Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев, т.1 Страница 73

— Ваше превосходительство, позволь рекомендовать тебе: Денис Иваныч Фонвизин, дворянин, отпрыск достопочтенных родителей.

— А, — небрежно сказал Петр, едва удостоив молодого человека хмурым взглядом.

Фонвизин очень оскорбился, пухлые губы его чуть скривились, в груди под ложечкой заныло. «Ведь я и сам „фон“, а не кто-нибудь… Так зачем же такое небрежение?» — с горечью подумал он, косясь на генерала, и сердце его забилось учащенно.

— Денис Иваныч отменно изощрен в латынском и европейских языках, он кончил Московский университет. Хороший переводчик, даже комедию сочинил, «Корион», в Эрмитажном театре пойдет, — старался Никита как можно лучше отрекомендовать молодого Фонвизина. — Думаю приспособить его в Иностранную коллегию.

— Сколько у вашего батюшки душ? — посапывая, спросил Петр.

— Около пятисот, ваше превосходительство.

— Как это — около… Точно, точно!

— Четыреста восемьдесят девять.

— А… — удовлетворенно сказал Петр Панин и, не вставая, нехотя протянул чрез стол Фонвизину руку. — Ну, здравствуйте.

Никита Панин, улыбаясь полными губами, не знал, чем скрасить грубость брата. Положив руку на плечо Фонвизина, спросил:

— Ну что, ознакомился с турецкой дипломатией?

— Ознакомился, ваше высокопревосходительство.

— Путаная, каверзная… Ну да эту хитрость азиатскую мы разберем. Ну, иди с Богом, Денис Иваныч, отдыхай… Я тебя вот ужо представлю моему другу, датскому посланнику, барону Ассельбургу.

Братья остались одни. Никита сказал:

— Их род старинный. И мысли юноши под стать нашим: деспотию презирает искренно, а також-де и о бесправном положении крепостного мужика скорбит.

Вошли увешанные звездами, медалями, крестами гетман Кирилл Разумовский и знаменитый полководец, граф Петр Александрович Румянцев, побивший пруссаков при Гросс-Эггерсдорфском поле и одержавший многие победы в Семилетней войне с Фридрихом II. Они только что откушали у императрицы. Лакей, двигаясь неслышной тенью, подал фрукты, кофе, романею. «Комильфотный», картинный сибарит-гетман — весь в золоте, в алмазах; в руке шляпа с бриллиантовым аграфом. Красивое, несколько грубоватое лицо его удручено.

— Фу, фу… — сказал он. — Матушка гневается на меня. А за что, про что — не ведаю. Вызвала из Малороссии. Уж, почитай, с полгода торчу тут.

— Мало матушке ручки целуешь, гетман, вот и гневается, — сказал Петр Панин и насупился. — Надо матушке сладкие речи говорить да поддакивать. Надо спину гнуть, а ты горд, горд…

— Будешь гнуться — переломишься, — вздохнув, ответил гетман.

— А ты гнись так, чтоб гнулось, а не так, чтоб лопнуло.

— Я не бараний рог, — с достоинством бросил гетман и стал начищать маленькой щеточкой бриллиантовый перстень.

— Разве вы, граф Кирилло, не ведаете, чего ради государыня вас вызывала из Глухова? — спросил Никита.

— Да какие-нибудь наказы сочинять, клонящиеся до устройства гетманства, — ответил Разумовский, и хитрые глаза его завиляли. — Помимо сего, я дерзнул государыне на ее апробацию челобитную представить, где просил сделать гетманство наследственным в нашем, графов Разумовских, роде.

Никита иронически сощурился, сказал:

— Да, граф Кирилло, дело с гетманством путаное, старинное… «Це дило треба разжуваты…» Вот ее величество сим и занимается и ответа вам не дает до днесь… Но вам ли печалиться, Кирилло Григорьич?

Граф Разумовский молча посапывал и продолжал чистить бриллианты.

— А ну, Никита Иваныч, расскажи-ка о гетманстве-то, пожалуй, только кратенько, — полюбопытствовал Румянцев, поудобней усаживаясь в кресло. — У тебя это, как на ладони, а я как-то… не больно ясно…

— Могу, — согласился Никита. — Вопрос о южных окраинах я изучил досконально. Изволь, если хочешь. В аспекте историческом. Ну-с… В некоем царстве, в преогромном государстве, а именно у нас, когда Петр Первый еще двенадцатилетним мальчуганом был, польский король Ян Собесский разгромил под Веной турок. И приезжает к нашим царям-мальчикам, Петру да брату его Ивану, посольство и просит их взять эту хищную птицу, Турцию, под российскую корону. «Вся Греция и Азия ожидает вас. Встаньте твердой ногой в Крыму и возьмите Константинополь». Это завершилось тем, что любовник царевны Софьи, Голицын, дважды ходил войной на Крым и оба раза афронт получил. Петр Великий прорубил просеку не токмо в Европу, но и к Черному морю, дважды Азов осаждал… А наша матушка…

— Всемилостивейшая, — подсказал с ухмылкой Петр Панин.

— А наша государыня, будучи ума острого, не преминула сообразить, что первой угрозой от набегов на нашу южную окраину крымских ханов, данников Турции, — суть запорожцы. Недаром московские цари называли их — «витязи христианства». Запорожская Сечь, как вам ведомо, состоит из малороссийского казачества купно со всякими беглыми. Сия свободная военная община обрекла себя на тяжелую, мучительную жизнь, дабы охранять любимую отчизну свою от бусурманских орд да от ляхов. И заслуги их пред государством российским неисчислимы суть…

— А ну, выпьем, панове, за вильну Запорижску Сичь! — силясь разжечь себя, схлопал гетман в ладоши и плутовато подмигнул компании.

— Трохи годи, гетман, — в тон ему шутливо ответил Никита Панин. — Еще рановременно поднимать тост за казачество: при Полтавской битве, как вам ведомо, оно предалось шведам, и украинский гетман, Мазепа, России изменил. Блаженныя памяти Петр Первый разрушил Сечь и замест гетманства учредить изволил Малороссийскую коллегию. Но при дочери его, государыне Елизавете, ежели не запамятовал, в тысяча семьсот пятидесятом году, гетманство было паки восстановлено. И гетманом Малороссии был назначен… был назначен… — Тут Никита Панин, потехи ради, разыграл штучку: тер лоб, жмурился, как бы припоминая: — Кто, бишь, был назначен-то?.. Граф Кирилло, кто?

— Я! — с вернувшейся к нему веселостью ударил себя в грудь Кирилл Разумовский и легонько поскреб выше коленки ногу.

Все засмеялись. Никита, быстро разлив по бокалам романею, громко выкрикнул:

— Выпьем, друзья! Хай живе бывший гетман Разумовский!

— Як бывший? — всполошился гетман.

— Государыня решила гетманство уничтожить, — выпив и торопливо прожевывая виноград, сказал Никита. — В сем смысле уже указано государыней заготовить манифест.

Разумовский широко открыл глаза на Никиту Панина, поднял брови и удрученно сел. Лицо его стало постным.

Генерал Петр Панин, с минуту постояв с низко опущенной головой, вдруг стал вышагивать. Он недавно овдовел. Он никак не мог побороть в себе чувства одиночества, примириться с превратностью судьбы. Он сегодня особенно зол, желчен, мрачен.

— Да, да, это на Катю похоже, — брюзгливо бросил он. — Катя не любит особливых царьков в своей империи. А гетман — малороссийский царь.

— Государыня зело опасается, — сказал Никита, — самостоятельности окраин. Она постоянно стремится к уменьшению и уничтожению политической обособленности оных. Взять Малороссию, казачьи области…

— Нашептывают, нашептывают ей! — крикнул Петр Панин, меряя комнату крупными шагами, шпоры на его ботфортах сердито звякали. — Орловы все, сволочи. Да и Бестужев, старый баран.

Никите послышалось, что за дверью кто-то топчется. Позабыв сановитость, он чуть не бегом к двери, распахнул ее, заглянул в коридор. Пусто. Он запер дверь на ключ и плотно затянул тяжелые драпри.

— Нет, на сей раз не Орловы, ваше превосходительство, — сказал он брату. — На сей раз Теплов шепнул матушке, чтоб гетманство похоронить.

— Как Теплов?! — воскликнул ошеломленный гетман. — Да он же… Когда я, по приезде из Малороссии, еще в марте, к матушке пришел, он, бисов сын, кинулся жарко целовать меня!

Петр Панин зло захохотал. Толстощекий Румянцев, не вынимая трубки из зубов, сказал:

— Целование Иуды. «И лобза, его же предаде».

А Никита Иванович в тон ему добавил:

— «Да претерпи лучше раны приятеля, нежели ласкательные целования вражия».

Гетман развел руками, залпом выпил чашку кофе. Притворяясь наивным простачком и все отлично понимая, хитрый украинец, почесывая ногу, жалобно проговорил:

— Гневается матушка, гневается. Апремант за апремантом…

— Пущай гневается! — вскричал Петр Панин. — Куснул ее шмель, да, видно, не в то место. Я ее насквозь вижу… Неограниченная самодержица, подумаешь. Когда шляхетство при нашей помощи возводило ее на престол, всего насулила, а как время приспело по векселю платить, она, аки вор, оный вексель разорвала. А кто? Орловы да Тепловы разные… Беспортошное шляхетство, мразь. Ну, да и мы, столбовые дворяне, хороши… Рыцарство в нас затмевается, родовитые фамилии наши меркнут… Регентша! — взмахнул он рукой и притопнул, шпоры взвизгнули. — И дальше — стоп! А мелкопоместная гвардия императрицей ее сделала… Чубуки!..