Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах Страница 72

— Постой, постой!

Озираясь по сторонам, Куробэй понял, что, если они сейчас первыми обнажат мечи, то живыми отсюда не уйдут. С такими противниками им не сладить. К тому же к нападавшим присоединялись все новые и новые преследователи.

— Что это вы нас, как разбойников, обложили? — обратился Куробэй к толпе.

— А кто у Оцуя из дома деньги украл?!

— Грабители и есть! Ворюги!

— Бей их! Чего на них глядеть! — наперебой орали горожане.

— Ах вот вы о чем… — сказал Куробэй, отмахиваясь рукой, как пловец. — Значит, только в этом дело? Да ведь эти денежки не чьи-нибудь, а мои собственные. Я их сам принес, сам и уношу — что же здесь такого?

— Врешь! — кричали из толпы. — Их нам его милость командор доверил сохранять. А без спросу взять — значит украсть!

— А ну, хватай их, ребята! Отведем их в город!

— Верно! Тащи их в город!

Положение становилось все более угрожающим. Оскорбленная гордость самурая кипела в душе у Куробэя, но все затмевало гнетущее чувство страха. Он уже не способен был воспринимать никакие доводы разума.

— Попались мы! Ох, попались! — невольно твердил про себя Куробэй, чувствуя, как дрожат колени.

— Ну, а если мы эти деньги вернем, отпустите? — робко промолвил он.

— Нет уж! Не отпустим! Тащи их, ребята!

Гунэмон, собрав все свое мужество, стоял скрестив руки на груди, но на слова отца ни слова так и не возразил.

— Уж вы простите нас, люди добрые! — заныл Куробэй. — Виноваты мы, и впрямь виноваты, что денежки взяли без спросу. Вы уж нас извините, ошиблись маленько! Не обессудьте! Денежки-то — вот они! Вспомните хоть былые мои заслуги! Не погубите! Виноваты! Ох, виноваты!..

— Ну, что с ними будем делать? — спросил, озираясь, один из преследователей, который только что забрал у Куробэя деньги. Толпа замерла в нерешительности. В конце концов уже то, что эти двое спустя полгода после бегства тайком прокрались в город и теперь, схваченные с поличным, дрожали от страха, было большой победой.

— Да ладно, отпустим, что ли? — предложил хозяин бондарной мастерской, человек в городе известный и уважаемый.

Кое-кто в толпе еще продолжал браниться, но на том вопрос в основном был закрыт, и преследователи понемногу потянулись восвояси, шагая меж двумя рядами сосен по дороге, освещенной тусклыми лучами рассветной зари.

Не дожидаясь, пока все разойдутся, старший и младший Оно потрусили в противоположном направлении, подальше от злополучного места. Когда они отошли на приличное расстояние, Гунэмон сердито бросил:

— Ну, папаша, это вы уж чересчур слабину дали!

У Куробэя от огорчения уголки рта опустились вниз и на лице появилась такая гримаса, будто он сейчас расплачется. Ему казалось, что нет никого в мире несчастнее его.

Солнце поднялось уже высоко, ярко высветив двойной ряд сосен вдоль дороги. Перед путниками лежала пыльная серая дорога, уходящая в неведомую даль.

Хотя окончательно потерявших голову и впавших в ничтожество, как Куробэй, больше не оказалось, все в городе накануне сдачи замка жили тревожным ожиданием. Для всех грядущие неслыханные перемены означали конец накатанного жизненного пути. Хорошо ли, плохо ли, но все должны были заново перестраивать свое бытие. Кто-то мрачно, будто отрубив, говорил жене: «Все, нового господина искать себе я не стану. Собираюсь перебраться куда-нибудь в деревню, буду там землю пахать».

И жена, охваченная неизбывной тревогой, всматривалась в безмятежное личико младенца, прильнувшего к груди.

Иные давние товарищи по оружию дни и ночи проводили в разговорах и спорах, склонившись голова к голове и обсуждая, куда бы податься.

— Эх, чем вот так-то маяться, лучше бы решили всем миром защищать замок!

— Это уж точно! Если бы только от нас все зависело!.. — толковали они между собой с горькой усмешкой.

В конечном счете каждый должен был сделать свой выбор и идти своим путем. Не только на сюзерена уже нельзя было рассчитывать — никто более не мог положиться ни на кого другого в надежде обеспечить себе спокойное и безбедное существование. «Что ж, воистину исконный удел человека — в поте лица зарабатывать себе пропитание», — полагали иные.

Были и такие, что ныне рассматривали как досадную несуразность свое самурайское звание, которым прежде безмерно кичились перед горожанами и крестьянами. Мировоззрение и образ мыслей — все изменилось по сравнению с днем вчерашним. Это сотрясение основ было чревато переменами, которые не вмещались в сознание. Кураноскэ, будучи в должности командора замка, налагающей особую ответственность, более всего страдал от своего бессилия. Он пытался хоть как-то облегчить участь самураев клана в постигшем их общем несчастье и сейчас более, чем о мести, заботился о том, как исполнить свой последний долг по отношению к этим обездоленным людям. Его беспокоила мысль о том, что, куда бы ни направились ронины из Ако, до тех пор, пока их имена будут связывать с именем клана, в какой бы дали они ни оказались, всякое бесчестье для одного будет позором для всего дома Асано, бросит тень на имя покойного господина. Свою задачу Кураноскэ видел в том, чтобы не допустить досадных срывов и распустить людей, подготовив их к уходу согласно некоему намеченному плану. Он и не думал проводить никакого разграничения в зависимости от того, примкнул ли тот или иной ронин к отряду мстителей, решился ли до конца блюсти вассальную верность или нет. Все здесь были товарищами по оружию и товарищами по несчастью.

Кураноскэ стремился завершить все текущие дела и решить все вопросы до прибытия посланцев сёгуна, которым надлежало сдать замок. Особенно заботило его вот что: он хотел непременно выбрать все кредитные фонды, которые ранее всегда поступали из осакского кредитно-финансового пула,[110] во избежание дефолта и для уплаты налогов, а оставшиеся средства раздать для поддержания личных хозяйств.

Люди не могли не видеть, с какой самоотдачей командор старается им помочь. В этот трудный час они были особенно тронуты и обрадованы столь искренней заботой. Правда, недовольные, придерживающиеся крайних взглядов, не находили в том ничего особенного. Они лишь упорно копили ненависть к Кураноскэ, который готовил замок к позорной сдаче.

Весна уже почти миновала, и лишь одинокая махровая сакура еще сплетала свои цветущие ветви с сосновыми лапами, грустно роняя лепестки в тусклом свете луны. Вправо и влево от мола тянулось, уходя вдаль, песчаное побережье Сиохама. Уже пошла четвертая стража, и солевары разошлись по домам, потушив костры — лишь сосновый бор печально чернел над дюнами. В этот поздний час со стороны города к молу приближался одинокий путник, с виду похожий на монаха. Торопливо шагая меж соснами, он вышел на берег.

В неясном свете луны видно было что это широкоплечий, крепкого сложения мужчина. Он то и дело оглядывался по сторонам, будто давно уже искал кого-то.

— Эй, начальник! — позвал его кто-то негромким приятным голосом. Будто цветок сакуры с горной вершины, нежданно явившийся в ночи, перед хижиной солевара прямо под молом на берегу стояла Осэн.

— Ага!

— А я уж…

— Прошу прощенья, что заставил ждать, — извинился Паук Дзиндзюро. Голос у него был глубокий и звучный.

— Хороший вечерок выдался.

— Да уж и впрямь! Луна просто дивная! Как говаривал мой старший братец — он у меня живет в деревне, — пейзаж будто на заказ для приятной встречи. Впрочем, он уже этот возраст перерос, братец-то мой…

— О чем это вы? — со смехом спросила Осэн, поднимаясь на мол. — Ну, так где будем беседовать?

— Да прямо здесь, наверное, — местечко неплохое. Если кто нас и заметит, примет за любовную парочку.

— Присаживайтесь! — предложил Дзиндзюро.

Сам он опустился на корточки чуть поодаль, подставив лицо лунным лучам, и потянул из-за пояса трубку. Внизу, рядом с молом, заливались любовными трелями лягушки.

— Ну, как там, есть что-нибудь интересное? — спросил Паук, отбросив на сей раз свою обычную насмешливую манеру.

— Да так, особо ничего. Но на этих моих ронинов заговорное зелье подействовало как надо. Только и ждут теперь, когда командор выйдет из замка, чтобы его прикончить. Только он пока из замка ни ногой…

— М-гм, — кивнул Дзиндзюро, пуская из ноздрей сизые колечки дыма, которые тотчас же умчал ветер. — И сколько же их там?

— Семеро, — ответила Осэн.

— Семеро? Самураи бывшие из клановой дружины Ако там тоже есть?

— Есть, но их только трое.

— Ну, коли семеро набралось, может, они и справятся… Только если сейчас все не обтяпать, упустим его, пожалуй. В эти несколько дней они там все настороже. Не подступиться ни днем, ни ночью. Патрули рассылают по всей округе, жгут огни всю ночь напролет, ночная стража галдит, как на пожаре… Говорят, сёгунские посланцы, что должны принимать замок, уже где-то в окрестностях Химэдзи, так что действовать, сказал бы я, надо быстро — и чтоб без осечки. Мы тут тоже, вашими молитвами, без дела не сидим, и вам, сударыня, надо расстараться вовсю. Если самураи, что притащились сюда из Эдо, сами все за нас сделают, то, может, нам и беспокоиться не о чем, однако не так просто заставить деревянных марионеток плясать… Стоит кукловоду чуть расслабиться — и все насмарку, так что расслабляться ни-ни!