Тума - Захар Прилепин Страница 72

– Ждан – дворянин добрый, желает дела ратного, и жалеть себя не станет, – твердил Чесночихин.

– А ручки у него белые, у твоего болярина, – отбрёхнулся издевательски Осип. – …и аргамака пригнал… Сгубит добрую лошадку, дурак.

– Голова у него разумная, у Ждана, – стоял на своём Павел.

– У казаков свои думки, – отвечал Осип.

– Ты казацкие думки наперёд знаешь… – посетовал Чесночихин, и тронул атамана за рукав. – Не играй ими, как в кости!

– Казаки не теляти, разберутся, – отрезал Осип.

Остановил коня, дожидаясь старшин, и тем прекратил спор.

С Черкасска выслали косарей, чтоб окосили травы для русского стана.

Забили полсотни голов скота.

Свезли на тот берег треть дровяного запаса: Степан да Иван, да Аляной, да Вяткин те дрова грузили на паром и с парома выгружали русакам на подогнанные телеги.

На обратном пути к городку увидали на реке: и старухи, и молодухи, и вдовые казачки, а иные и замужние, празднично нарядившись, плывут на стружке – пособлять московским кашеварам.

Устинья тоже сидела в том стружке меж баб. Оделась в длинный халат с разрезами на круглых бёдрах, в широкие шаровары из тонкого шёлка… На паром будто нарочно не глядела.

Гребли каза́чки сами.

– Вам и кашеварить ни к чему! – посмеялся Аляной. – На вас поглядят – да наедятся! Лишь бы в слюнях не запутались!

– Утрём, ничего! – нараспев ответила Устинья.

– Рыбки не поймали болярину? – спросил с парома Вяткин.

– Мы и есть те рыбки! – ответила Устинья.

Все бабы на стружке засмеялись.

– Разукрасились, ить! – заругался на тот смех Вяткин. – Казачата кормлены?

– Были бы каза́чки – казачата будут! – звонко, не поворачивая головы, отвечала Устинья.

Степан в минуту обагрился, как варёный рак. Едва не ринулся с парома вдогон: смешливый рот намертво заткнуть.

– Сучья дочь неплодная!.. – прошипел сквозь зубы.

…бабы, сразу взяв высоко, запели.

…старшина у войсковой избы собиралась к четырём утра.

В полутьме есаулы разглядели, что Осип решил навестить Ждана празднично.

Атамана дожидались уже с тридцать казаков с дудками и тулумбасами. Васька Аляной держал огромную трубу; вид при том имел суровый, сосредоточенный.

Пока шли через Дон, дудельщики что есть сил дудели в дудки, иные били в тулумбасы, Аляной, умеючи, жутко трубил.

Всполошили, должно, всех русалок до самого Азова.

Кони на пароме, пугаясь, жалобно ржали.

С валов им вослед трижды грохала самая зеватая пушка.

Проехали конными, с вознесённым бунчуком, – мимо длинных рядов коновязей, возов, – весь русский стан до трёхглавого, алого шёлка, шатра.

Над шатром тем с червонной хоругви строго глядел Спас.

Служки не решились разбудить час назад улёгшегося Ждана.

Тот, разбуженный грохотом, усевшись, яростно тёр красные глаза:

– Что там? – закричал, едва дрогнул полог.

– Атаман Войска Донского и старшина его явилась на совет! Кланяются смиренно!

…в шатёр зазвали одного Осипа.

Старшина равнодушно оглядывала шалаши и наскоро вырытые землянки, без труда различая в караульных, что опытных воинников тут едва ли один на десять, остальные ж – сброд.

Недолгое время спустя вышел, невозмутим, Колуженин.

Повскакивали на коней и, не боясь потоптать выползающих на свет ополченцев, рысью ушли к реке.

На пароме старшина долго переглядывалась: кто попытает у батьки, о чём договорились со Жданом?

Аляной мигнул Чесночихину: спытай, брат, хоть ты.

– Воевода-т, здоров, атаман? – негромко спросил Чесночихин.

– Ась? – переспросил Осип. – Ждан-то… Молил не дудеть, как в обрат пойдём, – оглядел всех, будто очнувшись. – Пошто ж не дудим-то, дудельщики?..

Аляной готовно потянул трубу к заранее вытянутым губам.

…казаки, нарядившиеся во всё самое дорогое, глядели во все глаза на царского воеводу, явившегося на круг. Одет он был в скромную чугу, имел при себе два, без резьбы на них, пистоля, и лишь ножны польской сабли его были в тёмном серебре.

Войсковой дьяк с поклоном пригласил, как государева посланника, Ждана держать слово первым.

Круг затаился так, что расслышалось, как казачки отбивают в протоках бельё.

– Атаманы-казаки! – Ждан говорил ровно, дыхания не теряя, и за речью его слышалось достоинство государева дворянства. – На словах государь велел передать славному казачеству, как помнит о том, что вы, холопи его, бережёте русские украйны от пролития великия христианские крови. И животы свои за сохранение христианского нашего царства не щадите. И памятуя о том, снаряжает государь вам в сём же году второе жалованье порохом, свинцом, барахлишком, и всем, что надобно Войску Донскому.

Казаки, онемев от такой государевой щедрости, переглядывались: не ослышка ли вышла. Ждали атаманского слова, ожидая, как Осип переведёт сию удивительную молвь.

Ждан чуть насмешливыми глазами, не теряя при том в благочинности, оглядывал круг, повторяя, как малым чадам:

– …вторым, говорю, жалованьем, не менее обильным, благодетельствует вас государь, и явится оно к вам в скорости.

– Любо! – зарычал Ермолай Кочнев, и крик тот подхватили сотни ликующих глоток.

– Любо!..

– Слава!

– Слава государю!..

Бабы перестали колотить бельё, завидев взлетевшие над кругом шапки, гадая: к сытому празднику то или к завтрашнему походу.

Казачата, игравшие в садах, слыша голоса батек и братьев, тоже заверещали «Любо!».

– А жалованье то… – не дожидаясь окончания казачьего ликованья, повысил голос Ждан, насмешливо глядя, как казаки надевают пойманные уборы, потерявшим же шапки, не оглядываясь, передают, – …жалованье то государево пойдёт на возведенье деревянной крепости, кою вы задумали в своём городке, когда в потерях, хладе и гладе переживали осаду и великие приступы в сю зиму! И также в пособленье тому ратному делу, кое предстоит нам с вами заедино свершить…

Все шапки, наконец, нашли свои буйные головы.

Казаки глядели вдумчиво, ловя каждое дворянское слово.

– Со мною, с моими полковниками, и с князем Семёном Пожарским, которого мы ждём со дня на день, будет у нас дело обще! – чеканил, повышая голос, Ждан. – Дело наше, как писано в государевой грамоте… воевать Крым!

Он, замкнув уста, гордо оглядел казаков.

– Воевать Крым! – повторил звонко.

Казачьи лица не выражали ничего. Сотни глаз, вперившиеся в него, пристыли.

Ждана качнуло лёгкое головокруженье: поднял чёртов атаман ни свет ни заря, а уж который день недосып.

– С крымских земель, – с усилием продолжил Ждан, – почитай, каждый год ходят на украйны наши злые набеги! И христианского полона, и ваших братьев-казаков в тех землях – несчётные тысячи. И сидит в том Крыму последний ордынский хан, не покорившийся русскому государю. А всех прежних – при вашем, казацком, способствовании – и Казанского, и Астраханского, и Шибирского, – мы покорили. И живём с ними в добре, и они нам служат верно. А ещё та земля крымская дивна тем, что в Корсуне великий князь Владимир был в давние времена крещён, и христианскую веру