, сын с невесткой стали усиленно звать ее домой, что миссис Мориарти совсем не нравилось. Когда война закончится и можно будет вернуться, то все в лавке будут думать, что она сбежала, и перестанут считать ее своей. Но что поделать, сын и его несносная женушка писали каждую неделю и даже приехали в Лондон, чтобы уговаривать ее. Все соседи на их улице считали ее сына с невесткой бессердечными, так как оставили мать под бомбами, поэтому сын потребовал, чтобы она вернулась домой.

Элизабет согласилась, что нелегко ехать куда-то, где тебе не хочется быть, и, пока миссис Мориарти вылавливала из банки последние горошины, рассказала о маминых друзьях О’Коннорах, которые живут в грязном городишке, в неряшливом доме на площади, куда приходят животные и оставляют там какашки. Миссис Мориарти задумчиво заметила, что, возможно, Элизабет не стоит переживать заранее и говорить всем про грязный город только потому, что мама так сказала. Лучше подождать и увидеть собственными глазами. Элизабет покраснела и ответила, что никогда бы даже не заикнулась про такое в доме миссис О’Коннор, а поделилась только с миссис Мориарти по-дружески после истории про ужасную невестку…

Они съели банку сгущенки, чтобы скрепить договор о сохранении тайны, и Элизабет уснула, положив голову на плечо миссис Мориарти, и даже не шевельнулась, пока их всех не разбудили и не вывели в холодную ночь в Холихеде, где грузчики кричали что-то на валлийском. Вокруг пассажиров, ожидавших посадки на почтовый паром, царила суматоха.

– В Ирландии тоже так говорят? – встревожилась Элизабет.

Она чувствовала себя в высшей степени неуютно, когда окружающие смеялись и кричали на непонятном языке. Мама наверняка сказала бы про них что-нибудь весьма неодобрительное. Элизабет попыталась представить, что именно, но так и не смогла.

– Нет, – ответила миссис Мориарти, – в Ирландии говорят на английском. Мы выбросили все хорошее, что имели, включая наш язык и обычаи.

– И включая свекровей, – добавила Элизабет.

– Точно! – засмеялась миссис Мориарти. – Если уж они свекровей начали обратно возвращать, то одному Господу известно, что еще они решат восстановить.

Она оперлась на плечо Элизабет, когда очередь пассажиров начала медленно втягиваться на огромный паром, величественно возвышающийся над пристанью в темноте.

* * *

Шон терпеть не мог людей вроде миссис Мориарти, которые берут тебя под локоток и шепчут на ушко что-нибудь по секрету, как будто вы оба это знаете, а все остальные не в курсе дела. Он слегка отстранился от нее, когда она начала шепотом рассказывать, что малышка очень устала и плохо себя чувствует после путешествия и что мать наболтала ей всяких глупостей, поэтому не стоит принимать близко к сердцу все, что говорит девочка.

– Кажется, вам кто-то машет, – наконец сказал Шон, пытаясь поскорее отделаться от старухи.

– Маманя, маманя, мы здесь! – кричали мужчина и женщина средних лет.

Элизабет впервые после встречи с Шоном подняла глаза и внимательно посмотрела на невестку миссис Мориарти, напряженно улыбающуюся от уха до уха.

– С головой у нее вроде все в порядке, – задумчиво заметила Элизабет. – Наверное, ушибы уже зажили.

Шон предложил девочке бармбрэк и лимонад, пока они шли на остановку под первыми лучами утреннего солнца.

– Маманя велела покормить тебя, если ты проголодаешься, – заявил он без всяких церемоний.

– Мне обязательно нужно это съесть? – спросила она.

Шон посмотрел на ее лицо, которое было белее волос, на покрасневшие глаза и тощие, как спички, ноги. Сплошное недоразумение, а не девчонка.

– Не обязательно. Просто маманя хотела тебе угодить. Я и сам съем, обожаю бармбрэк, – ответил он, чувствуя внезапно накатившую преданность матери.

– Я вовсе не хотела…

– Не важно.

Он развернул пакет, достал два огромных ломтя хлеба с изюмом с толстым слоем сливочного масла между ними и впился в них зубами.

– Это пирожное? – спросила Элизабет.

– Это бармбрэк! Я ж тебе предложил, а ты сказала, что не хочешь.

– Я не знала, что такое бармбрэк.

– Так спросила бы! – Шон подивился, что за ребенок такой, даже бармбрэк в глаза не видела.

– Я не подумала спросить…

Они молча дошли до остановки автобуса на Брей. С тяжелым чемоданом в руке и сумкой через плечо Элизабет выглядела как настоящая сирота.

Мысли Шона все крутились вокруг парня, с которым он познакомился вчера вечером в пансионе. Терри было семнадцать, слишком мало для призыва, но он сказал, что всегда можно соврать, будто свидетельство о рождении сгорело во время пожара на таможне[3]. Все равно Терри уплыл обратным рейсом на том же пароме, на котором приехала Элизабет. Он доберется до ближайшего призывного пункта и через пару недель уже наденет форму. Шон так ему завидовал, что всю ночь не мог глаз сомкнуть. Терри рассказывал про своих друзей, которые уехали месяц назад: им хорошо платят, тренируют, обучают владению оружием и всему остальному, а скоро их отправят на материк, но только не вздумай никому проболтаться! Терри тоже работал на своего отца на маленькой ферме и знал, каково это, когда тебе не дают повзрослеть, когда маманя спрашивает, ходил ли ты на исповедь, а папаня говорит, что ты должен помогать матери по хозяйству. Ну что за жизнь! И никакого шанса надеть военную форму…

– А какую форму носит твой папаня? – внезапно спросил Шон.

Бледное личико Элизабет залилось краской, словно ей дали пощечину и на щеках остались следы.

– Он… ну… он… понимаешь, его не взяли на войну, он остался дома.

– Как не взяли?

Шон, которому и так не было дела до свалившейся на них девчонки, и вовсе потерял к ней интерес, ведь она даже про войну ничего рассказать не может.

– Кажется, ему пришлось остаться в банке… потому что… – На лице Элизабет отражалась напряженная работа мысли в попытках честно объяснить то, чего она и сама не понимала, но знала, что именно поэтому мама и папа недовольны друг другом. – Потому что они не берут пожилых мужчин с больными легкими, – наконец выдала она.

Шон безучастно посмотрел на нее, снова занятый мыслями о Терри и возможности попасть в армию.

– Тебе не надо в уборную, пока автобус не пришел? – вдруг спросил он.

За все десять лет жизни Элизабет впервые слышала столь прямой вопрос на такую деликатную тему.

– Э-э-э… да, – ответила она.

Шон кивнул в сторону общественных туалетов:

– Вон туда, только побыстрее, автобус придет через пять минут.

Элизабет засеменила к двум низеньким постройкам. Однако на них не оказалось знакомых указателей «Дамы» и «Джентльмены». Было весьма непросто воспользоваться общественными удобствами в Лондоне под руководством мамы, настаивавшей