Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм Страница 70

Особый интерес для Бенкендорфа представила беседа с двумя купцами второй гильдии: Василием Федоровичем Коняевым и Иваном Петровичем Исаевым, которые распоряжались очисткой дорог и починкой мостов. Бенкендорф воспользовался их советами и вместе с тем подивился низости человеческих душ. Коняев и Исаев много сделали для того, чтобы открыть путь французам и союзникам для более или менее благополучного выхода из Москвы. Переправы через реки поддерживались в хорошем состоянии. Как местные жители, они знали все броды и удобные места для наведения мостов. Третьегильдийский торговый человечишка Алексей Михайлович Прево занимался освещением улиц и захоронением трупов людей и лошадей. Наполеон и Мортье однажды лично проверяли его работу и остались довольны. Между прочим, французы выделяли немалые средства на благоустройство города после пожара, так что русская администрация действовала не за спасибо.

Однако после подробных бесед Бенкендорф потерял интерес к тогдашним коллаборационистам. Он отметил лишь одну общую черту. Дворяне среди них совершенно отсутствовали. Единственный — Бестужев-Рюмин, впоследствии бесследно исчезнувший, вертелся постоянно в приемной Мортье и подавал чуть ли не ежедневно всякие проекты. Бенкендорф через Чигиринова попытался его разыскать, но безуспешно. Вероятно, изменник убежал с французами и при отступлении погиб. Жалобы наполеоновских служащих напоминали одна другую. Вину они признавали, падали в ноги, каялись и молили о снисхождении, обвиняя во всем Мортье, будто он их притащил в Кремль и каждому насильно всучил назначение. Однако не все, с кем говорил Мортье, согласились выполнять поручения. Кое-кто искал контакта с французами в надежде получить финансовые льготы, наладить связи с европейскими коммерческими фирмами и — вдруг повезет! — выйти при случае на богатые рынки за пределами России. Мечты в первую же неделю рухнули. Пожары и грабежи уничтожили огромные состояния и склады с товарами.

Бенкендорф после обозрения дел всех арестованных собрал их вместе и сухо отчеканил:

— Стыдитесь, господа! Учтите, что только чистосердечное признание и раскаяние облегчат вашу участь.

Находкин, Стельцер, Крок и Прево пытались какими-то выдумками заслужить расположение и получить надежду на освобождение, но Бенкендорф дал следствию законный ход, предоставив решение комиссии, образованной при полицеймейстере. Толпа москвичей, сопровождавшая арестованных, идущих в острог, строго осуждала пособников врага, но не призывала к самосуду, а высказывала надежду на справедливое разбирательство. Виновные шли понурив головы, бледные от страха, пряча глаза, не желая встречаться взглядами с теми, кто остался верен государю и отчизне.

Однажды вечерам, объезжая посты в сопровождении Шаховского, Сурикова и наряда драгун, Бенкендорф вдруг услышал женский возглас:

— Господин офицер, господин офицер, спасите!

Между разрушенными домами, в переулке, металась женская фигура, за которой гнались двое мужчин, обряженных в длинные шинели. Бенкендорф пришпорил коня, и разбойники, завидев кавалеристов, свернули на пожарища, где ловчее было скрыться. Драгуны спешились и начали стрелять, впрочем, не надеясь поразить цель.

Бенкендорф подъехал к женщине и совершенно неожиданно узнал в ней Аннет Дювивье, танцовщицу из французской труппы в Петербурге, которую знавал в лучшие времена.

— Аннет, что вы здесь делаете?! — вскричал Шаховской, подлетая к Бенкендорфу и балерине. — Отчего вы одна и без всякой помощи? Как вы очутились в Москве?

Аннет, довольно крупная для балерины девица, упала без чувств на руки спасителей. Позднее все выяснилось. Аннет отправилась за доктором, чтобы пригласить к подруге, у которой начались родовые схватки. Ей надо было пересечь Тверской бульвар, и тут она заметила, что ее догоняют двое мужчин. Аннет кинулась назад, надеясь укрыться в доме, из которого вышла, но было уже поздно. Аннет крикнула, но никто из редких прохожих не пришел на помощь.

— Аннет, дорогая Аннет, — шептал Бенкендорф, не выпуская актрису из объятий.

Обольстительница

С Аннет у него был недолгий роман, который оборвал отъезд Бенкендорфа в армию, действовавшую против турок. Высокая стройная девушка родом из Эльзаса сразу, при первой же встрече привлекла внимание Бенкендорфа. Познакомил их Шаховской за кулисами во время антракта. Отношения между Бенкендорфом и мадемуазель Жорж к тому моменту прекратились. Жорж собиралась в Москву и уже подписала ангажемент. Бенкендорфу нелегко было пережить этот удар. Аннет смотрела на Бенкендорфа с нескрываемым интересом. Его связь с великой актрисой широко обсуждалась в артистических кругах. Жорж многие завидовали. Легенда о похищении мадемуазель Жорж блестящим флигель-адъютантом волновала женские умы. Вступить в единоборство с наполеоновской полицией, с самим Савари, наконец, не посчитаться с волей и тайными желаниями корсиканца, который злой мстительностью не отличался от соплеменников, отважился бы не каждый, даже будучи под защитой русского правительства.

Исполняя второстепенную роль в балетном дивертисменте «Нимфы», Аннет несколько раз сорвала аплодисменты, ее вызывали на «бис», и приме пришлось немного потесниться. Часть роскошных букетов досталась Аннет. Один из них с визиткой положил к ее пуантам Бенкендорф. Так завязались отношения. Казалось бы — обычная история, ничего особенного. Бенкендорф обладал влюбчивой натурой и часто увлекался. Дела службы, частые командировки, долгое пребывание на театре военных действий не позволили вспыхнувшему чувству укрепиться. Он рано узнал, что такое женское коварство. Актриса Шевалье — официальная любовница графа Кутайсова — строила ему глазки и приглашала к себе в будуар. Опытной соблазнительнице и к тому же красивой и небесталанной актрисе ничего не стоило превратить молоденького семеновского поручика в игрушку. Он навсегда запомнил запах легких полупрозрачных одежд, прохладные упругие губы и вкус помады, от которого не мог отделаться, даже покинув Петербург по дороге в Тобольск, куда его отправил государь. Шевалье казалась богиней, чем-то неземным, доброй феей. И понятно, что в одиночестве после смерти Тилли он впервые обрел ласку и забвение. Рядом с женщинами он не чувствовал своего недостатка — невысокого роста и какой-то юношеской неуклюжести. Под внимательными взглядами он становился ловчее, уверенней в себе. Они вполне могли оценить сильные стороны его внешности — правильные черты, аккуратно подбритые усики и косоватые бакенбарды, привлекательную кавалерийскую ухватку, наконец, смелость и другие военные доблести. Нет, женщины приносили счастливые минуты.

Роман с Шевалье оставался для окружающих тайной. Если бы кто-нибудь узнал, то Бенкендорфу бы не поздоровилось. Однако Шевалье имела преданную камеристку, которая умело проводила его в будуар под самым носом у придворных кутайсовских соглядатаев. Муж никакой опасности не представлял.

Шевалье говорила:

— С тобой я забываю этих отвратительных людей. Подумать только, что я вынуждена быть любовницей турка. Единственная радость, что он плохой любовник.

Когда Бенкендорф, целуя на прощание, пытался сказать: «О, как я тебе благодарен за мгновения радости!» — Шевалье всегда закрывала рот ладонью и, смеясь, отвечала:

— Нет, это я тебе благодарна за то, что ты даешь мне возможность примириться с вашей суровой зимой, отвратительной весной, пыльным летом, дождливой осенью и гадкими мужчинами, похожими на маленьких противных парижских сплетниц, которые не спускают глаз с вонючих подворотен. Мне хотелось бы, чтобы наш роман длился вечно.

В устах такой женщины слова о вечности свидетельствуют о близящейся разлуке. Но как всегда — от Гомера до наших дней — она наступает внезапно. Однажды, когда Бенкендорф в назначенное время пришел в Летний сад, он не обнаружил закутанной в плащ камеристки. Подождав немного, отправился в казармы. На следующий день вновь, как и было условлено прежде, появился в Летнем саду. Но опять прождал напрасно. Следующим вечером он дежурил при государе. Бал в Зимнем был в разгаре, когда Он, сопровождая государя, обходил выстроившихся в две шеренги гостей. Музыка оборвалась, танцы прекратились. У государя, когда он был расположен, отыскивалось для каждого ласковое словцо. Мадам Шевалье стояла рядом с генералом Кноррингом — высоким и осанистым прибалтийским немцем, большим приятелем Христофора Бенкендорфа. Государь Павел Петрович, несмотря на хорошее настроение, всегда не прочь отпустить какую-нибудь шутку или колкость. И на этот раз он не упустил предоставившейся возможности.

— Вы сегодня прелестны, — внятно сказал он Шевалье, — но не улыбчивы. Обычно в дежурство моего флигель-адъютанта Бенкендорфа вы более снисходительны ко мне.