Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне Страница 72

Он остановился, ожидая ответа, а когда никто не возразил ему, продолжал, понизив голос.

— Ваше молчание, славные отцы, освобождает меня от перечисления притеснений, которые мы терпим от галилейского правительства, и облегчает обоюдное понимание. Оно мне говорит, что все вы признаете важность минуты и соглашаетесь со мной в необходимости деятельной защиты.

Он вторично осмотрелся вокруг, но ни одна из белых фигур не пошевельнулась. Все сидели с поникшими головами, сосредоточенные, внимательно слушая его слова.

— Уже прошло время жаловаться на галилеян, — говорил Симмах почти шепотом, — ибо их гнет прямо угрожает нашей жизни, нашему существованию. Если мы не сбросим с себя ярма, оно придушит нас, как уже придушило провинции восточных префектур. Феодосий на этот раз не уступит, иначе Валентиниан не говорил бы так решительно.

К нему обратилось несколько лиц. Нахмуренные брови, грозные взгляды, сомкнутые губы говорили, что ему нет нужды возбуждать их языческие чувства.

Каждый из присутствующих думал так же, как и он.

— Прежде всего нужно выиграть время, — говорил Симмах. — С этой целью мы сегодня же изберем из своей среды депутацию, которая еще раз представит Феодосию просьбу римского народа. Кроме того, кто-нибудь, кто половчее, поедет к Арбогасту, а те, которые останутся на месте, приготовят все необходимое для защиты: Кто же из вас, славные отцы, хочет принять на себя труды тяжелой дороги в Константинополь? Меня, Никомаха Флавиана и префекта города исключите, так как мы будем необходимы в Риме.

— Укажи нам депутатов, — сказал Флавиан.

— Мы сделаем, как ты решишь, — согласились с префектом несколько сенаторов.

Симмах задумался и сказал после долгого перерыва:

— Перед Феодосием должны предстать люди терпеливые, чтобы не вызвать его вспыльчивости. Этот гордый испанец не выносит горячего слова, о чем я знаю по собственному опыту. Если бы Криспин, Руффий и Клавдиан согласились подвергнуть себя гневу Феодосия, мы были бы уверены, что они не вызовут его мести. Рассудительность всегда сопутствует сединам.

Перечисленные по именам сенаторы наклонили головы в знак согласия.

— С Арбогастом всего лучше вести дело Каю Юлию Страбону, — указывал Симмах. — Он его знает хорошо со времени своего пребывания в Виенне, а что он сумеет заставить открыться перед собой ловким словом самую подозрительную душу, об этом мы все знаем.

— Прежде чем завтра зайдет солнце, я буду уже на дороге в Виенну, — отвечал Кай Юлий.

— Тут кончаются мои указания, — сказал Симмах. — О дальнейшем мы просим указаний Никомаха Флавиана: он лучше всех нас знает, как приготовиться к смелому деянию.

Глаза сенаторов обратились на префекта.

Флавиан оглянулся на дверь и, когда убедился, что стража бодрствует, начал:

— Во все города, местечки и села мы разошлем своих доверенных, чтобы они зажгли в стране ненависть к галилеянам, Кого не склонит любовь к прошлому Рима, того соблазнит золото или обещание места. Мы не можем быть разборчивы в средствах. Каждый способ, даже подкуп, годится, если он ведет к намеченной цели. Во всех городах, где управляют наши декурионы, надо собрать большой запас мечей, дротиков, щитов и стрел, а префект столицы снабдит склады зерном, маслом, вином и сушеным мясом на случай осады. Феодосий с некоторого времени, усыпленный успехами, хотя и изленился за последнее время, но может вспомнить, что был некогда деятельным и мужественным вождем. Мы должны стараться привлечь к себе невольников и склонить остальных почитателей старого порядка, чтобы и они поступали так же. Может быть, нам скоро понадобится много рук, так как смерть не отличает свободных от рабов. Однако прежде чем мы примемся за рискованное предприятие, надо подумать о казне, потому что без денег мы не приобретем ни одного меча. Полагаю, что для начала будет достаточно, если каждый из нас передаст Симмаху по десять миллионов сестерций. Пусть консул будет нашим казначеем.

Никто из сенаторов не удивился величине этой суммы. Они давали больше на цели менее важные.

— Мы согласны, — отвечал за всех самый старый, Клавдиан.

— Согласны, — повторили остальные.

— От этой дани, к которой мы склоним всех богатых римлян, — говорил Флавиан, — будут освобождены только весталки, молитвам которых мы поручаем наши печали и наши обиды.

— От этой жертвы, которой требует от нас родина, — отвечала Фауста Авзония, — никто не может освободить римлянина, обладающего такой суммой. Мой управляющий завтра вручит консулу десять миллионов.

Сенаторы взглядом, полным уважения, поблагодарили весталку.

А она, выпрямившись на софе, продолжала:

— Когда мужи советуются, женщины должны стеречь домашний очаг, но домашний очаг весталок — это Рим, который заменяет нам мужа и детей. Нас нельзя обходить, когда нашему домашнему очагу грозит опасность. Советуясь о делах отчизны, вы, славные отцы, обыкновенно забываете о том, что сердце женщины часто оказывает хорошую услугу разуму мужа. Позвольте же и нам придать участие в вашей работе, чтобы решительная минута не захватила римлянок неподготовленными. И они должны знать, что пришло время, когда Рим требует жертв не только от своих сыновей, но и от дочерей. И женщины страдают, когда их мужья подвергаются опасности.

— Что мы ценим высокое значение помощи наших жен и дочерей, — отвечал Флавиан, — об этом свидетельствует ваше присутствие, святые жены. В руки ваши мы отдаем сердца римлянок. Сделайте так, чтобы их сердца не были объяты тревогой, когда отечество потребует от них жертв.

— Атриум Весты победит или погибнет вместе с вами, славные отцы, — отвечала Фауста Авзония.

Когда она говорила это, на ее лице появилась такая решимость, что никто не сомневался в правдивости этого обещания.

И снова сенаторы благодарили ее взглядами, полными уважения.

Обратившись к ним, Флавиан продолжал:

— Благодаря вольным франкам, неспокойный дух которых до сих пор удерживает Арбогаста, мы имеем достаточно времени, чтобы приготовиться. И готы Феодосия, ослабленные войной с Максимом, воспротивились бы против немедленного выступления. Поэтому нет причины опасаться внезапного нападения. Прежде чем Арбогаст не усмирит франков, а этого раньше весны быть не может, и Феодосий не склонит готов к новому походу, мы сможем вооружить всю Италию и купить мечи нескольких германских племен, кочующих по другую сторону Дуная. Тем временем надо обратить особое внимание на деятельность Фабриция и мешать исполнению его приказаний, не щадя денег. Легионы, расположенные в Италии, в случае преждевременного взрыва ненависти нашего народа не должны подпасть под влияние распоряжений воеводы. Его христианское рвение, если мы не ослабим его силы, может нас принудить к неосторожным поступкам. Кто из вас, славные отцы, пожелает наблюдать за этим галилеянином?

— На беседах Валерия я всегда встречал начальников римского гарнизона, — заметил Симмах.

— Я сделаю все, чего вы от меня ни потребуете, славные отцы, — отозвался сенатор Валерий.

— А теперь, — продолжал Флавиан, — когда мы знаем, куда идем, нам остается только выбрать начальника, воля которого была бы для нас единственным и высшим законом. Когда народ точит мечи, распоряжаться должен один, чтобы эти мечи разили метко и быстро. Война не терпит проволочек и долгих размышлений. Победа благоприятствует смелым.

Едва он успел замолчать, как из уст у всех вырвалось одно имя:

— Флавиан!

— Веди верных детей Рима, — сказал Симмах, — когда судьба приказывает им защищать свои права на поле брани. Ты поведешь их к победе и славе.

— Я поведу к победе и славе! — воскликнул Флавиан.

Он поднялся с кресла, взял полу тоги и, опустив ее к: земле, сказал торжественным голосом:

— От имени вашего, славные отцы, и от имени римского народа я объявляю христианским императорам борьбу не на жизнь, а на смерть. Если я не сломлю их гордыни, то к вам вернется только мой прах.

В это время произошло что-то необычайное. Одна из ламп, стоявшая на высокой бронзовой подставке, заколебалась без всякой причины и упала на мозаичный пол. Фитиль тлел некоторое время, потом вспыхнул и угас у самых ног Флавиана. В зале воцарилась гробовая тишина. Сенаторы в ужасе переглядывались друг с другом. Фауста Авзония вскочила с софы и стала позади дяди, как бы желая защитить его от неожиданного удара.

Флавиан с минуту смотрел растерянным взглядом на разбитую лампу, потом с натянутой улыбкой сказал Симмаху:

— У тебя неловкие слуги, Квинит. Если бы мы были суеверны, то в этой случайности увидели бы предостережение.

Симмах пробормотал что-то несвязное. Падение лампы было действительно неблагоприятным знаком для него и всех собравшихся, знаком, предостерегающим Флавиана. Последние римляне так же, как и суеверные соратники царей, верили в гадания по внутренностям животных и по полету птиц, боялись необъяснимых звуков и следовали разным таинственным указаниям.