Том Холланд - Том Холланд Страница 70

Результаты голосования заставили Помпея ощутить полнейшую двусмысленность собственного положения. По любым критериям он являлся первым гражданином Республики. Помпеи только что завершил свой второй консульский срок; он являлся наместником Испании, командующим ее армией; он удивлял своей щедростью Рим. И тем не менее чем сильнее пытался он упрочить собственную власть, тем более она ускользала сквозь его пальцы. Каждая его попытка укрепить свое доминирующее положение заканчивалась сокрушительным поражением. Все более укреплявшийся в своих криминальных методах, Помпеи оставался в мечтах истинным конформистом. Консульства Аппия и Домиция, прискорбно известных своим высокомерием, насмешливо подчеркивали его положение выскочки, как — в еще более обидной форме — и преторство Катона. Этот упрямый, занудливый и противный, но неординарный человек не обладал легионами, у него не было огромных богатств на подкуп сограждан. По своему положению он уступал даже консулам, не говоря уже о Цезаре или Помпее, и тем не менее обладал авторитетом, не меньшим, чем каждый из них. Даже занимая места в театре Помпея или тайком принимая присланные из Галлии подношения, сенаторы по-прежнему отождествляли себя с Катоном, с его принципами и убеждениями. За прошедшие годы он как будто бы стал воплощением законности — и едва ли не самой Республики. Цезарь мог фыркать в ответ на подобные претензии из своей далекой Галлии. Однако Помпеи, в сердце своем еще мечтавший об одобрении Катона, не был способен на это.

И подобное одобрение, как и прежде, оставалось недостижимо далеким. Жестокость действий Помпея при захвате консульского поста не могла оказаться так просто забытой. Армия его несла в себе постоянную угрозу. Помпеи не намеревался также отказываться ни от одного из своих легионеров. И все же, не переставая устрашать истеблишмент, Помпеи не оставлял мечты завоевать его сердце. Ибо гражданин Римской Республики не мог даже представить себе одиночества, видя в нем одновременно нечто возмутительное и абсолютно непонятное. Истинно познать его могли только преступники — или цари. Поэтому-то Помпеи, невзирая на все обиды, нанесенные равным себе, по-прежнему добивался их расположения. Его любили слишком долго и слишком пылко, чтобы он мог перестать нуждаться в любви и добиваться ее.

А потом, по жестокой иронии судьбы, как раз тогда, когда он вновь приступил к обольщению Сената, личная жизнь, являвшаяся для него таким источником счастья и утешения, вдруг омрачилась. В августе 54 года до Р.Х. его обожаемая жена Юлия была в тягости. Беременность вновь закончилась выкидышем, но на сей раз она не пережила утраты ребенка. Ее муж и отец были в равной степени сокрушены утратой. Со стороны Цезаря, однако, к горю примешивалась тревога. Любовь, которую оба они питали к Юлии, соединяла их связью, достаточно прочной, чтобы выдержать любые политические напряжения. Теперь эта связь исчезла. Занятый восставшей Галлией Цезарь всеми силами добивался, чтобы его позиции в столице не ослабли. Он нуждался в Помпее больше, чем Помпеи в нем, и оба они знали об этом. Общая утрата могла на короткое время сохранить прежнюю связь, но только не навсегда. Как долго Помпеи останется холостым? Возможность связать себя брачными узами представляла собой ценное достояние — слишком ценное, чтобы им можно было пренебречь. Возвращение Помпея на рынок женихов давало ему возможность маневра. И именно это более всего и тревожило его партнера по триумвирату.

Тем не менее Помпеи был по-прежнему связан обещаниями. И пока грозная фигура Красса еще маячила на горизонте, он боялся задеть Цезаря. Взаимный страх, а не привязанность представляли собой тот цемент, которым был скреплен триумвират. Ни один из его партнеров не мог в открытую выстоять против двоих других. Вот почему, разделяя между собой империю Республики, три заговорщика постарались так прочно переплести источники своей силы. Делая так, они обеспечивали себе защиту не только от внешних врагов, но и друг от друга. Однако через год после смерти Юлии, в середине 53 года до Р.Х., из Карр пришло известие о гибели Красса. Для Цезаря она стала сокрушительным ударом, однако можно усомниться в том, что Помпеи пролил много слез. В конце концов, что делает успех слаще, чем неудача противника? Пусть трепещет римский народ — победа парфян послужит напоминанием о том, что победу над восточными варварами никогда нельзя считать заранее гарантированной. И если ситуация на границе действительно примет скверный оборот, то соотечественникам Помпея прекрасно известно, к кому следует обратиться. Разве что только парфяне предпримут наступление на Сирию… Так и случилось. Помпеи получил возможность расправить плечи и порадоваться этому новому ощущению. Злобная тень ушла из его жизни. Никогда больше она не затмит его, не будет ограничивать и мучить. Красса более нет в живых.

И тут сразу все как будто бы специально стало складываться в пользу Помпея. Моральный авторитет Сената подвергся «коррозии». Консульства Аппия и Домиция завершились великим скандалом, когда их обоих уличили во взяточничистве перед будущими консульскими выборами. На них было выдвинуто четыре кандидата, и все четверо оказались под судом. В атмосфере слухов о еще более темных сделках выборы были отложены на шесть месяцев. Скандал стал огромным ударом для Домиция и дела сенаторской респектабельности, поборником которой он являлся. Как лукаво отмечал Цицерон, Аппий не обладал репутацией, которую можно было бы потерять, «однако коллега его уподобился переломленной тростинке, он полностью дискредитирован».[220] Началась такая свистопляска, что, казалось, порядок может навести лишь один человек. Ручные собачонки Помпея уже начали тявкать о том, что его пора возвести в диктаторы. Когда Катон взорвался (что никого не удивило), узнав о подобном предложении, Помпеи — напоказ — отверг его. Однако шепотки заглушить было нельзя. Они гуляли по всей пребывающей в лихорадочном возбуждении столице: зданию Сената, Форуму, трущобам. Республика рушится. Нужен сильный человек. На эту роль подойдет только Помпеи. Однако сам Помпеи помалкивал, изображал скромность и ждал своего момента.

Стратегия эта была идеальной. По мере углубления кризиса настроения в Республике принимали ожесточенный характер и дурно попахивали. Отчаявшись найти достаточный противовес Помпею, Катон остановился на неожиданной кандидатуре. Его кандидатом на консульских выборах 52 года стал не кто иной, как старинный «спарринг-партнер» Клодия, буйный уличный задира Мил он. Некогда свирепый боец Помпея, Милон был бесцеремонно брошен великим человеком и потому мог с радостью соединить свою судьбу с партией Катона. Помпеи посоветовал своему прежнему протеже не высовываться, а когда Милон отказался, стал всем своим весом поддерживать других кандидатов. Однако ярость его была совершенно несравнима с той, которую испытывал смертельный враг Милона. Три года Клодий вел себя самым лучшим образом, пытаясь вопреки своей прежней репутации зарекомендовать себя надежным и трезвым государственным деятелем, однако перспектива иметь дело с Милоном в качестве консула была для него попросту невозможна. И подобно возвращению к бутылке «завязавшего» алкоголика, Клодий возвратился на улицу. Воскресли его прежние банды. В качестве ответной меры Милон приобрел несколько школ гладиаторов. И к концу 53 года до Р.Х. Рим погрузился в анархию, а вместе с ним — и Республика. За четыре года выборы были перенесены трижды, на сей раз потому, что председательствующий на них чиновник был выведен из строя ударом кирпича. Все общественные дела временно прекратились, по улицам бродили ребятки с кистенями, а законопослушные граждане прятались, кто где мог.

Казалось, что уж хуже-то быть не может. Но 18 января 52 года до Р.Х. события приняли еще более скверный оборот. Клодий и Милон встретились лицом к лицу на Аппиевой дороге. Последовал обмен оскорблениями; один из гладиаторов Милона бросил дротик; Клодий был ранен в плечо. Его телохранители повлекли своего раненого вождя в близлежащую таверну, однако бросившиеся следом за ним сподвижники Милона оказались сильнее. Клодия вышвырнули из таверны на дорогу, где поспешно прикончили. Искалеченный и нагой труп его остался в пыли возле святилища Доброй Богини. Казалось, что богиня наконец, отомстила ему.

Однако дружки Клодия придерживались иного мнения. После того как тело его было найдено и доставлено в Рим, весть об убийстве побежала с перекрестка на перекресток. В трущобах зазвучали горестные вопли. Скоро возле дома Клодия на Палатине собралась большая толпа. Фульвия вынесла к людям израненное тело своего мужа, старательно показывая на каждую нанесенную ему рану. Толпа взвыла от горя и ярости. На следующий день труп народного героя перенесли с Палатина на Форум и уложили на рострах. Тем временем в соседствовавшим с местом событий здании Сената переворачивали скамьи, разбивали столы, крали конторские книги. После этого, на полу палаты сложили погребальный костер. Клодия положили на него, принесли факел. Прошло более тридцати лет после разрушения храма Юпитера на Капитолии, предупредившем римский народ о приближающейся катастрофе. И вот Форум снова озарился багровым пламенем. Его неровный свет придавал новый и пьянящий вкус вседозволенности баталиям между партизанами Клодия и его убийцами. Пламя ярилось, и когда здание Сената превратилось в обугленные руины, огонь перекинулся на соседнее — Базилику Порция. Именно на этом месте был построен первый постоянный суд Рима — причем предком Катона. Здание также погибло, явив символическое зрелище. В ту ночь партизаны Клодия справляли поминки по своему погибшему предводителю на пепле власти Сената.